Skip to content

Instantly share code, notes, and snippets.

Created September 4, 2017 23:50
Show Gist options
  • Save anonymous/0cc6dd3907786417f21ae57d450d03f8 to your computer and use it in GitHub Desktop.
Save anonymous/0cc6dd3907786417f21ae57d450d03f8 to your computer and use it in GitHub Desktop.
Стихи про мастер классы

Стихи про мастер классы


Стихи про мастер классы



Стихи о рукодельницах
Мастер-класс по развитию творческих способностей «Сочиним стихи мы сами, сочиняйте вместе с нами»
Можно ли научится писать стихи?















Июль 08, , Главная Критика Авторы Стихи Помощь Poemizer. Дуня КомпоХИТор Песенный клуб Коренной форумчанин Offline. Насильников мой возраст не прельщает Копирование и распространение - запрещены. Мне сказали што у меня уж очень примитивные рифмы. Обьясни на пальцах какая разница между примитивной рифмой и непримитивной. Ведь я хочю писать нормально. Дай хоть кокойто ответ. Ато мой вопрос просмотрело 2 сотни человек а так никто и неответил. Все считают себя слишком умными. Благодарю Вас - Ольга Нуждова! На этой страничке есть все, чтоб стать гением. Маршак О хороших и плохих рифмах Рецензент пишет молодому поэту: Нехорошо рифмовать одинаковые окончания падежей - "словам - сердцам, лугов - ковров и т. И, однако же, в совете рецензента кроется существенная ошибка. Эта ошибка - безапелляционность. Можно ли говорить о каком-то абсолютном и неизменном качестве рифмы независимо от места, времени и цели ее применения? Скажем, бедны ли рифмы в стихах: Горит восток зарею новой. Уж на равнине, по холмам Грохочут пушки. Дым багровый Кругами всходит к небесам Навстречу утренним лучам2. Что это за подбор рифм? Сплошные дательные падежи - холмам, небесам, лучам! Хоть бы одну коренную согласную прихватить - ну, скажем, "небесам, часам, голосам", - все же рифма была бы немного богаче. Неужели величайший мастер русского стиха Пушкин совсем не заботился о рифме, относился к ней небрежно? Или, может быть, в те времена поэзия была так примитивна и неразвита, что охотно пользовалась самыми неприхотливыми рифмами? Нет, пушкинская рифма богата и полнозвучна. Да и не только у Пушкина, но и у многих его современников вы найдете острые, меткие, звонкие рифмы, подобранные в первый раз и на один раз, на данный случай. Старых барынь духовник, Маленький аббатик, Что в гостиных бить привык В маленький набатик. Все кричат ему привет С аханьем и писком, А он важно им в ответ: Когда по ребрам крепко стиснут Пегас удалым седоком, Не горе, ежели прихлыстнут Его критическим хлыстом4. И даже у поэтов XVIII века можно найти немало своеобразных, звучных, изысканных рифм. Значит, дело не в возрасте поэзии, не в стадии ее развития. А уж если говорить о Пушкине, то мы знаем, как требовательно относился он к слову, к стиху, к рифме. И если вглядеться внимательно в его строчки, посвященные началу Полтавского боя "Горит восток зарею новой В чем же их достоинство? В том, что эти рифмы превосходно выполняют свою задачу. Посмотрите, какую картину рисуют одни только рифмующиеся слова, даже взятые отдельно без остального текста: По этим поставленным в конце строчек словам можно догадаться, о чем в стихах идет речь, или, во всяком случае, можно почувствовать краски изображенного Пушкиным бодрого боевого утра. Значит, не случайные, а важные для всей картины слова рифмуются поэтом. Они много говорят воображению даже в том случае, если вы закроете всю левую часть текста. Да и музыкальную задачу отлично выполняют эти звучные слова с открытой гласной "а" и гулкой согласной "м" в конце: Только избалованные литературные привередники могут отказаться от такого звучания. В синем небе звезды блещут, В синем море волны хлещут. Целые строчки рифмуются здесь между собой и по смыслу и по звучанию. Какая из двух рифмующихся строчек возникла раньше у поэта, которая из них породила другую, нельзя сказать. Так нераздельны эти строчки-близнецы. Наш слух радует и в нашей памяти надолго остается оригинальная, полнозвучная, острая рифма или созвучие. Но бывают случаи, когда простая глагольная рифма сильнее и уместнее самой причудливой, самой изысканной. Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, - И шестикрылый серафим На перепутье мне явился5. Величавая эпическая простота этих строк вполне соответствует суровым в своей бедности и скромности рифмам: А вот другой пример. В "Евгении Онегине" говорится: Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил. Было бы странно, если бы в такой прозаической, деловой строке вдруг оказалась щегольская, причудливая рифма. Да и рифмующаяся с ней строчка: И раб судьбу благословил - по своей спокойной серьезности не требует мудреного, вычурного окончания. Глагольная рифма тут несомненно на месте. Или возьмем стихи Жуковского: Раз Карл Великий пировал; Чертог богато был украшен; Кругом ходил златой бокал; Огромный стол трещал от брашен; Гремел певцов избранных хор; Шумел веселый разговор; И гости вдоволь пили, ели, И лица их от вин горели6. Глагольные рифмы последнего двустишия здесь вполне закономерны. Торжественный тон баллады постепенно уступает место естественному разговорному тону: Вслед за патетической фразой: Гремел певцов избранных хор А кончается этот отрывок уже совсем запросто: И гости вдоволь пили, ели, И лица их от вин горели. В заключительных строках той же баллады, где юный Роланд простодушно признается, что грозного великана, похитившего талисман, убил он, - поэт опять дает волю глагольной рифме. Тебя будить я побоялся И с великаном сам подрался". Здесь тоже глагольная рифма отлично выполняет свое назначение. Напряжение героической баллады разрешается веселым признанием Роланда так же естественно и легко, как в басне Крылова открывается замысловатый ларчик с секретом. А ларчик просто открывался. Недаром же и Крылов в этом случае тоже воспользовался глагольной рифмой. Простая рифма как бы подчеркивает, как просто открывался этот ларчик. Говоря с начинающим автором о бедности глагольных рифм, о том, что они являются для стихотворца линией наименьшего сопротивления, рецензент должен только предостеречь поэта от нечаянного, бессознательного пользования этими простейшими рифмами. Можно и должно обратить внимание молодого автора на сложные и богатые достижения современной стихотворной техники, но опасно и вредно толкать его на путь механического рифмоплетства, трюкачества, одностороннего и преувеличенного интереса к рифме. Заядлый рифмоплет несноснее присяжного остряка. Нельзя разряжать поэтическую энергию стремлением к непрестанным внешним эффектам, к остроте каждого двустишия или четверостишия. Как умно собирают и берегут поэтическую энергию наши крупнейшие мастера стиха - Пушкин, Тютчев, Некрасов. Сколько у них скромных строчек, скромных рифм, ведущих за собой строчки огромной силы и глубины чувства. Нельзя требовать от поэта: Как будто человек может по своему желанию быть оригинальным. В результате такого стремления к оригинальности во что бы то ни стало многие из молодых авторов так бы гримируются, наскоро приобретают ложную индивидуальность. Легко уловить манеру, особенности стиля, скажем, Игоря Северянина, но как сложно, как трудно определить, охватить индивидуальность Чехова. Легко написать пародию на Андрея Белого, но поддается ли пародии или даже подражанию проза Лермонтова? Тут нет или почти нет тех внешних особенностей и примет, служащих для пародиста нитью, за которую он может ухватиться, чтобы распутать узел, разобрать по ниточкам ткань. Только глубокое и любовное изучение Пушкина, всего Пушкина, начиная с лицейских стихов и кончая дневниками и письмами, дает нам представление о его личности, о его почерке. Так и складывалась эта огромная личность - не сразу, а постепенно, вбирая в себя весь мир, всю человеческую культуру. Оттого-то она и стала своеобразной и навсегда своеобразной останется. А как быстро исчезают на наших глазах ложные индивидуальности, как легко расшифровывается, а затем и забывается их манера, стиль. Нельзя ли найти что-нибудь посвежее? Автор перебирает десятка два-три эпитетов и находит какой-нибудь поновее. Но отрывается ли он таким образом от трафарета, от шаблона, от банальности? Для того чтобы успешно бороться с банальностью, отойти от рутины и трафарета, надо зорко и внимательно наблюдать мир, глубоко думать и чувствовать. Меньше всего заботились об оригинальности своего учения Маркс, Энгельс, Ленин. Не стремились к своеобразию ради своеобразия ни Павлов, ни Лев Толстой, ни Чехов. Шекспир посвятил ложной оригинальности, мнимой новизне иронический сонет: Увы, мой стих не блещет новизной, Разнообразьем перемен нежданных. Не поискать ли мне тропы иной, Приемов новых, сочетаний странных? Я повторяю прежнее опять, В одежде старой появляюсь снова, И, кажется, по имени назвать Меня в стихах любое может слово. Все то же солнце ходит надо мной, Но и оно не блещет новизной! Оригинальные, новые, своеобразные рифмы приходят естественно и свободно, когда их вызывают к жизни оригинальные, новые, своеобразные мысли и чувства. Они рождаются так, как рождались меткие слова у запорожцев, сочинявших письмо турецкому султану, или у Маяковского, когда он писал "Во весь голос". Боксер дерется не рукой, а всем туловищем, всем своим весом и силой, певец поет не горлом, а всей грудью. Так пишет и настоящий писатель: Мы ценим хорошую, звучную, меткую рифму и не собираемся отказываться от нее, как это принято сейчас в модной поэзии снобов. Но когда рифма становится самоцелью, чуть ли не единственным признаком стихов, когда рифма и стихотворный ритм перестают работать, то есть служить поэтической идее, поэтической воле, - их ждет неизбежная участь. В течение какого-то времени они остаются внешним украшением, а потом и совсем отмирают за ненадобностью. Рифмой великолепно пользуется живая народная поэзия. Там рифма появляется то в конце строчек, то в начале, то в виде точной рифмы, то в виде свободного созвучия. Вот, например, колыбельная песня, записанная где-то на Севере: И ласточки спят, И касаточки спят, И соколы спят, И соболи спят. Ласточки спят все по гнездышкам, Касаточки - по закуточкам, Соболи спят, где им вздумалось. Как чудесно и по значению и по звучанию перекликаются здесь ласточки с касаточками, соколы и соболи. Стихотворная форма не мешает соболям жить вне рифмованных строчек - "где им вздумалось". Мне могут сказать, что все эти "ласточки - касаточки" и "соколы - соболи" взяты из довольно примитивной народной песенки. Чему же учиться у нее? Но ведь и Пушкин, как всем известно, учился у народа и записывал то, что слышал на базарах и на проезжих дорогах. Из иной прибаутки или песенки можно извлечь много полезного и ценного. Она не только учит нас народной мудрости и толковости, но и заражает слушателя той счастливой непосредственной веселостью, которою подчас так богаты безымянные поэты-импровизаторы. Вдоль по улице в конец Шел удалый молодец. На нем шапочка смеется, Перчаточки говорят, Как бы каждую девицу По три раза целовать. На помощь слабым рифмам здесь приходит яркая звуковая окраска всего шестистишия, сочиненного, как видно, одним духом и с большим аппетитом. Даже на фронте среди жесточайших боев народ не терял дара веселой импровизации. Под Ельней я слышал от наших танкистов такую частушку: Танк танкетку полюбил, В рощицу гулять водил. Так часто бывает в поэзии народа, который обращается и с языком, и с песенными размерами, и с рифмами по-хозяйски. А хороший хозяин прежде всего знает, что всему должно быть свое место и свое время. Он посвящал ей стихи "Рифма - звучная подруга". Он играл рифмами в октавах и терцинах, легко и победительно владел строфой с четверной рифмой "Обвал", "Эхо". Когда ему это было нужно, он мог блеснуть самой острой, полнозвучной и неожиданной рифмой в эпиграмме. Но, полемизируя с любителями поэтических красот, он с откровенной преднамеренностью избегал какого бы то ни было щегольства в отборе слов, размеров и рифм. Мы все помним его стихи, написанные в пору зрелости, - ироническую отповедь "румяному критику", презирающему грубую реальность. Смотри, какой здесь вид: На дворе у низкого забора Два бедных деревца стоят в отраду взора. И то из них одно Дождливой осенью совсем обнажено, И листья на другом, размокнув и желтея, Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея. На дворе живой собаки нет. Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед. Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка И кличет издали ленивого попенка, Чтоб тот отца позвал да церковь отворил. Я думаю, что было бы нелегко объяснить придирчивому дегустатору, что он мерит стихи не той меркой, что богатые, изысканные и замысловатые созвучия были бы столь же неуместны в этих правдивых, суровых стихах, как и привычные "светлые нивы" и "темные леса", которые желал бы видеть в сельском пейзаже "румяный критик, насмешник толстопузый" Маяковского "Разговор с фининспектором о поэзии". Имеется в виду "Современная песня" Д. Здесь и далее цитируется произведение В. Шекспира в переводе С. Пушкин, "Румяный критик мой, насмешник толстопузый Маршак Об одном стихотворении Мы хорошо помним, что все настойчивые попытки Сальери "музыку разъять, как труп", и "поверить алгеброй гармонию"1 оказались бесплодными. Произведение искусства не поддается скальпелю анатома. Рассеченное на части, оно превращается в безжизненную и бесцветную ткань. Надо только поглубже вглядеться в него, не давая воли рукам. Чем пристальнее будет ваш взгляд, тем вернее уловите вы и смысл, и поэтическую прелесть стихов. С детства я знал наизусть стихотворение Лермонтова "Выхожу один я на дорогу". Лет в двенадцать - тринадцать я бесконечное число раз повторял его и любил до слез. Но, перечитывая эти стихи теперь, на старости лет, я как будто заново открываю их для себя, и от этого они становятся еще загадочнее и поэтичнее. Только сейчас я замечаю, как чудесно соответствуют ритму нашего дыхания сосредоточенные, неторопливые строки с теми равномерными паузами внутри стиха, которые позволяют нам дышать легко и свободно. Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит. Читая две последние строчки этого четверостишия, вы спокойно переводите дыхание, будто наполняя легкие свежим и чистым вечерним воздухом. Но ведь об этом-то ровном, безмятежном дыхании и говорится в предпоследней строфе: Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь В сущности, дышит не только одна эта строфа, но и все стихотворение. И все оно поет. Как в песне, в этих стихах одна строфа подхватывает последние слова другой, предыдущей строфы. Жалею ли о чем? Уж не жду от жизни ничего я После строфы, кончающейся словами: Я б хотел забыться и заснуть! Но не тем холодным сном могилы Эта неразрывная песенная вязь как бы подготавливает читателя или слушателя к тем заключительным строчкам стихов, где уже и в самом деле слышится пение: Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел Так органично связаны воедино поэтическое содержание и стихотворная форма. Размер, ритм, аллитерации, рифмы, цезура служат одной музыкальной и смысловой теме. Все это - как бы "косвенные улики", вещественные доказательства, подтверждающие наличие подлинных мыслей и чувств у поэта и позволяющие отличить автора-свидетеля от автора-лжесвидетеля. Надо мной чтоб, вечно зеленея, Темный дуб склонялся и шумел И долго после того, как закроешь книгу, слышишь этот шум ветвей. Последняя строчка лирических стихов - на самом деле не последняя: Стихи, о которых идет здесь речь, научили меня в юности любить лирическую поэзию. На склоне лет я отнюдь не собирался и не собираюсь подвергать их разбору. Я хотел только поблагодарить поэта. Мысли о словах Писатель должен чувствовать возраст каждого слова. Он может свободно пользоваться словами и словечками, недавно и ненадолго вошедшими в нашу устную речь, если умеет отличать эту мелкую разменную монету от слов и оборотов речи, входящих в основной - золотой - фонд языка. Каждое поколение вносит в словарь свои находки - подлинные или мнимые. Одни слова язык усыновляет, другие отвергает. Но и в тех словах, которые накрепко вросли в словарь, литератору следует разбираться точно и тонко. Он должен знать, например, что слово "чувство" гораздо старше, чем слово "настроение", что "беда" более коренное и всенародное слово, чем, скажем, "катастрофа". Он должен уметь улавливать характерные речевые новообразования - и в то же время ценить старинные слова, вышедшие из повседневного обихода, но сохранившие до сих пор свою силу. Пушкин смолоду воевал с архаистами, писал на них эпиграммы и пародии, но это не мешало ему пользоваться славянизмами, когда это ему было нужно: Сии птенцы гнезда Петрова - В пременах жребия земного, В трудах державства и войны Его товарищи, сыны И се - летит предерзко судно И мещет громы обоюдно Се Бейрон, Феба образец Но тем же, давно уже вышедшим из моды торжественным словом "се" Пушкин и сам пользуется в описании Полтавского боя: И се - равнину оглашая - Далече грянуло ура: Современное слово "вот" "И вот - равнину оглашая" прозвучало бы в этом случае куда слабее и прозаичнее. Старинные слова, как бы отдохнувшие от повседневного употребления, придают иной раз языку необыкновенную мощь и праздничность. А иногда - или даже, пожалуй, чаще - поэту может как нельзя более пригодиться слово, выхваченное из живой разговорной речи. Так, в "Евгении Онегине" автору понадобилось самое простонародное, почти детское восклицание "у! Каждое слово - старое и новое - должно знать в литературе свое место. Вводя в русские стихи английское слово "vulgar", написанное даже не русскими, а латинскими буквами, Пушкин говорит в скобках: Люблю я очень это слово, Но не могу перевести: Оно у нас покамест ново, И вряд ли быть ему в чести. Оно б годилось в эпиграмме Это особенно отчетливо видно в его стихотворении "В часы забав иль праздной скуки Тема этих стихов - спор или борьба прихотливой светской лиры и строгой духовной арфы. Но спор здесь идет не только между светской романтической поэзией и поэзией духовной. В стихотворении спорят между собою и два слоя русской речи - современный поэтический язык и древнее церковнославянское красноречие: В часы забав иль праздной скуки, Бывало, лире я моей Вверял изнеженные звуки Безумства, лени и страстей. Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Я лил потоки слез нежданных, И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей. Твоим огнем душа палима Отвергла мрак земных сует, И внемлет арфе серафима В священном ужасе поэт. Если первая строфа этих стихов вся целиком пронизана причудливым очарованием свободной лирики, то во вторую уже вторгается иной голос - голос торжественного и сосредоточенного раздумья. Постепенно он берет верх и звучит уже до конца стихотворения. Таким образом, стихи не только развивают основную тему, но и как бы материально воплощают ее в слове. Человек нашел слова для всего, что обнаружено им во вселенной. Он назвал всякое действие и состояние. Он определил словами свойства и качества всего, что его окружает. Словарь отражает все изменения, происходящие в мире. Он запечатлел опыт и мудрость веков и, не отставая, сопутствует жизни, развитию техники, науки, искусства. Он может назвать любую вещь и располагает средствами для выражения самых отвлеченных и обобщающих идей и понятий. Более того, в нем таится чудесная возможность обращаться к нашей памяти, воображению, к самым разным ощущениям и чувствам, вызывая в нашем представлении живую реальность. Это и делает его драгоценным материалом для поэта. Какое же это необъятное, неисчерпаемое море - человеческая речь. И литератору надо знать ее глубины, надо изучать законы, управляющие этой прихотливой и вечно изменчивой стихией. Поэт, который умеет пользоваться всей энергией слова, накопленной веками, способен волновать и потрясать души простым сочетанием немногих слов. А все плащи да шпаги, Да лица, полные воинственной отваги5, - всего только две строчки, но как передают они суровое и строгое величие двенадцатого года. Если поэт живет в ладу со своим родным языком, в полной мере чувствует его строение, его истоки, - силы поэта удесятеряются. Слова для него - не застывшие термины, а живые, играющие образы, зримые, внятные, рожденные реальностью и рождающие реальность. Его словарь - оркестр. И это мы видим не только на примере классиков - создателей нашего поэтического языка. Какой звучности стиха и меткости изображения достигает наш современник Александр Твардовский в описании будничного зимнего утра на фронте: Шумным хлопом рукавичным, Топотней по целине Спозаранку день обычный Начинался на войне. Чуть вился дымок несмелый, Оживал костер с трудом, В закоптелый бак гремела Из ведра вода со льдом. Утомленные ночлегом, Шли бойцы из всех берлог Греться бегом, мыться снегом, Снегом жестким, как песок6. Язык отражает глубокое знание жизни и природы, приобретенное человечеством. И не только специальный язык разных профессий - охотников, моряков, рыбаков, плотников, - но и общенародный словарь впитал в себя этот богатый и разнообразный житейский опыт. В живой народной речи запечатлелось так много накопленных за долгие века наблюдений и практических сведений из тех областей знания, которые по-ученому называются агрономией, метеорологией, анатомией и т. Вступая во владение неисчерпаемым наследством своего народа, поэт получает заодно заключенный в слове опыт поколений, умение находить самый краткий и верный путь к изображению действительности. В одной из глав "Василия Теркина" "Поединок" изображается кулачный бой. Дерутся герой поэмы, "легкий телом" Теркин, и солдат-фашист, "сытый, бритый, береженый, дармовым добром кормленный". В этом неравном бою Теркин немцу дал леща, Так что собственную руку Чуть не вынес из плеча. Кажется, невозможно было изобразить более ловко и естественно тот отчаянный, безрасчетный, безоглядный удар, который мог, чего доброго, и в самом деле вынести не вырвать, а именно "вынести" руку из плеча. Мы знаем немало литераторов, которые любят щеголять причудливыми простонародными словечками и затейливыми оборотами речи, подслушанными и подхваченными на лету. Но не этими словесными украшениями определяется качество языка. Такие случайные речевые осколки только засоряют язык. Подлинная народная речь органична, действенна, проникнута правдой наблюдений и чувств. Мы должны оберегать язык от засорения, помня, что слова, которыми мы пользуемся сейчас, - с придачей некоторого количества новых, - будут служить многие столетия после нас для выражения еще неизвестных нам идей и мыслей, для создания новых, не поддающихся нашему предвидению поэтических творений. И мы должны быть глубоко благодарны предшествующим поколениям, которые донесли до нас это наследие - образный, емкий, умный язык. В нем самом есть уже все элементы искусства: Если бы язык не был поэтичен, не было бы искусства слова - поэзии. В словах "мороз", "пороша" мы чувствуем зимний хруст. В словах "гром", "гроза" слышим грохот. В знаменитом тютчевском стихотворении о грозе гремит раскатистое сочетание звуков - "гр". Но в трех случаях из четырех эти аллитерации создал народ "гроза", "гром", "грохочет" и только одну "играя" прибавил Тютчев. Все, из чего возникла поэзия, заключено в самом языке: И, пожалуй, самыми гениальными рифмами, которые когда-либо придумал человек, были те, которые у поэтов теперь считаются самыми бедными: Это была кристаллизация языка, создававшая его структуру. Однако немногие из людей, занимающихся поэзией, ценят по-настоящему грамматику. В обеспеченных семьях дети не считают подарком башмаки, которые у них всегда имеются. Так многие из нас не понимают, какое великое богатство - словарь и грамматика. Но, тщательно оберегая то и другое, мы не должны относиться к словам с излишней, педантичной придирчивостью. Живой язык изменчив, как изменчива сама жизнь. Правда, быстрее всего стираются и выходят из обращения те разговорно-жаргонные слова и обороты речи, которые можно назвать "медной разменной монетой". Иные же слова и выражения теряют свою образность и силу, превращаясь в привычные термины. И очень часто омертвению и обеднению языка способствуют, насколько могут, те чересчур строгие ревнители стиля, которые протестуют против всякой словесной игры, против всякого необычного для их слуха оборота речи. Конечно, местные диалекты не должны вытеснять или портить литературный язык, но те или иные оттенки местных диалектов, которые вы найдете, например, у Гоголя, Некрасова, Лескова, Глеба Успенского, у Горького, Мамина-Сибиряка, Пришвина, придают языку особую прелесть. Всякая жизнь опирается не только на законы, но и на обычаи. То же относится и к жизни языка. Он подчиняется своим законам и обычаям - то выходит из своего русла, то возвращается в него, меняется, играет и зачастую проявляет своеволие. Нельзя протестовать, скажем, против установившегося у москвичей обычая не склонять слово "Москва", когда речь идет о Москва-реке. Собственное имя реки, озера или города у нас как бы сливается со словами "озеро", "река", "город". И в этом своеобразное очарование Пан-озеро - на берегу Пан-озера; Ильмень-озеро - на берегу Ильмень-озера; в Китеж-граде, в Китай-городе. Чистота языка - не в педантичной его правильности. Редактор "Отечественных записок" Краевский настойчиво указывал Лермонтову на неправильность выражения "Из пламя и света рожденное слово". Лермонтов пытался было исправить это место в стихотворении и долго ходил по кабинету редактора, а потом махнул рукой. Пусть, мол, остается, как было: И хорошо, что оно так и осталось, как было, хотя, разумеется, счастливая вольность Лермонтова никому не дает права пренебрегать законами языка. Живое слово богато и щедро. У него множество оттенков, в то время как у слова-термина всего только один-единственный смысл и никаких оттенков. В разговорной речи народ подчас выражает какое-нибудь понятие словом, имеющим совсем другое значение, далекое от того, которое требуется по смыслу. Так, например, слова "удирать", "давать стрекача", "улепетывать" часто заменяют слова "бежать", "убегать", хотя в буквальном их значении нет и намека на бег. Но в таких словах гораздо больше бытовой окраски, образности, живости, чем в слове, которое значит только то, что значит. О живом языке лучше всего сказал Лев Толстой: Сколько я теперь уж могу судить, Гомер только изгажен нашими, взятыми с немецкого образца, переводами Невольное сравнение - отварная и дистиллированная теплая вода и вода из ключа, ломящая зубы - с блеском и солнцем и даже со щепками и соринками, от которых она еще чище и свежее". Фету, января г. Пушкин, "Ода его сиятельству гр. Пушкина "Клеопатра" "Чертог сиял. Пушкина "Полководец" "У русского царя в чертогах есть палата Маршак Свободный стих и свобода от стиха Во многих странах за рубежом рифма сейчас не в моде. Поэты отказываются от нее как от пустой детской забавы. Правда, мы знаем рифмы, которые не забавляли, а убивали наповал. Вспомните стихи Дениса Давыдова: Всякий маменькин сынок, Всякий обирала, Модных бредней дурачок Корчит либерала1. Как опорочила, как разоблачила псевдолибералов того времени убийственная для них рифма "обирала - либерала". Будто насмешливое эхо, передразнив, исказило это претендующее на благородство слово "либерал". Но далеко не всегда рифма смеется и дразнит. Какую законченность, какую силу приговора придают меткие рифмы стихам Лермонтова "На смерть поэта". Его убийца хладнокровно Навел удар Пустое сердце бьется ровно, - В руке не дрогнул пистолет. Эти строгие, точные созвучия, это стойкое, упорное повторение одной и той же гласной в рифмующихся и нерифмующихся словах "хладнокровно", "ровно", "пустое", "дрогнул" с необыкновенной четкостью передают пристальность и длительность кощунственного прицела. Не только последняя строчка, но и вся строфа вызывает в нашем воображении прямой ствол взведенного Дантесом пистолета, - как будто бы сейчас, на наших глазах решается судьба Пушкина. Рифма - это до сих пор действующая сила, которую нет расчета и основания упразднять. Навсегда запоминаются полнозвучные и щедрые, в первый раз найденные, но такие естественные, будто они от века существовали, рифмы доброй здравицы Маяковского: Но не будем спорить здесь о рифме. У поэзии много музыкальных средств и без нее. Да к тому же пустое рифмоплетство так часто вызывает только досаду, подменяя собой настоящее поэтическое творчество. Мы знаем, что в греческой и латинской поэзии, богатой аллитерациями, и совсем не было рифмы. Шекспир в своих трагедиях и комедиях пользуется ею только изредка. Без рифм зачастую обходится испанская поэзия. Отсутствовала она и в "Эдде", и в наших былинах, и в "Калевале". Пушкин в ранней молодости отозвался пародийной эпиграммой на стихи Жуковского, написанные без рифмы: Послушай, дедушка, мне каждый раз, Когда взгляну на этот замок Ретлер, Приходит в мысль: Вновь я посетил Тот уголок земли, где я провел Изгнанником два года незаметных Белым стихом написана поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Особым очарованием полны нерифмованные стихи Александра Блока "Вольные мысли" и другие. Но современные реформаторы стиха освободились не только от рифмы, но и от какой бы то ни было метрики. И это бы еще не беда. Образцы свободного стиха мы находим в поэзии с незапамятных времен - и в народном творчестве, и у отдельных поэтов, наших и зарубежных. Вспомним многие из "Песен западных славян" Пушкина, его же "Песни о Стеньке Разине", "Сказку о попе и работнике его Балде", сказку "Из-под утренней белой зорюшки", вспомним лермонтовскую "Песню про купца Калашникова", "Ночную фиалку" Блока. Да и на Западе свободный стих "vers libre" существовал задолго до Гийома Аполлинера. Но и в "Пророческих книгах" Блейка, где каждый стих подчинен особому складу и размеру, и в широких, освобожденных от всех метрических канонов строках Уолта Уитмена есть какая-то, хоть и довольно свободная, музыкальная система, есть усложненный, но уловимый ритм, позволяющий отличить стихи от прозы. А у Маяковского - при всем его новаторском своеобразии - стих еще более дисциплинирован, организован. В последние же стихи этого поэта-оратора "Во весь голос" торжественно вступают строго классические размеры: И все же Маяковский даже в этих строчках остается самим собой. Мы сразу узнаем его почерк. К нему как нельзя более подходит двустишие Шекспира: И, кажется, по имени назвать Меня в стихах любое может слово4. Разве это не его характерные слова - "громада лет", "весомо, грубо, зримо" или слово "сработанный"? Стихи пронизывает излюбленная Маяковским "хорошая буква" - р. Созвучия в конце слов богаты и полны: Для чего же понадобилось Маяковскому ввести в живую, разговорную - "во весь голос" - речь эти классические ямбы, отточенные, как латинская надпись на памятнике? Очевидно, строгий и точный размер был нужен ему для того, чтобы выделить в потоке современного, грубоватого, подчас озорного просторечья торжественные строчки, обращенные к будущему. В этом сочетании вольного стиха с правильным стихотворным размером есть своя новизна. Маяковский и тут остается новатором. Но дело не в примирении классического и свободного стиха и не в споре между ними. Было бы несерьезно и неумно делить поэтов на два враждующих лагеря - приверженцев классической метрики и сторонников свободного стиха. Это было бы похоже на свифтовскую войну "остроконечников" и "тупоконечников" - то есть тех, кто разбивает яйцо с острого конца, и тех, кто разбивает с тупого. Вопрос в том, куда ведет поэзию "раскрепощение" стиха, все более приближающегося к прозе, подчас лишенной даже того сложного и скрытого ритма, который вы уловите в лучших образцах прозы. И вновь вспоминается вопрос Пушкина: Это, конечно, смело, экономно и может сильно обрадовать учеников третьего-четвертого класса. У хороших поэтов все точки, запятые, тире вписаны в стих ритмом, и отменять их - дело напрасное. Не всякое нововведение плодотворно и прочно. Только временем проверяется его жизнеспособность. Еще не так давно многим казалось, что свободный танец Айседоры Дункан - это последнее слово искусства, как бы сдающее в архив строгий классический балет. Айседора Дункан была и в самом деле очень талантлива и сыграла большую роль в истории хореографии. Но это ничуть не помешало развитию и процветанию классического балета. Он и до сих пор живет и продолжает одерживать блистательные победы. В искусстве вполне законна и даже неизбежна смена течений, школ, стилей. Но ошибочно думать, что эта эволюция происходит с той же быстротой и легкостью, с какой "рок-н-ролл" сменяет "буги-вуги". Мы знали немало игр, сочиненных наподобие и по образцу шахмат. Перед первой мировой войной была в ходу "Военно-морская игра" с металлическими корабликами вместо шахматных фигур. Однако ни одна из этих "свободных" игр не могла заменить или вытеснить старые, строгие шахматы, до сих пор еще открывающие простор для новых задач и решений. Вольный стих в какой-то мере помогает автору избежать привычных ходов, проторенных дорожек, дает ему возможность найти свой особенный, отличный от других почерк. Но, как мы видим, "освобождение" стиха не ограничивается ликвидацией рифмы, стихотворных размеров, а заодно и запятых. Подчас оно ведет к полной бесформице, и самые тонкие ревнители формы оказываются ее убийцами. В поэзии происходит то, о чем говорит Тютчев в стихах о лютеранской церкви, упростившей до бедности свой обряд и обстановку: Собравшися в дорогу, В последний раз вам вера предстоит: Еще она не перешла порогу, А дом ее уж пуст и гол стоит; Еще она не перешла порогу, Еще за ней не затворилась дверь Но час настал, пробил В последний раз вы молитесь теперь5. Таким же пустым и голым оставляет мнимое новаторство дом, в котором живет поэзия. Разрушение производит подчас почти такой же эффект, как и созидание. Но сенсация, вызываемая разрушением, недолговременна. Она забывается, и в конце концов остается только пустое место. Недаром в большинстве зарубежных стран поэты теряют или не находят читателей. Стихи мало и редко издают, и влияние их на жизнь ничтожно. Да, в сущности, поэт-индивидуалист и не рассчитывает на то, что его поймут многие. Его стихи - это такие радиоволны, на которые в лучшем случае могут настроиться очень редкие радиолюбители. А в худшем случае единственным их читателем оказывается сам автор. У Диккенса в романе "Наш общий друг" великолепно изображены разбогатевшие выскочки, так называемые "нувориши". У этих новоиспеченных богачей все новое: Да и сами-то они с иголочки новые. Не похожи ли на диккенсовских героев ультрамодернисты, щеголяющие нарочитой новизной своих образов и стихотворных размеров, новым синтаксисом и даже правописанием? Традиции - то есть культура - создают общий язык понятий, представлений, чувств. Потеря этого общего языка изолирует поэта, лишает его живой связи с другими людьми, доступа к их умам и сердцам. Лучшие традиции - это и есть те горы, над которыми должно возвышаться, как вершина, подлинное новаторство. Иначе оно окажется маленьким, незначительным холмиком. В строгой метрике дантовских терцин, в стихотворных размерах Петрарки, Шекспира, Гете, Пушкина многие поколения поэтов еще будут открывать глубокие, неразгаданные тайны. В этих размерах они найдут многоступенчатую голосовую лестницу, которая соответствует многообразию чувств, пережитых поэтами, народом, человечеством. Значит ли это, что стихотворная форма должна оставаться незыблемой, закостеневшей, скованной раз навсегда установленными канонами? Нет, каждое время, каждая поэтическая индивидуальность ищет и находит свои размеры и ритмы, диктуемые жизнью и развитием искусства. Очевидно, стих живет и развивается, как и все в жизни, диалектически. Смелые поиски новых путей уживаются и чередуются со столь же смелым обращением к лучшим традициям, обогащенным новыми открытиями. Речь идет об эпиграмме А. Пушкина года "Послушай, дедушка Из 76 сонета В. Имеется в виду стихотворение Ф. Тютчева "Я лютеран люблю богослуженье Не можете удержаться от рифм даже в общественных местах? И руки тянутся к перу, в смысле, к клавиатуре? Эмоции переполняют, слова наперебой предлагают свою кандидатуру, вы сочиняете. А потом вам хочется, чтобы вас читали. И не просто читали — а хвалили. Вы же только что изобрели велосипед - новый способ стихосложения! Почему же нет восторгов, оваций или хотя бы грубой неприкрытой лести? Даже целых два выхода. Первый — притвориться непризнанным гением и продолжать поглядывать на всех свысока. Второй — научиться азам. Кто предупреждён — тот вооружён. К тому же, скоростью творческого полёта можно в полной мере насладиться, если уметь управлять своим кораблём. Только тогда корабль становится летучим, а не тонет в ближайшем колодце. Ваш корабль — единство трёх составляющих. Это РИТМ, РАЗМЕР, РИФМА. Причём речь идет о самых простых кораблях, можно сказать, классической постройки. Начинать сразу с авангарда — сложно. Поэтому по старинке начнём сначала. И слово это было — РИТМ. Вы никогда не научитесь танцевать, если не будете слышать музыку. Вы никогда не научитесь писать стихи, если не услышите, как они звучат. Поэтому следите за словами, произносите их вслух это действительно помогает и не обращайте внимания на смысл, пусть постоит недолго в сторонке. Вашему кораблю нужно завестись. Вашему стихотворению нужна первая строчка. Сделаете её идеальной — она будет маячком впоследствии. Уже по ней можно будет определить, какой размер избрал для себя стих. А ваш стих — если, конечно, сумеете расслышать то, что он говорит. Иначе поднимется такой шум и гам! В зависимости от того, как именно располагаются в рамках одной строки ударные и безударные слоги, и определятся РАЗМЕР стиха. Основных размеров — пять. Всё остальное — это сложности и частности, в которые кораблям классической постройки лучше не забираться. Научиться определять размер можно только на примерах конкретных стихов. Такими конкретными стихами стали очень нескромные мои и компания из скромных творений наших классиков. Размер первый — ямб ЯМБ — двухсложный размер, ударение падает на второй слог. Значит, перед нами представитель ямба. НО что можно заметить: Как же поступать в таких случаях? Подбирать другое слово вернее, слова? Но от этого будет меняться смысл стиха… Самое замечательное в том, что делать этого и не нужно! Им забивать себе голову не стоит — можно просто запомнить, что ТАК ДЕЛАЕТСЯ. И что этим вовсю пользовались все нормальные поэты, например, Цветаева. Пример ЯМБА ИЗ ЦВЕТАЕВОЙ: Я жажду чуда Теперь, сейчас, в начале дня! О, дай мне умереть, покуда Вся жизнь как книга для меня. Касаются не только ямба, но и других размеров. Секрет первый — необходимость считать слоги. Что будет, если сосчитать слоги из отрывка стиха Цветаевой? Мы увидим, что в первой и третьей строчках их девять, а во второй и четвёртой строчках - восемь. Расхождения в один-два слога на нечётные и чётные строчки - допустимо. Но главное, чтобы количество слогов сохранялось НА ВЕСЬ стих. А не так, что бы в первой строчке было девять слогов, а третьей вдруг оказалось двенадцать, а в пятой — шесть. Тогда все дружно в голос заявят о нарушении ритма. Хотя, казалось бы, размер будет соблюдён. Секрет второй — наличие маленьких слов-спасателей. Смотрим ту же Цветаеву: Используя такие коротенькие слова, можно получить нужный размер. И это, как ни странно, опять же не ошибка. Такой стих просто обзовут многосоюзным. Второй размер — хорей ХОРЕЙ — двухсложный размер с ударением на первом слоге. Пример из канонического Пушкина: Мне не спится, нет огня; Всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный Раздается близ меня, Парки бабье лепетанье, Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня… Расставим ударение: МНЕ-не-СПИТ-ся-НЕТ-ог-НЯ ВСЮ-ду-МРАК-и-СОН-до-КУЧ-ный ХОД-ча-СОВ-лишь-од-но-ЗВУЧ-ный раз-да-ЁТ-ся-БЛИЗ-ме-НЯ ПАР-ки-БАБЬ-е-ле-пе-ТАНЬ-е СПЯ-щей-НО-чи-тре-пе-ТАНЬ-е ЖИЗ-ни-МЫШЬ-я-бе-гот-НЯ Что мы видим: Просто все поэты — люди. Даже если они Пушкины. Видимо, не люблю я им писать. Нашла только стих, в котором хорей связан с другим размером, но об этом позже. Размер третий — дактиль ДАКТИЛЬ — трёхсложный размер с ударением на первом слоге. Говоря слоги, я имею в виду не только слоги конкретного слова. Чтобы писать трёхсложными размерами, не надо искать только длинные слова. Просто слоги ВСЕХ СЛОВ считаются одновременно и подряд. Видимо, я обожаю писать дактилем — потому что примеров у меня очень много. На самом деле его можно скомпоновать так, что он превратится в обычные четверостишия. Но, чтобы форма стиха была более загадочной, именно графически, можно вот так экспериментировать, перенося логические ударения на другие строки, акцентируя этим внимание на определённых словах. Вот как бы выглядел мой стих в обычной разбивке, с добавлением заглавных букв в начале каждой строки и каждого предложения: Каждая чёрточка… Вычерчен твой силуэт Чёрными углями. Вычихан прямо в трубу. Теперь никуда не уйду. Экая невидаль — тени плетут менуэт! Всеми поклонами движутся вспять. Выскользнешь картой червонной на гриф. Ты не умеешь пока не скрипуче звучать. Отныне, навеки — не миф. Честно говоря — не нравится. Хотя вроде бы смысл стиха от формы никак не зависит. Но логика здесь бессильна. Логика не может ответить, почему одному стиху идут заглавные буквы, а другому — они противопоказаны. Скажу только, что чем-то предосудительным это в современной поэзии не считается. Наоборот — если ым чувством вы понимаете, что хочется поиграть с формой, хочется графически выделить некоторые элементы слова, отдельные предложения , убрать надоевшие прописные буквы — вперёд. Только не забывайте, что всё хорошо в меру. Амфибрафия у меня в стихах тоже много, я вообще люблю писать трёхсложными размерами. Правда, не без хитростей: Посмотрим, как справлялся с амфибрахием Лермонтов: На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она. В первой и третьей строчках — по двенадцать слогов, во второй и четвёртой — по восемь. Первая и третья заканчиваются на безударный слог, вторая и четвёртая — на ударный. Вывод — если и чередовать количество слогов в строчках, то делать это нужно вот так, по-умному, чтобы они были парными, и ритм тогда сбиваться не будет, наоборот — он будет только интереснее. Пятый размер — анапест АНАПЕСТ — трёхсложный размер с ударением на последнем слоге. В третьей строчке придирчивый критик может заметить следующее: Это уже не пропуск ударения, это уже пропуск слога. Но у меня опять хорошая новость — ошибкой пропуск слога не считается! Впрочем, некоторые литературоведы консервативны в своих взглядах и утверждают, что спондей возможен только в стихах, написанных ямбом или хореем. Поэты с литературоведами склонны не соглашаться. Я волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села, словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею давно. Конечно, чем идеальнее анапест так же, как и ямб, хорей, амфибрахий, дактиль , тем лучше. Но и пропуски ударения пиррихий , и пропуски слога спондей совсем не запрещены. Всё смешалось… Пять основных стихотворных размеров — это замечательно, но… скучно. Когда хочется чего-нибудь этакого, а душа летит на все четыре стороны сразу, на ходу придумывая ещё десять. Именно тогда очень пригождается, что размеры, оказывается, можно смешивать. Если обращаться к терминологии, которую всё равно никто не запоминает, на этот случай тоже существует специальное слово — ЛОГАЭД. Однако суть его — простейшая. Можно всё, что хочется. Как говорится, готовьте в своё удовольствие, а специи добавляйте по вкусу. Есть только одно НО — мера. Но тут уже, кроме собственного вкуса, ничто не поможет. Отыскала у себя пример: ЧЁР-ной-НОЧЬ-ю-РУ-ки-СНЕ-гом 1 ДО-крас-на 2 МИ-нус-СЕРД-це-ТИ-хим-КРИ-ком 3 ПО-прос-ту 4 ЖИТЬ-на-НЕ-бо-НЕ-пус-КА-ют 5 МО-ло-ды 6 Я-ис-ЧЕЗ-ну-НЕ-ус-ЛЫ-шу 7 ДО-во-ды Что мы видим — строчки под номерами 1, 3, 5, 7 написаны хореем. А строчки 2, 4, 6, 8 — дактилем. В итоге и получаем микс, который и принято называть логаэдом. Губы мои приближаются К твоим губам, Таинства снова свершаются, И мир как храм. ГУ-бы-мо-И-приб-ли-ЖА-ют-ся к тво-ИМ-гу-БАМ ТА-ин-ства-СНО-ва-свер-ША-ют-ся и-МИР-как-ХРАМ Здесь логаэд составлен из дактиля 1, 3 строчки и ямба 2, 4 строчки. Сочетания размеров могут быть любыми. Главное — не терять ритм. Аналогии процесса стихосложения Поэзия… п-о-э-з-и-я… перебираю в памяти всё, что знаю о поэзии… поэзия, что ты такое? Поэзия, я знаю, ты — искусство; любое умение, в которое вкладывают душу, становится искусством. Поэзия, ты — искусство стихосложения. Да, ты подобна другим видам искусств, ты не являешься чем-то исключительным, особенным… или являешься? Твоё основание, твой краеугольный камень — различие, отличие от прозы. Сама по себе стихотворная форма не создаёт тебя; тебя создаёт скорее содержание Поэзия как побудительная сила и автор как механизм Читайте свои собственные стихи. Спросите себя, добавляет ли стихотворная форма что-либо к содержанию ваших стихов. Что заставляет вас писать непременно стихами? Дар — это некое качество личности, отличие; побудительная сила, стремящаяся создать вокруг её носителя дружелюбную структуру, уют. Дар поэта — это побудительная сила к написанию стихов. Можно сказать, что дар поэта — это искусство стихосложения, таким образом, уже поэзия выступает в роли побудительной силы, а сам поэт играет роль механизма, передаточного звена, позволяющего поэзии реализоваться в материальных категориях — в стихотворных текстах вспоминается нобелевская речь Иосифа Бродского…. Можете считать это философией, можете лирикой — как вам будет угодно. Очень трудно бывает снова НАУЧИТЬСЯ писать так, как писалось в детстве — легко и непосредственно. Заминка приключилась с тем, кому водить. Добровольно никто не хотел выходить. Посчитались, жребий выпал на Ежа. Он стал считать, сбиваясь и дрожа. Потом заплакал, начал и опять… Сквозь слёзы хнычет: Это — чистый, детский стих. Нет в нём ничего такого, за что уцепился бы современный рецензент. И невдомёк этому рецензенту, что для того чтобы ТАК писать, надо быть или ребёнком или Автором. Ну и что, что на закате, Что не выучен урок. И щенок за мной вприпрыжку, Кувыркаясь на ходу. Заменил мне ветер книжку, Отведёт он и беду. Это тот тип стихов, где Автор, непременно Автор, балансирует на грани банальности и вселенского величия. Что у нас осталось? Остался ч-е-л-о-в-е-к, человек, наделённый только непосредственностью ребёнка и опытом взрослого. А вы попробуйте написать стихотворение! Или то, что вы написали, можно смело изложить прозой? Вот тут и уместно ещё раз спросить себя: Доказательство есть ремесло, а поэзия есть искусство, и не стоит делать поэзию ремеслом; ремесленник от поэзии Мастером не станет никогда: Простите, на КАКОГО Бродского? Бродский весьма и весьма разный… Андрей Корольчук OLDER , и с книжной полки улыбается охаянный всеми и каждым Фрейд: Детскими аппликациями — аналогиями: Вот, например, хочешь стать Малевичем — научись рисовать лошадку. Платон мне друг… да-да-да… с долей иронии: Две цитаты и шутка в качестве заключения Александр Дюма: И, - не считайте всё вышеизложенное моралью, — увы, это только мнение: С уважением, Подмастерье Алексей Карцев. Ползание Автор стремится создать нечто свое, не имея надлежащей подготовки. Он не соблюдает правил и канонов, потому что просто не знает их. Зато его произведения часто бывают по-детски непосредственными и искренними. Нет никакого долгосрочного планирования. Сегодня делает одно, а завтра круто меняет направление. Учится больше на своих ошибках, ибо не имеет доступа к информации и социальных связей с коллегами. Успех всего зависит от настойчивости и трудолюбия. Результат творчества не выходит дальше узкого круга людей: Достаточный уровень для хобби. Хождение Автор прошел обучение и знает, как надо делать дело. Совершенствование в профессионализме заключается в строительстве системы правил и шаблонов. Старые шаблоны периодически заменяются на новые, более общие. Творческий процесс становится регулярным и направленным. Труд превращается в привычку. Автор изучает опыт других, исследует их методы работы и отбирает наиболее подходящие для себя. Он самостоятельно учится и общается с коллегами. Кроме настойчивости, успех также зависит от интеллекта и умения обрабатывать большое количество информации. Результат творчества находит признание в широких кругах. На этом уровне можно заработать на жизнь честным трудом. Для большинства людей этот уровень становится последним. Полёт Но кто-то проходит огонь, воду и медные трубы - и видит объект своего труда в целом. Дальнейшее совершенствование скрывается в способности виртуозно отсекать второстепенное и чётком видении цели. Своими неожиданными решениями автор постоянно удивляет окружающих. Их реакция часто бывает такая: Как же я сам не додумался! Когда-то Сомерсет Моэм, рассуждая о творческом процессе, заметил: Все свои грехи и безумства, несчастья, выпавшие на его долю, любовь без ответа, физические недостатки, болезни, нужду, разбитые надежды, горести, унижения - всё это он властен обратить в материал и преодолеть, написав об этом. Нет того, что бы ему не годилось, - от лица, мельком увиденного на улице, до войны, сострясающей весь цивилизованный мир, от аромата розы до смерти друга. Всё недоброе, что с ним может случиться, он властен изжить, переплавив в строфу, в песню или в повесть. Из всех людей только художнику дана свобода". Он испытывает не симпатию которая слишком часто вырождается в сентиментальность , а то, что психологи называют эмпатией. Именно потому, что Шекспир был наделен ею так щедро, он из всех литературных гениев и самый живой, и самый несентиментальный. Кажется, Гёте первым среди писателей осознал свою многоликость, и это открытие всю жизнь его беспокоило. Он вечно сравнивал себя как писателя и как человека, безуспешно стараясь примирить их между собой. Но они - лишь бледные тени действительной жизни, и в глубине души он сознает, что в мире чувств - иная шкала ценностей. Для него образы, свободные мысли, толпящиеся у него в мозгу, - не руководство, а материал для действия. Они ничуть не менее ярки, чем ощущения. Его мечты для него так значительны, что туманным представляется уже чувственный мир, и писателю приходится усилием воли к нему тянуться. Писатель не весь целиком участвует в жизни и общечеловеческие чувства испытывает не всем своим существом, потому что он при любых обстоятельствах не только актер, но и наблюдатель. Поэтому он часто кажется бессердечным. Женщины проницательны - они его остерегаются; их тянет к нему, но они инстинктивно чувствуют, что никогда не смогут до конца подчинить его себе, как им бы хотелось, - какая-то часть его всегда от них ускользнет. Разве не рассказал нам Гёте, великий любовник, как он сочинял стихи в объятиях любимой и музыкальными пальцами тихонько отстукивал стопы своих гекзаметров на ее прелестной спинке? Жить с художником не сладко. Он может быть вполне искренен в своем чувстве, и все же в нем сидит кто-то другой, кто нет-нет да и высмеет это чувство. В молодости я поразился, узнав от Плутарха, что Катон начал изучать греческий язык в восемьдесят лет. Сейчас это меня не поражает. Старость берется за дела, от которых молодость уклоняется, потому что они-де потребуют слишком много времени. Она сбросила путы эгоизма; душа, наконец-то ставшая свободной, радуется быстротечному мгновению, но не молит его помедлить. Гёте хотел жить после смерти, чтобы могли проявиться те стороны его личности, которые он, как ему казалось, не успел развить при жизни. Но не он ли сказал, что всякий, кто хочет чего-нибудь достичь, должен научиться ограничивать себя? Читая его биографию, невольно замечаешь, как много времени он растрачивал по пустякам. Возможно, что, если бы он более строго себя ограничивал, он развил бы свою индивидуальность более гармонично и полно, и тогда ему не понадобилась бы жизнь за гробом". Она призрачна и невещественна. Может быть, мое сердце, нигде не найдя покоя, глубоко затаило древнюю жажду бога и бессмертия, с которой мой разум не желал считаться. Мне иногда казалось, что за неимением лучшего я могу сам с собой притворяться, будто доброта, которую я, в сущности, не так уж редко встречал на своем пути, реальна. В ней мы, пожалуй, вправе видеть если не смысл жизни и не объяснение ее, то хотя бы частичное ее оправдание. В нашем равнодушном мире с его неизбежным злом, которое подстерегает нас от колыбели до могилы, она может служить пусть не вызовом и не ответом, но утверждением нашей независимости. Доброта - защитная реакция юмора на трагическую бессмысленность судьбы Администратор Коренной форумчанин Offline Пол: Alisa от Сентябрь 12, , Обучаясь писать стихи, вы должны чётко выучить и понять все правила формального стихосложения: Разница между беспомощной ошибкой новичка и уверенным сбоем мастера — в понимании. Запомните правила — и не бойтесь играть против них. Мы поэты и поэтому правы. Стихосложение - это не "что" вижу и чувствую, а "как"! Опыт греческих полисов, русских дворян, европейских рыцарей и японских самураев доказывает: Вряд ли по завершении обучения он станет великим поэтом, но накропать сонет, эпиграмму или хокку — за милую душу. Предположим просто — Пушкину мастер-класс не нужен, то, что вам предлагается — не искусство, а ремесло, базовая техника. Освоив ее, вы сможете полнее использовать свой талант. Банальная рифма, погрешности ритма и звукописи, штампованный образ, самоповторы — создают ощущение беспомощности, слабости поэта и могут испортить любое стихотворение. Мы поможем вам стать сильнее. Первое — что такое поэзия? Изначально — молитва, гимн, набор звучных и важных слов, кои орали господа дикари у своих первобытных костров. Обращение к богу — искреннее, вдохновенное и удобное для повторения хором. И запоминающееся, цепляющее, как сказали бы мы сейчас, — паства должна была запоминать тексты со слуха и проникаться сакральной сутью момента. Дальше функции ритмичного текста пошли ветвиться — в средневековье стихами писали всё — от медицинских трактатов до нравоучительных сочинений. Появились оды, ниды и любовная лирика, стихи порыва, стихи картины, стихи момента — как те же хокку, когда в несколько строк надлежало вместить пейзаж, настроение и размышление по поводу. Но из невероятного объема ритмичного словоблудия уже тогда выступали крутые спины исполинов поэзии. Исходя из сказанного выше, строим следующую теорию: Рифма как таковая свойственна отнюдь не всем мировым традициям и её можно рассматривать частным случаем звукописи, характерным, скорее, для русской поэзии. А вот неповторимая красота образа, символа, обрисованного словами, является неотъемлемой частью любого стихотворения — хоть на фарси, хоть по-китайски. И обучение стихосложению предполагает, в первую очередь, тренировку навыков оригинального, звучного и ритмического письма. Со звучности и начнем. Берёте любое ваше стихотворение и читаете его вслух. Несколько раз подряд, перекатывая на языке каждый звук. А затем берете любое классическое стихотворение и проделываете то же самое. Если разницы не заметили — вы или невнимательны или гениальны. Но, думаю, результат вас огорчил. Итак, что должно быть? Произносимость каждой строки — лёгкая, без запинок. Для примера — звукопись Маяковского, Мандельштама и Цветаевой 1. Крепи у мира на горле пролетариата пальцы! Кто там шагает правой? Плоти - плоть, духу - дух, Плоти - хлеб, духу - весть, Плоти - червь, духу - вздох, Семь венцов, семь небес. Не отвязать неприкреплённой лодки, Не услыхать в меха обутой тени, Не превозмочь в дремучей жизни страха. И стихи Лермонтова — как доказательство, что игра со звуком сверх минимально необходимой благозвучности вовсе не обязательна. Пора, пора насмешкам света Прогнать спокойствия туман; Что без страданий жизнь поэта? И что без бури океан? Следующая составляющая — ритмический рисунок стихотворения. По скромному мнению автора, это — самый важный инструмент в руках пиита. Полагаю, среди вас нет людей, не способных отличить ямб от хорея, поэтому считать и описывать все возможные стихотворные размеры мы не будем. Достаточно принципа — кратное число ударных и безударных слогов в строке, чередующихся через равные промежутки. И кратное количество строк с одинаковым ритмическим рисунком в строфе. Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил - И лучше выдумать не мог. Неоправданное нарушение ритмического рисунка — самая распространенная ошибка начинающего поэта. Как разобраться с этой проблемой? Берете ваше стихотворение и записываете его как указано выше: Да, Маяковский и Цветаева могли позволить себе скручивать ритм спиралью Мебиуса, а потом отпускать на кого бог пошлет, но мы пока школяры. И прежде, чем играть с ритмом вволю, надлежит научиться комфортно располагать мысли и образы в рамках, заданных строем стиха. Что касается верлибров, сиречь стихов неритмованных, — это задача для мастера. Ибо текст, лишенный ритмического узора и звукописи, может выехать исключительно на красоте и силе образов, в нём заключенных. В таких вещах играет всё - вплоть до промежутков между буквами. Если вы используете традиционный ритм — учитывайте это, дабы не исказить всю картину. Простая ритмика не отвлекает от содержания и образного ряда стиха, но, учитывая сотни лет традиции, зачастую выглядит непритязательно. Сложная же, наоборот, задает планку — изысканный ритм подчеркнет все технические огрехи стиха, будь они в наличии. Следующий пункт — рифмы. О них тоже говорено достаточно. Спорны, но допустимы рифмовки на ассонансы и аллитерации, варианты с различием последней буквы окончания побег — побед, стрелок — пролог, шляпа — шляхта, отчаянья - молчание и т. Для уточнения откройте Пушкина: Нет ничего страшного, если на подборку из десяти стихотворений у вас наберется две-три слабых, но оправданных по смыслу рифмы. Если больше — надлежит исправлять, поскольку дурная рифмовка портит впечатление и от стихов и от автора — как знак неуважения к читателю. Работа с рифмой — самая простая: Следующее — самое сложное и самое спорное, так как, в отличие от рифмы, ритма и звукописи, не считается и не измеряется формальными признаками: Именно за счёт образов и ассоциаций достигается контакт между читателем и поэтом. Среднее и даже слабое по формальным критериям стихотворение может жить веками именно благодаря живописному, понятному, близкому и простому образному ряду. За счёт чего можно достигнуть успеха в работе с образами? Ваш друг и враг одновременно — штампы. А ещё - есть ваши собственные штампы. Блуждающие из стихотворения в стихотворение звёзды, мечи, птицы и зябкие трамваи — ваши штампы. В разумных пределах это не страшно: Но учитывать их и обходить — подыскивать синонимы, эвфемизмы, кенинги, давать понять, вместо называть по имени — следует. Оригинальность и оригинальничанье — вещь критичная. Если вы претендуете на большее, чем складывать вирши по случаю, вы должны быть хоть в чём-то непохожи на всех остальных погонятелей рифм. Важно найти свои слова, свой язык, свою ритмику, своё оформление или авторскую манеру чтения. Поэзия тем и ценна, что неповторима. Не бойтесь эксперимента, игры со словами, стилистикой, звукописью. Да, лучше неизящно выпендриться, чем сидеть в гуще серой массы, но за необдуманной оригинальностью увидят понты поэта — и потеряют само стихотворение. Использование цитат, перекличка с другими поэтами — вещь правильная, но злоупотреблять ею тоже не следует. Когда пушкинская строка торчит в рыхлом тексте, словно заноза в заду — это смешно и жалостно. Не бойтесь быть искренними в стихах — если ваше чувство встретит понимание у читателей, вам простят все огрехи формального стихосложения. Но следует в обязательном порядке разделять себя и лирического героя: Ваши переживания никого не волнуют, пока вы — через призму стихосложения — не отразили их в толпу. Ленточка из психологии — больше всего в тексте абстрактного человека цепляют первая и последняя строчки. Они должны быть наиболее сильными. Добро пожаловать на ФОРУМ ПОЭТОВ - вам у нас понравится! Август 17, , Ёжик Дуня КомпоХИТор Песенный клуб Коренной форумчанин Offline Пол: Поднимитесь к первому сообщению в этой теме и прочитайте все до конца ДО КОНЦА до последнего сообщения!!! Алиса все ясно и понятно объясняет. А если не ясно - идите сюда: Август 16, , Брутан М Опытный Новичок Offline Сообщений критики: Июль 13, , Titan Посетитель Offline Сообщений критики: Январь 12, , Декабрь 06, , Ноябрь 12, , Ноябрь 01, , Октябрь 29, ,


План сочинения описание картины
James blake the wilhelm scream перевод
Нервы костер текст
Золотая карта банка москвы
Новости донецка 05.06 2017
Индапамид инструкцияотчего помогает
Sign up for free to join this conversation on GitHub. Already have an account? Sign in to comment