Читать онлайн «Стихотворения»
Comments Disabled:
Книга Стихи: Эпоха бессознания
В совершенно пустом саду собирается кто-то есть собирается кушать старик из бумажки какое-то кушанье. Половина его жива старика половина жива а другая совсем мертва и старик приступает есть. Он засовывает в полость рта перемалывает десной что-то вроде бы творога нечто будто бы творожок. Жара и лето… едут в гости Антон и дядя мой Иван А с ними еду я В сплошь разлинованном халате. Жара и лето… едут в гости Антон и дядя мой Иван А с ними направляюсь я Заснув почти что от жары. И снится мне что едут в гости Какой-то Павел и какое-то Ребро А с ними их племянник Краска Да еще желтая собака. Встречают в поле три могилы Подходят близко и читают: Они читают и уходят И всю дорогу говорят… Но дальше дальше снится мне Что едут в гости снова трое Один названьем Епифан Другой же называется Егором Захвачен и племянник Барбарис. От скуки едя местность изучают И видят шесть могил шесть небольших Подходят и читают осторожно: На врага голубого в лисьей шапке В огромных глазах и плечах Ходит каждый день старушка Подходя к портрету внука. Внук в тебя плюю всегда я О мертвец — мой внук свирепый Ты лежащий меня тянешь Поглядом своих очей…. Так старушка рассуждает И всегда она воюет Бьет портрет руками в щеки Или палкой бьет по лбу. Криком рот растворен старый Что — чиновник — умираешь? Умираю умираю Служащий спокойный И бумаги призываю До себя поближе. Смерть точила нос напильником Ей такой нос очень нравится. Вспоминаю я безбрежные Девятнадцатого августа Все поля с травой пахучею С травой слишком разнообразною. Так же этого же августа Девятнадцатого но к концу Вспоминаю как ходила Нахмурённая река И погибельно бурлила Отрешенная вода. Я сидел тогда с какой-то Неизвестной мне душою Ели мы колбасы с хлебом Помидоры. Молоко Ой как это дорого! Память — безрукая статуя конная Резво ты скачешь но не обладатель ты рук Громко кричишь в пустой коридор сегодня Такая прекрасная мелькаешь в конце коридора. Вечер был и чаи ароматно клубились Деревья пара старинные вырастали из чашек Каждый молча любовался своей жизнью И девушка в желтом любовалась сильнее всех. Но затем… умирает отец усатый Заключается в рамку черная его голова Появляется гроб… появляются слуги у смерти Обмывают отца… одевают отца в сапоги. Черный мелкий звонок… это память в конце коридора Милый милый конный безрукий скач Едет с ложкой малышка к столовой Кушать варенье варенье варенье. Я обедал супом… солнце колыхалось Я обедал летом… летом потогонным Кончил я обедать… кончил я обедать Осень сразу стала… сразу же началась. Сидя в трех рубашках и одном пальто Пусто вспоминаю как я пообедал Как я суп покушал еще в жарком лете Огнемилом лете… цветолицем лете…. Кухарка любит развлеченья Так например под воскресенья Она на кухне наведет порядок И в комнату свою уйдет на свой порядок. Она в обрезок зеркала заколет Свою очень предлинную косу Тремя ее железками заколет Потом еще пятью. А прыщик на губе она замажет И пудрою растительной затрет В глаза немного вазелину пустит Наденет длинно платье и уйдет. Но с лестницы вернется платье снимет Наденет длинно платье поновей И тюпая своими башмаками Пойдет с собою в качестве гостей. Она с собой придет к другой кухарке Где дворник и садовник за столом Где несколько количеств светлой водки И старый царскосельский граммофон. Сидящие все встанут закрутятся И юбки будут биться о штаны О праздник у садовника в меху И праздник у дворника в руках! От меня на вольный ветер Отлетают письмена Письмена мои — подолгу Заживете или нет? Кто вас скажет кто промолвит Вместо собственных письмен Или слабая старуха Гражданин ли тощий эН. По улице идет Кропоткин Кропоткин шагом дробным Кропоткин в облака стреляет Из черно-дымного пистоля. Кропоткина же любит дама Так километров за пятнадцать Она живет в стенах суровых С ней муж дитя и попугай. Дитя любимое смешное И попугай ее противник И муж рассеянный мужчина В самом себе не до себя. Кропоткина же любит дама И попугай ее противник Он целый день кричит из клетки Кропоткин — пиф! В губернии номер пятнадцать Большое созданье жило Жило оно значит в аптеке Аптекарь его поливал. И не было в общем растеньем Имело и рот и три пальца Жило оно в светлой банке Лежало оно на полу. В губернии номер пятнадцать Как утро так выли заводы Как осень так дождь кислил Аптекарь вставал зевая Вливал созданию воду до края И в банке кусая губы Создание это шлёпало. Так тянется год… и проходит Еще один год… и проходит Создание с бантиком красным Аптекаря ждет неустанно. Каждое зябкое утро Втягиваясь в халат Аптекарь ему прислужит Потом идет досыпать. В окружении деревьев жили в домах Люди молодые старые и дети:. В угол целый день глядела Катя Бегать бегала кричала Волосы все растрепала — Оля. Книгу тайную читал С чердака глядя украдкой мрачной — Федор. Восхитительно любила Что-то новое в природе — Анна Что-то новое в природе То ли луч пустого солнца То ли глубь пустого леса Или новый вид цветка. Дождь стучал одноритмичный В зеркало теперь глядела — Оля Кушал чай с китайской булкой — Федор Засыпая улетала — Катя В дождь печально выходила — Анна. В месте Дэ на острове Зэт Растет купоросовая пальма В месте Цэ на перешейке Ка Произрастает хинное растение. В парикмахерской города эН Стрижен гражданин Перукаров И гражданке Перманентовой Делают хитрые волосы. Брадобрей Милоглазов Глядит в окно недоверчиво Примус греет бритву И воспевает печаль Холодная щека плачет в мыле Милоглазов делает оскорбленные глаза. Военный часовой убивает командира Командир падает Недобрым сердцем вспоминая мать. Да ты здоров ли друг мой? Случайно я тебя встречаю Здоров ли друг мой. Здоров ли в компании многих лет твоих Не смущают ли твои воспоминания Вишня на которой ты признайся Хотел висеть Да не смог сметь Не смущает ли Висел почти ведь? Бревна Светлый день Сидит Петр Первый Узкие его усы Ругает ртом моряка Поднимается — бьет моряка в лицо Важный моряк падает Подходит конь Петр сел на коня Петр поехал Пыль Петр едет по траве Вдоль дороги поле На поле девушка Петр сходит с коня Идет Петр к девушке Хватает Петр девушку Девушка плачет но уступает Петру Они лежат на соломе Петр встает и уходит Девушка плачет. Она некрасива У нее нарост на щеке мясной Петр скрылся из ее вида Клочья моря бьют о берег Тьма все сильнее Тьма совсем. Темно-синяя тьма Ярко выражен темно-синий цвет. Вера приходит с жалким лицом с жалким лицом Приходит в помещение из внешнего мира внешнего мира В помещении сидит голый человек голый человек Мужчина мужчина мужчина. Он на диване сидит выпуска старого где зеркало Зеркало узкое впаяно в заднюю спинку серую. Вера пришла с холода с холода с холода А он сидит желтый и издает запахи тела в одежде бывшего ранее Долго и долго и долго запахом не насытишься. Зеркало зеркало их отражает сзади овальное Только затылки затылки затылки. Такой мальчик красивый беленький Прямо пончик из кожи ровненький Как столбик умненький головка просвечивает Такой мальчик погибнул а? Как девочка и наряжали раньше в девочку Только потом не стали. Чтоб вам книжищи всем пропасть толстые крокодиловы! Мальчичек ягодка крупичичка стал вечерами посиживать все листать эти книги могучие все от них чего-то выпытывать. Убийцы проклятые книжищи давали яду с листочками с буковками со строчками сгорел чтобы он бледненький. Когда ж он последнюю книжищу одолел видно старательно заметно он стал погорбленный похмурый и запечаленный. Однажды пришли мы утречком Чего-то он есть нейдет Глядим а окно раскрытое В нем надутое стадо шариков И он до них веревочкой прищепленный. И видела Марья Павловна Как понесло его к моречку А днями пришло сообщение Что видели с лодки случайные Как в море упали шарики На них же мальчонка беленький Но в море чего отыщешь ты. Вдохновляюсь птицею сиреною в день торжественных матросов [1] Плетни волн не сильно говорливые. Ленточкой у горла перевязаны они. Ведь была ты баба в молодой коже Зубы твои были молодые зайчики Глаза очень были. И что же баба ныне вижу я Печальное разрушенное ты строение Все в тебе баба валится все рушится Скоро баба ты очистишь место Скоро ты на тот свет отправишься. Я в мясном магазине служил Я имел под руками все мясо Я костей в уголки относил Разрубал помогал мяснику я. Я в мясном магазине служил Но интеллигентом я был И все время боялся свой длинный Палец свой обрубить топором. Надо мной все смеялись мясники Но домой мне мяса давали Я приносил кровавые куски Мы варили его жарили съедали. Мне легко было зиму прожить Даже я купил пальто на вате Много крови я убирал И крошки костей уносил Мне знакомы махинации все Но зачем этот опыт мне. Я ушел из магазина мясного Как только зимы был конец И тогда же жену обманув В новых туфлях я шел по бульвару И тогда я тебя повстречал Моя Таня моя дорогая. Жизнь меня делала не только но и делала меня кочегаром я и грузчиком был на плечах Вот и с мясниками побывал в друзьях. В один и тот же день двенадцатого декабря На тюлево-набивную фабрику в переулке Пришли и начали там работать Бухгалтер. Фамилия кассира была Чугунов Фамилия машинистки была Черепкова Фамилия бухгалтера была Галтер. Они стали меж собой находиться в сложных отношениях Черепкову плотски любил Чугунов Галтер тайно любил Черепкову Был замешан еще ряд лиц С той же фабрики тюлево-набивной. Были споры и тайные страхи Об их тройной судьбе А кончилось это уходом Галтера с поста бухгалтера. И он бросился прочь С фабрики тюлево-набивной. Костюмов — душенька — я завтра Вас жду поехать вместе к Вале Она бедняжка захворала У ней не менее чем грипп. Но только уж пожалуйста любезный Ты не бери с собой Буханкина Уж не люблю я этого мужлана Ох не люблю — и что ты в нем находишь. Криклив… У Вали это неприлично Когда б мы ехали к каким-то бабам А то приятная безумка Валентина Она же живо выгонит его. Ну так Костюмов — милый Фрол Петрович Напоминаю — ровно в семь часов И без Буханкина пожалуй сделай одолженье А я тебе свой галстух подарю. И я тебе сюрприз составил. Когда в земельной жизни этой Уж надоел себе совсем Тогда же заодно с собою Тебе я грустно надоел. И ты покинуть порешилась Меня ничтожно одного Скажи — не можешь ли остаться? Быть может можешь ты остаться? Я свой характер поисправлю И отличусь перед тобой Своими тонкими глазами Своею ласковой рукой. И честно слово в этой жизни Не нужно вздорить нам с тобой Ведь так дожди стучат сурово Когда один кто-либо проживает. Но если твердо ты уйдешь Свое решение решив не изменять То еще можешь ты вернуться Дня через два или с порога. Я не могу тебя и звать и плакать Не позволяет мне закон мой Но ты могла бы это чувствовать Что я прошусь тебя внутри. Скажи не можешь ли остаться? Только кухню мою вспоминаю А больше и ничего Большая была и простая Молока в ней хлеба полно. Темная правда немного Тесная течет с потолка Но зато как садишься кушать Приятно движется рука. Гости когда приходили Чаще в зимние вечера То чаи мы на кухне пили Из маленьких чашек. А жена моя там стирала Около года прошло Все кухни мне было мало Ушла она как в стекло. Под диким небом северного чувства Раз Валентин увидел пароход Он собирал скорее пассажиров Чтобы везти их среди мутных вод. Рекламная поездка обещала Кусты сараи старые дрова Полжителей речного побережья Выращивают сорную трава. Другая половина разбирает На доски ящики. И Валентин поехал облизавшись От кухни запахи большой стряпни Там что-нибудь варилось одиноко Какое блюдо мыслили они. И раздают им кружки с черным соком Дымящеюся жижею такой А пароход скользит по речке боком А берег дуновенный и пустой. На огородах вызрела капуста Угрюмо дыбятся головки буряка Большое кислое развесистое древо Вот важно проплывает у борта. С гвоздями в ртах с пилами за плечами Огромной массой ящиков заняты Еще не совсем зрелые ребята Стучат и бьют обведены прыщами. У них запухли лица медовые И потянулся лугом свежий лук И бурые строения глухие На Валентина выглянули вдруг. На пароходе закрывали двери Помощник капитана взял мешок Надел его на согнутые плечи Издал короткий маленький смешок. Во тьме работают животные лебедки Канаты тащут черные тюки А с берега без слова без движенья Им подают вечерние огни. И повернули и в рязанской каше Пошли назад стучало колесо И вспомнил Валентин что это даже Обычный рейс и больше ничего. Теперь другие пароход крутили И появился некто так высок Когда стоял то голова скользила По берегу где света поясок. Столкнувшись с Валентином испугался Пузатый маленький и старый пассажир Заплакал он и в угол весь прижался А Валентин рукою проводил. Когда сошел по лестнице мохнатой На пароходе вновь пылал костер Морковь тащили красные ребята И ветер наметал на кухню сор. Детка моя — подумал — ты без мамы Если б была жива не нарадовалась бы Жалобно на ее могиле прежде прутики деревья прямо Завтра пойду туда поплачу в траву судьбы. И с тем он скользнул взглядом по Наташе Которая за последнее лето стала еще краше Лицо у Наташи было сегодня странное Маленькие уши горели цветом алым Но за рекой закричала птица нежданная Общее внимание отвлекать стала. Часто однако он веселел и добрел Шустро хватал свой плащ и уезжал в поле Щелкал ружьем но птиц настрелять не умел Этим только проездом по полю бывал доволен Юношеским на время становился — хрипел Я — говорил всем — выздоровел охотой. Понедельник полный от весны весь белый Вычистил я шляпу расстелил пальто Снег еще повсюду но уже не целый Оловянной кружке весело блистать. К щёкам подливаю сок одеколонный Разотру по шее. Брюки-то погладил пошел улыбнулся Вызвал всех любимых в памяти своей Вот бы увидали пока не согнулся Вот бы увидали до скончанья дней. Ветер распластал любимую простынь Этой весной ты поедешь назад Фока и Фима — друзья твоей юности Пивом и мясом встретят тебя. Этой весною соскочишь ты на вокзале Фока и Фима стоят каблуками на тощей весенней траве Фока и Фима! Я больше от вас не уеду! Ты никогда не уедешь от Фоки и Фимы От красивого стройного Фоки И от обезьяньего друга Фимы Всегда вместо большого огромного моря Вам будет целью небольшая река. На твоих глазах постареет сгорбится Фока И как-то незаметно умрет смешной друг Фима Ты их переживешь на несколько весен Этой весной ты поедешь назад…. Белая стена наклоненная над Любой Сладкие дни прожитые ей В садике рядом со школой со школой Стекают по шее на грудь затекают ей. Я люблю ворчливую песенку начальную Детских лет В воздухе петелистом домик стоит Тищенко Цыган здравствуй Мищенко Здравствуй друг мой — Грищенко В поле маков свежем — друг Головашов. Речка течет бедная Тонкая и бледные и листы не жирные у тростников Здравствуй друг Чурилов Художник жил Гаврилов рисовал портрет свой в зеркале и плавал ночью на пруду среди мостков. Если кто и есть на лавке Это тетушка моя Здравствуй тетушка моя Под окошком белая. Ты купила этот домик Уж на склоне полных лет Розовый закат на подоконник Встав на лапки шлет привет. Все мечты твои нелепы Тетя тетушка моя Разве козы шерсти смогут Тебе тетя наносить Эти козы не годны Козы новые нужны. Ты не сможешь сбогатеть Только все потратишь С твоим зрением лежать А ты кофты катишь. Если кто и есть на лавке Это тетушка моя Неразумная Здравствуй тетушка моя Под окошком белая. Желтая извилистая собака бежит по дорожке сада За ней наблюдает Артистов — юноша средних лет Подле него в окне стоит его дама Григорьева Веселая и вколовшая два голубых цветка. Розовым платьем нежным мелькая ныряя Девочка Фогельсон пересекает сад На ее полноту молодую спрятавшись тихо смотрит Старик Голубков из кустов и чмокает вслед и плачет беззвучно…. Тихо болтались в стареньком доме Три занавески Бабушка вышла в глупом забвенье С богом меняясь Там у ней где полянка с мышами Желтые внуки В честном труде собирали пшеницу Радуясь солнцу Бабушки жесткой руки скрипели Трава вырастала Внуки сидели в столовой затихнув Отец возвратился Каша болталась в белых тарелках Пела сияла И от варенья круги разрастались Щеки краснели Мух толстозадых густое гуденье И длинные списки Что еще нужно Сделать до вечера летней прохлады Лампа зажженная Вся раскачалась над полом Бабушка ходит С слепым фонарем собирая Красных детей Что запрятались в лунном парке Белые скинув матроски Чтоб не было видно. Туманы теплые объели ветки и цветы черемух [2] Зеленые стволы так равномерно выплывают Вот показалась первая доска их и порозовела Топленое вдруг солнце пролилось лохматясь. Безумная земля моей мечты… Пьет чай томительный головка на балконе Покоен отложной воротничок На свежем горле голубые взмахи. Глотки последовали резво побежали Пирожных сгустки разделяли чай Простая но так странная улыбка В лице, когда глядишь на сад, на май. Там где чемоданы различного вида и черные и коричневые и серенькие за восемь в крапинку Там где хозяйственные сумки По семь рублей — синие. Там юноша Калистратов выбирает ДОСААФа сумку синюю с белой надписью носить будет на плече стоит четыре восемьдесят. Там военный Мордайлов взял чемодан за восемь десять и тут же сунул внутрь свой небольшой чемодан. А на них напирали сзади Редкозубов из Тулы И Беляков из Степаничей. Кошмаров из Ленинграда стоял одиноко в шаге. Рейтузова отделилась пышная такая блондинка пошла тайком вспоминая о муже своем волосатом. Вдруг ее охватило… Она остановилась чтобы переждать наплыв страсти. На Рейтузову наткнулся Португалов специально толстенький наткнулся Рейтузову он обхватил будто грозил упасть и ущипнул за бок хоть и ватное было пальто. Там где зонтики переливают цвета один на другой Там долго стоит Попугаев милый глупый смешной. В желтом кашне на шее писал и он стихи и он ходил вечерами в Дом культуры связистов. Лицо Попугаева тихо зажмурен его один глаз лет имеет он сорок и средний покатый рост. Волшебство его обуяло какое-то на этом месте Но вот волшебство проходит и Попугаев задумал выбрать себе одеколон Уже он неуверенно роется Глазами в огромных витринах где выставлено всем угодное меж ламп В основном зеленые жидкости В флаконах по форме всяких Где мой свой одеколон иль есть тут он нет тут где есть всем есть мне нет. Милиционер Дубняк побритый и тугой стоит качая круглой шеей ему осталось три часа чтобы уйти отсюда в дом А его дом полон борщом и дочь приемная Косичкина сидит за письменным столом решает шутки арифметики Жена же его по девичьей фамилии Белесова сидит глядит в окно и волосы намазала каким-то жиром. В отделе где перчатки там толпа Перчатки весенние по четыре рубля кофейные и красные коричневые зеленые и черные в бумажках В этом сезоне моден желтый цвет берут берут и продавцы снуют Одна Кудрявцева другая Битова и меж собою безобразные враги Ведь Битовой же муж же нынешний он бывший есть жених Кудрявцевой Кудрявцева и яду бы влила Наташке Битовой в воду газированную Кудрявцева худа и высока. Теперь они снуют вдвоем Приносят и уносят перчатки Бумагой яркой шелестят и давно замокли все до пят. По двадцать один в электромеханическом Другой учился. Совершеннолетние… Их не помилует судья…. Пришла и нету двух рублей — Не брал! Там где мужские готовые костюмы там бродит сотня человек Один — Мещеров пятьдесят четыре — ему размер подыскивать пора Хотя ему шестнадцать лет — он огромная гора. Косматиков с своей женою Замотанные в тряпочки деньжатки. Ерусалимов с Ерусалимовою роскошные откормленные в шубах. А продавец войны попробовал он лысый и за ухом карандаш и говорит он — Нету! Хотя ведь есть и вон висят. Но он таких не одобряет Он Семиклинов он выказал всю храбрость хотя понятно ничего ему другого не оставалось на войне выказывать Иль дезертир иль храбрый воин один из двух — середины нет Он почему-то вдруг придумал что этот малый не пойдет в войну приказ командный выполняя Сгубить раз триста молодую жизнь Вон девка на руке его висит костюмы ищет пошикарней Ах Семиклинов — это вы но только лучшая одежда и более высокий рост Ах Семиклинов! Он пойдет как миленький! За юной парою стоит не юная жилица Не то чтобы такое звание Нет. Кому и какое дело пусть любит и молодец и соединяет приятное с полезным еще древние так советовали. А вот очень милая юркая себе пробивает дорогу в чаще шипящей людей К мужу. Шурх — шурх — карандаш — готово! Дай два рубля мне! А не надо ли три?! Геннадий и Шура Алейников тихо и скромно стоят в разных местах зала Костюмы их не интересуют карманы их интересуют Они довольно-таки одеты. Монголова — девочка лет шестнадцати стоит мороженое грызет ее пальто уже не ново но она нынче не готова чтоб худшую едать еду лишь бы купить себе туфлю с большим бантом. Работник прилавка Мармеладов Высокий и спортивный парень вихляется всем телом за прилавком всем покупателям себя показывая. Тут покупает маленький Коптилкин большую лампу для ночей. И покупает тут Хозяйкин дверные ручки попрочнее. И покупает тут Инженеркин Карниз. Ее сыны от нее невдалеке также с мимозою в руке в больших надвинутых фуражках. Тюли Продавец Евфросимова желта и длинна к ней приходит знакомый Прошкин просит занавес в горошку… оскорбляется… уходит… так как Евфросимова не находит. А вторая и третья продавщицы сестры Александровы недавно приехали от полей от травы еще венком у них их косы на голове у них лежат еще они коряво говорят но в общем поняли и знают и очень тщательно считают. Ах — Гастроном — в нем сон и явь переплелися столь теснейше где сельдь где море где свинина здесь все чем славится еда Бутылок много их зовет покушать А потом укромно поблевать. Консервных банок тридцать купила Грушкина одна И сорок овощных супов купила Килькина одна А Елкина купила клюкву с сиропом в сахарном соку Несут откуда-то и брюкву в сумах переметных на плечах. Поэт идет — он Простаков он перерос и недорос он съел бы пару судаков иль пару гусаков. Ему знакомы эти люди он с ними уж водил знакомство Они все страшно интересны увидишь одного — замрешь — Они себе любовников имеют любовницев прекраснолицых трагедии с собой и фарсы в карманах головы несут. Все ноги уж болят твои! Идем же кушать и домой под временный свой кров шаги пожалуйста удвой…. А в улицах летали орды каких-то новых новых вещей Вот дуб четырехлетний. Три рубля пятнадцать вот угол дома — сорок два с пятаком вот неба северный кусочек в метра два он стоит сто пятьдесят четыре и ноль ноль. Ах Анна — кудри у поэта летали раньше не задаром Провал он видел человека А нам предстали человеки которых горд всеобщий шум. Бледны его щеки и руки И вялые плечи худы Зато на великое дело Решился. Не было б беды! И я этот юноша чудный И волны о голову бьют И всякие дивные мысли Они в эту голову льют. Ах я трепещу… Невозможно Чтоб я это был. Как необъяснимо — друзья! В прошлый праздник ровно в понедельник Я сидел у краешка стола Бледная бескровная беседа Чуть плыла. Возникали образы и тети Родственников также и других В черной и бессмысленной работе Дни прошли у них. Ну наш род вознес?! Похвалялся ты бесстыжий — Мы — рабы. А ты — герой! Возразить не знаю что — шепчу лишь: Погоди-ка папа что ты тулишь Меня в общий строй. Обладаю даром обладаю Пропади отец! Я умру и всех вас напугаю Наконец! Я люблю живую капусту Очень высокого роста Люблю видеть Валентину Павловну Выходящую из дома утром. Тихую мечтательную зелень С кислым тургеневским оттенком Перемежающуюся девушками немного Розовыми платьями мелькая. Жизнь размеренную без бега без шума Последнюю книгу с заломленной страницей Слегка духами подмазанную маму Она щебечет словно птица. Белый столик на нем яркий завтрак Из помидоров. Умирать конечно часто рядом с нами начинают Непонятно и опасно что все ближе подступают. Да ответил Валентину тихо тихий Николай Видишь черную резину Видишь гроба узкий край. Тот пытался — этот взялся Этот мнил — Наполеон! Мой отец — он ведь валялся Перед смертью. Выходивший очень смело Говоривший — Я стерплю! А когда дошло до дела… Человека не люблю! Хоть премудрая скотина и загадочная — да! Но мила ему перина и не впрок ему года. Он не учится — не тянет Нитку мыслей из себя Телом меньшает и вянет Спит и ест он без стыда. Я вот тоже тоже тоже! Не отличный от других Валентин рукой по коже Улица провел… затих. Да и я с отцом согласный отвечает Николай Путь великих — путь опасный Лучше будем как весь край. Подушки и столы великолепны А освещенье лучшим быть желает Все восемь окон в сад глядят глубокий И запах надо вам сказать мешает. Настолько он силен и так тягуч Что хочется забросить все занятья И просто посидеть… пол мог быть много лучше Обои хороши а кухня в пятнах. Ну в общем я решил что это нам подходит Цена хоть велика — но жизнь-то ведь уходит. Хочу вставая окна открывать лишь в сад Нельзя быть медленным уже схватить спешат Наведывались некоторые люди Но нам хозяин обещал и так и будет. Мы снимем этот дом и ты езжай во вторник А то я тут один как будто я затворник. Уже тут говорят — а где его жена? А некоторые — мол а есть вообще она? Ничего нет последняя скотина с последним дедом занята скудным обедом на краю холодного холма. Тропинки по которым летом ходили Люди. И только глухой ненасытный дед Дает последний обед. А земля вольная пустая бессмысленная Нечего ей предложить купить И небо такое Словно вот-вот появится неземная девочка в белом платьице. Все листья больше, все они хуже Более черны более желты Действуют сильнее на мое самочувствие И пустые ветки и пустынные поля. Кто может знать — никто не знает Может я последнее донашиваю пальто И вчера в парикмахерской остались Волосы которые не оценил никто. Я в мыслях подержу другого человека Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу И редко-редко есть такие люди Чтоб полчаса их в голове держать. Все остальное время я есть сам Баюкаю себя — ласкаю — глажу Для поцелуя подношу И издали собой любуюсь. И вещь любую на себе я досконально рассмотрю Рубашку я до шовчиков излажу и даже на спину пытаюсь заглянуть Тянусь тянусь но зеркало поможет взаимодействуя двумя Увижу родинку искомую на коже Давно уж гладил я ее любя. Нет положительно другими невозможно мне занятому быть Ну что другой?! И лесом синими краями и серединой кровяною Все осени по случаю дымилось. Ах не было и нет примеров чтоб блудный сын когда-нибудь вернулся. Бывало что пятку целовал отец замшелый банкир зеленый часовщик сутулый. Но блудный сын укравши дорогой прибор столовый в свои мытарства углублялся снова. И так всегда и не успеет отец отстроить здание доверья к сыну Уже он возвращается и молит приняли стены и чтоб мать простила. Фантазия необъяснимо больно По рекам протекла и лист кувшинки водяной задела и домик над водой. Пятнадцать лет вам было и полон молока ваш взор покатый сладкий и глупая красивая головка и выраженье рук и глаз как телки коровки молодой и наливной. Так вы гуляли голубка сжимая и гладя полною рукой. И нищими казались я и мой больной приятель А как бледны! А на лице как много пятен! А вы чужды застенчивости гнили полуодетая вы по двору ходили. Да что-то есть в пиршественной свободе! Ведь несомненно некий дух парит Над каждым из бокалов низко-низко туманными крылами шевеля. В пиршественной свободе от друзей В роскошной одиночности своей! Когда Фонвизин пьет за Третьякова Вдова подмешивает в рюмку Мышьякова Густую соль. Смеясь над ним слегка И вытираясь кончиком платка. И существует счастие друзей! Вон к Каратыгину они прильнули Все четверо пьяны. Но кто сидит задумчив и угрюм И на пиру забот не оставляя Испытывает свой надменный ум В насмешках над другими заостряя. Ты брось пожалуй этот свой забот И не гневи старательных хозяев Открой пошире красногубый рот И лей в него. Не выходи из общих краев. То в трезвой жизни очень хорошо Получше быть других и поумнее А в пьяный день приятнее всего Так пьяным быть как все. Гигантски мыслящая кошка все смотрит в черное окошко она еще не говорит но в ней есть многое сидит. Животных два с собой сдружились живут совместно поселились Довольны и играть в обед Под диковат вечерний свет. Ух ты морда что ты скалишь Свои зубы как в белке и слюна твоя застряла и пыльца на языке. Вид любого поселенца А внутри же головы совращение младенца среди полевой травы. Щекотание под мышкой красна потная рука ух ты морда ух ты рожа внешний облик паренька. Соколов в плаще и шляпе Надвигается октябрь Крупных листиев паденье слышен слабенький ответ. Наконец и он приходит он недавно поженился взял женой Марину вроде Мы сидим. Никуда никто не едет Лишь Прокопченко женился С Соколовым ухожу Красный парк в этом году. Ты любил березки из родного края Ты любил машину на горе Воду подымала воду опускала Листьями заброшено поле в сентябре. Поступил в отделе темных кадров на работу в городок и там просидел на почте письма разбирая целых тридцать лет притом. Выйдешь после службы уже заходит солнце Возле тихих лавочек метется сор красные травинки продолжая нюхать ты в мундире движешься через двор. Под монотонную и трагическую музыку Я живу на земле Каждый мой день низвергается вниз с обрыва шум могущественный подымая Каждый мой день…. И мой труд низвергается шумным потоком я большое имею значенье и мой труд бесполезный и пенится он каждый день…. И еда и еда меня медленно так торжественно кормит только луч упадет я на кухне сижу и питаюсь немного и немного копченая рыба идет А в руке столько соли белеет. И вот я обрушил эту соль на свой хлеб на мой бедный испуганный хлеб!!!.. Я был веселая фигура А стал молчальник и бедняк Работы я давно лишился живу на свете кое-как. Лишь хлеб имелся б да картошка соличка и вода и чай питаюся я малой ложкой худой я даже через край. Зато я никому не должен никто поутру не кричит и в два часа и в полдругого зайдет ли кто — а я лежит. Чего за деревья повыросли за долгую отлучку Я тут не был около десяти лет Появились новые дети. Мне это надоело — перемены эти года эти тропки дорожки. Едва ты ослабишь свой надзор над собою Едва беспечно и просто так пойдешь по траве Ан уже яма скрыта под травою или случайные два убийцы встретились тебе. В осенний день они убьют за мелкие деньги Так хорошо в осенний день выпить в мокрой пивной А на твое в кустах оскорбленное тело Вороны осмелятся сесть только под вечер лесной. У эта гадкая природа торговка! Жирным червем торгует — болотным толстым стеблем Вот человек брюхатый толстый набит похлебкой Пойдем погуляем с ним вдвоем. Вот он на холм взошел. Вот я вечером гуляю взаперти На стене моей гуляю взором Что я делаю прости меня прости Что я делаю с собою за забором. Я измучился и я не виноват Видишь бледное лицо мое все набок Я геройский человек. Я и Мотрича поэта победил Стал он пьяница а я писал. Но зачем я победил — скажите мне? Зачем участвую в войне? Победить поэта Мотрича не шутка Этот Мотрич — Мотрич-незабудка. И других еще я буду побеждать Уходить а их далеко оставлять И привиделось сегодня ночью мне Что один останусь в полной тишине. И тогда соседку Лиду позову И Макакенко соседа позову И свою мамашу нервно позову И отец мой — где ты робкий мой — ау! Кто держит огурцы Кто собственны красы на мощных на ногах Они южанки — ах! Приблизимся к народу попробуем погоду и палец послюнив и голову склонив. Холмы зелёны хотя и отдаленны. Кого счас школы вот навыпускали?! Нет… ранее таких не увидать… Они прошли и груди их трещали и воспаленные глаза подстать. Их ноги двигались темно и пламенея прикосновенья жаждали они За что рабочие все умерли жалея? Чтоб процветали толстые они…. Живите все в провинции ребята! И кормят и гуляют там богато и розовая кожа у детей и больше наслаждения речей полученных средь груды толстых книг. Библиотек неиссякаемый родник Где девы старые чисты и сухи Протягивают книги. Где другие лица Нет не беги. Ты видишь взгромождения людей На небольших участках площадей Ты видишь бледные раздвинутые толпы Ах! В старый сад ходить побольше толку. К тебе придет Наташа и потечет журча беседа ваша литературные журналы обсуждая вином домашним это запивая. Ну что тебе еще?!.. Но только дома — в милом Краснодаре Зачем тебе поехать. В столице трудная немолодая жизнь Тут надо быть певцом купцом громилой Куда тебе с мечтательною силой. Сломают здесь твой тоненький талант Открой открой назад свой чемодант! Весна — пора любви и легких китайских построек. Молодые горячи и жмутся по темным углам Петя хватает Нину юной лапой чтобы решиться потребовался год. И как мило как непостоянно шумит утром чайник предвещая великие перемены. Белый домик голубки Хитрые маски судеб Сплетенными вторые сутки я оставлял пальцы свои! А земля всегда цвела в мае! Всегда до грехопадения цвела земля! Земля всегда побуждала к греху Большому и малому. Возбуждала к пролитию сладкой крови Ибо что и за жизнь без греха Что за жизнь без печали по невинно убиенному царевичу Димитрию на песчаных дорожках в майском саду. Что за ночь если не убивают Андрея Боголюбского Если не находят его под крыльцом что это за ночь тогда. И разве жаркий летний полдень это полдень если он не нагревает черных траурных одежд матерей и белотелых дочек. Когда с Гуревичем в овраг спустились мы вдвоем то долго не могли никак мы справиться с ручьем. Большая лаковая грязь мешала нам идти А мы с Гуревичем как раз собрались далеко. Гуревич меньше меня был но перепрыгнул он А я пути не рассчитал и в грязь был погружен. Дальнейший путь не помню я вернуться нам пришлось В пути стояла нам гора или лежала кость. И сам Гуревич потерял свой разум. Когда пришли мы наконец к строениям своим Гуревич мне сказал — поход… сей мы не повторим. Дует ветер и шумят золотистые деревья Я не умею играть на пианино и читать на французском языке. Уронил руки на колени. Надеть что ли кепку и пойти в свежем тумане. И как я грустный! На курорте в Баден-Бадене Заплатив все те же деньги Можно жить очаровательно Что же есть-то — кроме жизни! На курорте в Океании заплатив все те же деньги можно жить очаровательно что же есть-то кроме жизни! И белый вечер и золотые городские трехдольные фонари…. Он так и сделал Он будто путешествуя забыл меня…. Ничего он не желает а только моргает. Ничего он не желает — только он дремает. Да уж сложная работа быть от всех отличным. Так пусть такая личность на себя пеняет Он и так себе пеняет — оттого моргает Потому-то на диване он себе дремает А внутри большие речи речи выступает. И Вас Васильевна и Вас Я вспоминаю всякий раз И Влада-сына вспоминаю И Леньку сумасшедшего витаю [3] И проплывает предо мной Ваш огород с его травой. У Леньки в Павлограде менингит он палец отрубил — Вы знаете! И палец Вам уж все равно. А Ваш Шепельский ямы рыл Чтобы живот не рос — ходил Он в горы часто — по горам И фотографий много Вам. Я благодарен что Вы маме моей заняли денег чтоб велосипед купить тогда мне Ах вам тогда купили гроб! А я на свой велосипед Всегда садился — Ваш сосед. И ехал с Ленькой — ему лучше на Ваш далекий огород Какой вы странный все народ! Десятилетия назад — Такие люди все подряд. Шепельский Влад Шепельский Ленька Он овощ продавал частенько Да продавал за пятаки Все менингитцы чудаки Поляки тоже очень странны Полуполяки так туманны Стираются всегда они И остаемся мы одни. Из города Синопа И в город Рабадан Скользя в песке осеннем Шел странный караван. Висели тихо уши У мулов. Все люди незадолго На всей на всей земле Ушли ушли за Волгу Кто только уцелел. Ведь полчища китаев Пришли на наш очаг И многих умертвили Но умирать стал враг. Спокойные китаи Лежат в полях мертвы Хотя бы их десяток Что не встаете вы? А это все от мора Которого из рек Случайно наземь вывел Ученый человек. Мор тихий и незримый Всю землю обошел Скотов земных не тронул А человека свел. Травою зарастают Деревни города От ветра упадают Холодные дома. Капуя была длинной Капуя была тонкой Капуя была милая Она была вместительная. Капуя хороша была Она была озаренная В ней тихо ехала коляска Лучше Капуи ничего не было Ибо в ней тихо ехала коляска Ибо коляска ехала в тени Ибо на коляску все время падали тени Тени от зданий падали на коляску И тени от зданий пробегали по мне Потому что я сидел в коляске И я рассматривал Капую. Капуя была прохладная В Капуе продавали вино Вино подавали на блюдце В Капуе были хорошие блюдца Которые стояли на столиках А столики стояли в тени А на столики клали шляпу Вот чем отличалась Капуя. В Капуе можно было видеть как идут женщины В Капуе они ходили особым образом В Капуе у женщин были яркие губы Изумительно большие груди пучились А мясо на ногах выглядело замечательно. Можно было целый день просидеть в Капуе И не думать ни о чем другом Только о Капуе Капуя и Капуя И только Капуя Капуя Капуя. И этот мне противен И мне противен тот И я противен многим Однако всяк живет. Никто не убивает Другого напрямик А только лишь ругает За то что он возник. Ужасно государство Но все же лишь оно Мне от тебя поможет Да-да оно нужно. Кто теперь молодой за меня? Почему же отставлен я?! Ах наверное я что-то делал не так! Но как бы ни делал ты Отставят тебя в кусты На светлой поляне другой А ты в темноте сырой. Такая грустная страдальческая форма листьев. Не вспомнит тело… никогда не вспомнит откуда и цветные рамы а также деревянные сараи и старого мне дерева изгиб. Прошедший снег над городом Саратов Был бел и чуден. Вот в это время с книгой испещренной В снегах затерянный. А мудрость на горе в избушке белой Сидела тихо и в окно смотрела В моем лице отображался свет И понял я. И будут жить мужчины. Фабрика слепая глядит на мир узоры выполняя своим огромным дымовым хвостом и все воняет и все грязь кругом. Так думал я и теплые виденья пленив мое огромное сомненье в Италию на юги увели и показали этот край земли. Деревня над морем расцветая и тонкий аромат распространяя и люди босиком там ходят Ины купаются. Спокойно на жаре едят лимоны они собой заполнили все склоны и открываешь в нужном месте нож отрезал. Конечно та Италия была Италии отлична пожилой Она совсем другой страной была совсем другой страной. Я образ тот был вытерпеть не в силах Когда метель меня совсем знобила и задувала в белое лицо Нет не уйти туда — везде кольцо Умру я здесь в Саратове в итоге не помышляет здесь никто о Боге Ведь Бог велит пустить куда хочу Лишь как умру — тогда и полечу. Меня народ сжимает — не уйдешь! И я на юге жить достоин! Но держат все — старик. Все слабые за сильного держались и никогда их пальцы не разжались и сильный был в Саратове замучен а после смерти тщательно изучен. В праздник делаем мы крюк Гладим. От лекарственных стволов недосказанных деревьев каждый член семьи здоров нету среди нас злодеев. Мы не мыслим заменить труд ручной на труд машинный не хотим мы сократить скромный промысел мышиный. Мы не сделали слона из пушистой мухи хороша нам и она слава Богу — руки. Поднять бы огромный весь сброд. Верблюда менял на машину — которая где-то в лесах поломалась везут нас в Америку злые на нас пароходы и первые гости робки… но украдкой. Уже наши злобно дерутся. Тепло за городом заразно идет забор однообразно и пыль зеленая лежит чего-то воздух говорит. Здесь гражданин один печальный и ноги моющий в реке второго быстренько увидит ничком лежащего в песке. Они вдвоем разговорятся устало ноги побегут устало плечи поклонятся на станцию они придут. Чтоб не вступать в излишни тренья в углу укромное сиденье они успеют выбирать и станут путь обозревать. А путь такой, довольно легкий немного даже и смешной Идут постройки, огороды заборы целою семьей. Под дубом мальчики играют Рыбак на воду поплевал чего-то бабы здесь копают мужик куда-то побежал. Сидела пара на пригорке мужчина груди ей давил А ей приятно, и смеялась что поезд мимо проходил. Покинем этот поезд — братья и так уж длинен мой рассказ Наверное, мог бы увидать я в приятелях — печальных вас. В такое пикантное утро хорошо бы съесть что-нибудь пикантное например устрицу или лягушку. Что-нибудь маленькое разрезать на микроскопические дольки В такое изумительно пикантное неестественное утро. Листья платана в знойной Одессе Гимназистка с ужасом на улицу При помощи шерсти клубка между ног Трение. Видение пьяных мужчин расстегнутых Великие памятники мужскому органу летом квартиры углы вогнуты а ноги голые и речи дерганые. И речки и холмы да-да это все да это все да и речки и холмы да-да. Не видно мне красивой этой рощи! И в пределы наступающей осени мы влетаем. В этих жутких и страшных ботиночках на любимой прекрасной ноге в этих шляпах шнурках и резиночках я люблю тебя Боже мой — где…. Хотишь куплю шампанского французского-британского Хотишь поедем в город ночевать А если тебе скушненько то я спою немножечко и покачаю легкую кровать. Все дождик идет на даче и тянется тьма вековая сестра моя белокурая и мать моя полуседая. Хочешь пойду я вечером да и убью кого-то Ну а кого — ты выбери станция за поворотом. А я гляжу с вниманием на своего кумира может быть что прикажется мне из сонного мира. Этот грустный щемящий напев но далекому старому стаду и пастушек печальных не надо этих брошенных мраморных дев. На замке блещет каждое стекло белая зима не страшна им Снегу снегу в Германии намело так в Италию приглашаим! Весь их состав — трое иль две и там живут на приволье Неаполь. Молодой граф знает чудеса древности им показывает каждая пастушка длинная коса на ночь ее завязывает. Намечается свадьба одной и другой а убежавшее стадо медленно идет по тропе лесной качается над тропой. Граф хорош граф молодец! У замка камни старинные совсем не плох и граф-отец хотя речи ужасно длинные. Хоронили сочинителя Хороша была весна Пришла девочка в калошках очень плакала она. Закрывалась ручкой слабою долго плакала она не смогла стать русской бабою да купить ему вина. Впереди и май и майское впереди на сколько лет? Хоронили рано сочинителя по Москве ходившего в руках В качестве участника и зрителя он писал что существует — ах! Сам ушедший сумасшедший Был бежавший пострадавший. Я вам дам небес долину Пальму локон и маслину Пусть и ветер там гуляет Виноградник распушает. Виноградник становится толст и рыж Из него выбегает стриж И показывается хмурое лицо Позже — другое. И третье выходит из глубины Невзрачные руки. И кто это слышал — ты или я? А может преданьем богата семья? И там где раскатистые просторы Были пустые зеленые горы И добровольно в этих горах Живал только ветер. А я по земле никогда не ходил Прекрасную дружбу с тобой не водил. Я не забыл своих юности дней Маленьких дев и усталых коней О Украина! В тысячеглазых предутренних снах Ты говорила присутствует страх Что ж! Я не забыл своих юности дней Харьковски-скроенных старых полей Перед дождем пробежало Это животное серой травой Небо! Я ли виновен что вишня цвела Что похоронной процессия шла Радость! Я Ливингстона украдкой читал. А Александры Васильевны гроб Тихо тогда выносили Мама мне книгу подсунула чтоб Сын не увидел бы смерти в лоб Сколько напрасных усилий! О Украина в смертельном дожде Я все мечтаю на руки к тебе Некогда молча вернуться Сын лицезреющий матери глаз О разве будет причудливый час Разве опять окунуться? Вот хожу я по берегу моря — холмистое чрево бугрится вспоминают глаза мои бедный наряд мой тюркский Не туда я пошел в своем стремлении гордом Стал я страшный человек сообразно причудам. Что я мыслил потопить. Все я бросил и на рукописи серые бросил поменял все на рукописи серые сразу поманили меня только буквы буквы а уж весь я побежал. Не поднять мне у окна тяжести взгляда И по сонному пути домой не вернуться Уж мою кровать давно родители убрали ничего там не стоит. И шагами гигантскими неподходящими он измеряет берег моря повымерший после отлива остаются формы разные черепные. И эти формы встрепенутся. Пропадай ты грусть тоска моя чернильница Начинайся день постыл плодовита моя семени Черепные. Так зачем же тебе я — урод народившийся из темных вод подколодных ночных берегов городов. Так зачем я тебе от стены Где всегда раздвигали штаны Где воняет безмерно мочой Так зачем я тебе городской. Краснощеких возьми деревень У них поросль растет каждый день Я зачем тебе с тонким лицом Со здоровым носись подлецом. Ты и сделан для этой беды для моей для травы-лебеды И для шепота ржавых ножей Я ищу бедной груди твоей. Но за службу такую плачу Твое имя свиваю в свечу и горит же она все горит тебя всякий из русских простит. И поймет все поймет шапку снимет и слезы прольет. Этим утром открывшийся год! Я спешу тишиной насладиться Озирается грозная птица Разбираясь во пламени вод. Где начало земным китам!? Разве нам интересно это Мы с тобою пройдем по следам По увядшим печально цветам Незабвенного нашего лета. И с тех пор как гвоздики цветут не спеша между нас полевые убедился я: Разумеется милая вместе Ты пойдешь к жениху. Ты и я под единым лучом С высоты опрокинутым в травы нет то не были наши забавы этим старым морщинистым днем прижимаясь друг к другу умрем То оказывается не забавы! Мои знакомые самых различных времен сидели за столами. Подпрядов беседовал с Сапгиром рассказывал ему как он вытаскивает утопленников. Сапгир слушал его и с восхищением бил себя руками по животу. К их беседе прислушивался Брусиловский рядом с которым сидела Вика Кулигина и умильно смотрела на него льстивым преклонным взором. На дереве олеандр сидел замаскированный художник Миша Басов с лицом лося или Александра Блока и вслушивался в шум олеандровых деревьев. Из пещеры на склоне горы выходил голый серьезный задумчивый Игорь Холин. Вдруг по центральной аллее с криком гиканьем проскочил верхом на белом коне художник Михаил Гробман. С большим белым зонтом в сопровождении испуганного поэта Лимонова вышла погулять несравненная очаровательная Елена. Она шла важно и прямо и волны лизали ее ноги. Далеко отлетал ее дикий шарф. За большим зеленым камнем на сухом песочке сидел Цыферов и протирал очки. Влево от моря в зеленых зарослях был виден угол небольшого питейного заведения где тихо расположившись с бутылками ел котлеты поэт Владимир Алейников. Он был уже изрядно пьян. За клумбою с деревенскими ситцевыми цветами прогуливалась румяная Наташа. Вдруг воздух огласился ругательствами и вообще произошло замешательство. В лисьей шапке с волчьим взором взбудораженный и тоже нетрезвый появился поэт Леонид Губанов. За ним шел поэт Владислав Лён и пытался осторожно урезонить его. Их обступила толпа любопытных которую составляли: Слава Горб — человек с Украины. Виталий Пацюков который делает передачи о художниках. Солнце еще ярче осветило предметы и людей и в окне чердачном появилось улыбающееся круглое лицо художника Ильи Кабакова. Он с восхищением-страстью смотрел на стоявшее на лужайке перед домом средство передвижения. Сапгир и Подпрядов продолжая разговаривать направились к ручью купаться. Подпрядов плотно закутавшись в пиджак сидел на берегу а Сапгир в малиновых трусиках осторожно крался к воде. Анна Рубинштейн сидела на садовой скамейке толстая красивая и веселая. По обе стороны ее сидели два юноши совсем незрелого вида. На них были рубашечки в полоску. Волосы у них блестели. Брюки широко расходились в стороны. Оба не сводили с нее глаз. Его шаги были большие как в Харькове и маленькие как в Москве. РУССКОЕ Кропоткин и другие стихотворения — В совершенно пустом саду… В совершенно пустом саду собирается кто-то есть собирается кушать старик из бумажки какое-то кушанье Половина его жива старика половина жива а другая совсем мертва и старик приступает есть Он засовывает в полость рта перемалывает десной что-то вроде бы творога нечто будто бы творожок Жара и лето… едут в гости… Жара и лето… едут в гости Антон и дядя мой Иван А с ними еду я В сплошь разлинованном халате Жара и лето… едут в гости Антон и дядя мой Иван А с ними направляюсь я Заснув почти что от жары И снится мне что едут в гости Какой-то Павел и какое-то Ребро А с ними их племянник Краска Да еще желтая собака Встречают в поле три могилы Подходят близко и читают: Смерть точила нос напильником Ей такой нос очень нравится Вспоминаю я безбрежные Девятнадцатого августа Все поля с травой пахучею С травой слишком разнообразною Так же этого же августа Девятнадцатого но к концу Вспоминаю как ходила Нахмурённая река И погибельно бурлила Отрешенная вода Я сидел тогда с какой-то Неизвестной мне душою Ели мы колбасы с хлебом Помидоры. От меня на вольный ветер… От меня на вольный ветер Отлетают письмена Письмена мои — подолгу Заживете или нет? Сирены Вдохновляюсь птицею сиреною в день торжественных матросов [1] Плетни волн не сильно говорливые. И я тебе сюрприз составил Послание Когда в земельной жизни этой Уж надоел себе совсем Тогда же заодно с собою Тебе я грустно надоел И ты покинуть порешилась Меня ничтожно одного Скажи — не можешь ли остаться? Я свой характер поисправлю И отличусь перед тобой Своими тонкими глазами Своею ласковой рукой И честно слово в этой жизни Не нужно вздорить нам с тобой Ведь так дожди стучат сурово Когда один кто-либо проживает Но если твердо ты уйдешь Свое решение решив не изменять То еще можешь ты вернуться Дня через два или с порога Я не могу тебя и звать и плакать Не позволяет мне закон мой Но ты могла бы это чувствовать Что я прошусь тебя внутри Скажи не можешь ли остаться? Кухня Только кухню мою вспоминаю А больше и ничего Большая была и простая Молока в ней хлеба полно Темная правда немного Тесная течет с потолка Но зато как садишься кушать Приятно движется рука Гости когда приходили Чаще в зимние вечера То чаи мы на кухне пили Из маленьких чашек. Там где зонтики переливают цвета один на другой Там долго стоит Попугаев милый глупый смешной В желтом кашне на шее писал и он стихи и он ходил вечерами в Дом культуры связистов Лицо Попугаева тихо зажмурен его один глаз лет имеет он сорок и средний покатый рост Волшебство его обуяло какое-то на этом месте Но вот волшебство проходит и Попугаев задумал выбрать себе одеколон Уже он неуверенно роется Глазами в огромных витринах где выставлено всем угодное меж ламп В основном зеленые жидкости В флаконах по форме всяких Где мой свой одеколон иль есть тут он нет тут где есть всем есть мне нет Ах ты! Хотя ведь есть и вон висят Но он таких не одобряет Он Семиклинов он выказал всю храбрость хотя понятно ничего ему другого не оставалось на войне выказывать Иль дезертир иль храбрый воин один из двух — середины нет Он почему-то вдруг придумал что этот малый не пойдет в войну приказ командный выполняя Сгубить раз триста молодую жизнь Вон девка на руке его висит костюмы ищет пошикарней Ах Семиклинов — это вы но только лучшая одежда и более высокий рост Ах Семиклинов! Куда деваться… За юной парою стоит не юная жилица Не то чтобы такое звание Нет. Геннадий и Шура Алейников тихо и скромно стоят в разных местах зала Костюмы их не интересуют карманы их интересуют Они довольно-таки одеты Вот Шура заметил. Ее сыны от нее невдалеке также с мимозою в руке в больших надвинутых фуражках Тюли. Тюли Продавец Евфросимова желта и длинна к ней приходит знакомый Прошкин просит занавес в горошку… оскорбляется… уходит… так как Евфросимова не находит А вторая и третья продавщицы сестры Александровы недавно приехали от полей от травы еще венком у них их косы на голове у них лежат еще они коряво говорят но в общем поняли и знают и очень тщательно считают Кирпичкин. Три рубля пятнадцать вот угол дома — сорок два с пятаком вот неба северный кусочек в метра два он стоит сто пятьдесят четыре и ноль ноль Ах Анна — кудри у поэта летали раньше не задаром Провал он видел человека А нам предстали человеки которых горд всеобщий шум. И я этот юноша чудный И волны о голову бьют И всякие дивные мысли Они в эту голову льют Ах я трепещу… Невозможно Чтоб я это был. Погоди-ка папа что ты тулишь Меня в общий строй Обладаю даром обладаю Пропади отец! Элегия Я люблю живую капусту Очень высокого роста Люблю видеть Валентину Павловну Выходящую из дома утром Тихую мечтательную зелень С кислым тургеневским оттенком Перемежающуюся девушками немного Розовыми платьями мелькая Жизнь размеренную без бега без шума Последнюю книгу с заломленной страницей Слегка духами подмазанную маму Она щебечет словно птица Белый столик на нем яркий завтрак Из помидоров. Но мила ему перина и не впрок ему года Он не учится — не тянет Нитку мыслей из себя Телом меньшает и вянет Спит и ест он без стыда Я вот тоже тоже тоже! Не отличный от других Валентин рукой по коже Улица провел… затих Да и я с отцом согласный отвечает Николай Путь великих — путь опасный Лучше будем как весь край Послание Подушки и столы великолепны А освещенье лучшим быть желает Все восемь окон в сад глядят глубокий И запах надо вам сказать мешает Настолько он силен и так тягуч Что хочется забросить все занятья И просто посидеть… пол мог быть много лучше Обои хороши а кухня в пятнах Ну в общем я решил что это нам подходит Цена хоть велика — но жизнь-то ведь уходит Хочу вставая окна открывать лишь в сад Нельзя быть медленным уже схватить спешат Наведывались некоторые люди Но нам хозяин обещал и так и будет Мы снимем этот дом и ты езжай во вторник А то я тут один как будто я затворник Уже тут говорят — а где его жена? Ничего нет последняя скотина с последним дедом занята скудным обедом на краю холодного холма Низкая небесная тьма Тропинки по которым летом ходили Люди. А вы чужды застенчивости гнили полуодетая вы по двору ходили Да что-то есть в пиршественной свободе!.. Ведь несомненно некий дух парит Над каждым из бокалов низко-низко туманными крылами шевеля В пиршественной свободе от друзей В роскошной одиночности своей! Смеясь над ним слегка И вытираясь кончиком платка И существует счастие друзей! Не выходи из общих краев То в трезвой жизни очень хорошо Получше быть других и поумнее А в пьяный день приятнее всего Так пьяным быть как все. Я был веселая фигура… Я был веселая фигура А стал молчальник и бедняк Работы я давно лишился живу на свете кое-как Лишь хлеб имелся б да картошка соличка и вода и чай питаюся я малой ложкой худой я даже через край Зато я никому не должен никто поутру не кричит и в два часа и в полдругого зайдет ли кто — а я лежит Что за деревья повыросли за долгую отлучку… Чего за деревья повыросли за долгую отлучку Я тут не был около десяти лет Появились новые дети. Жирным червем торгует — болотным толстым стеблем Вот человек брюхатый толстый набит похлебкой Пойдем погуляем с ним вдвоем Вот он на холм взошел. Победить поэта Мотрича не шутка Этот Мотрич — Мотрич-незабудка И других еще я буду побеждать Уходить а их далеко оставлять И привиделось сегодня ночью мне Что один останусь в полной тишине И тогда соседку Лиду позову И Макакенко соседа позову И свою мамашу нервно позову И отец мой — где ты робкий мой — ау! Приблизимся к народу попробуем погоду и палец послюнив и голову склонив Холмы! Холмы зелёны хотя и отдаленны и белый плат Елены и шаль подруги Маши и темный взгляд Наташи… Кого счас школы вот навыпускали?! Нет… ранее таких не увидать… Они прошли и груди их трещали и воспаленные глаза подстать Их ноги двигались темно и пламенея прикосновенья жаждали они За что рабочие все умерли жалея? Чтоб процветали толстые они… Живите все в провинции ребята! И кормят и гуляют там богато и розовая кожа у детей и больше наслаждения речей полученных средь груды толстых книг Библиотек неиссякаемый родник Где девы старые чисты и сухи Протягивают книги. Позволь остановиться Ты видишь взгромождения людей На небольших участках площадей Ты видишь бледные раздвинутые толпы Ах! В старый сад ходить побольше толку и в греческих чувяках и носках из дома деревянного. К тебе придет Наташа и потечет журча беседа ваша литературные журналы обсуждая вином домашним это запивая Ну что тебе еще?!.. В столице трудная немолодая жизнь Тут надо быть певцом купцом громилой Куда тебе с мечтательною силой Сломают здесь твой тоненький талант Открой открой назад свой чемодант! Весна — пора любви… Весна — пора любви и легких китайских построек Пора туберкулеза Кактус отпочковался Молодые горячи и жмутся по темным углам Петя хватает Нину юной лапой чтобы решиться потребовался год И как мило как непостоянно шумит утром чайник предвещая великие перемены Белый домик голубки… Белый домик голубки Хитрые маски судеб Сплетенными вторые сутки я оставлял пальцы свои! Земля всегда побуждала к греху Большому и малому Возбуждала к пролитию сладкой крови Ибо что и за жизнь без греха Что за жизнь без печали по невинно убиенному царевичу Димитрию на песчаных дорожках в майском саду Что за ночь если не убивают Андрея Боголюбского Если не находят его под крыльцом что это за ночь тогда И разве жаркий летний полдень это полдень если он не нагревает черных траурных одежд матерей и белотелых дочек Ах это не полдень тогда! Когда с Гуревичем в овраг… Когда с Гуревичем в овраг спустились мы вдвоем то долго не могли никак мы справиться с ручьем Большая лаковая грязь мешала нам идти А мы с Гуревичем как раз собрались далеко Гуревич меньше меня был но перепрыгнул он А я пути не рассчитал и в грязь был погружен Дальнейший путь не помню я вернуться нам пришлось В пути стояла нам гора или лежала кость И сам Гуревич потерял свой разум. Уронил руки на колени Шумят золотистые деревья Надеть что ли кепку и пойти в свежем тумане Как я влюбленный! На курорте в Баден-Бадене… На курорте в Баден-Бадене Заплатив все те же деньги Можно жить очаровательно Что же есть-то — кроме жизни! И белый вечер… И белый вечер и золотые городские трехдольные фонари… Господи! Так пусть такая личность на себя пеняет Он и так себе пеняет — оттого моргает Потому-то на диване он себе дремает А внутри большие речи речи выступает И Вас Васильевна и Вас… И Вас Васильевна и Вас Я вспоминаю всякий раз И Влада-сына вспоминаю И Леньку сумасшедшего витаю [3] И проплывает предо мной Ваш огород с его травой У Леньки в Павлограде менингит он палец отрубил — Вы знаете! И палец Вам уж все равно А Ваш Шепельский ямы рыл Чтобы живот не рос — ходил Он в горы часто — по горам И фотографий много Вам Я благодарен что Вы маме моей заняли денег чтоб велосипед купить тогда мне Ах вам тогда купили гроб! А я на свой велосипед Всегда садился — Ваш сосед И ехал с Ленькой — ему лучше на Ваш далекий огород Какой вы странный все народ! Десятилетия назад — Такие люди все подряд Шепельский Влад Шепельский Ленька Он овощ продавал частенько Да продавал за пятаки Все менингитцы чудаки Поляки тоже очень странны Полуполяки так туманны Стираются всегда они И остаемся мы одни Из города Синопа… Из города Синопа И в город Рабадан Скользя в песке осеннем Шел странный караван Висели тихо уши У мулов. А это все от мора Которого из рек Случайно наземь вывел Ученый человек Мор тихий и незримый Всю землю обошел Скотов земных не тронул А человека свел Травою зарастают Деревни города От ветра упадают Холодные дома Воспоминания о Капуе Капуя была длинной Капуя была тонкой Капуя была милая Она была вместительная Капуя хороша была Она была озаренная В ней тихо ехала коляска Лучше Капуи ничего не было Ибо в ней тихо ехала коляска Ибо коляска ехала в тени Ибо на коляску все время падали тени Тени от зданий падали на коляску И тени от зданий пробегали по мне Потому что я сидел в коляске И я рассматривал Капую Капуя была прохладная В Капуе продавали вино Вино подавали на блюдце В Капуе были хорошие блюдца Которые стояли на столиках А столики стояли в тени А на столики клали шляпу Вот чем отличалась Капуя В Капуе можно было видеть как идут женщины В Капуе они ходили особым образом В Капуе у женщин были яркие губы Изумительно большие груди пучились А мясо на ногах выглядело замечательно Можно было целый день просидеть в Капуе И не думать ни о чем другом Только о Капуе Капуя и Капуя И только Капуя Капуя Капуя И этот мне противен… И этот мне противен И мне противен тот И я противен многим Однако всяк живет Никто не убивает Другого напрямик А только лишь ругает За то что он возник Ужасно государство Но все же лишь оно Мне от тебя поможет Да-да оно нужно Кто теперь молодой за меня?.. Такая грустная страдальческая форма листьев Откуда о! Прохожий сулит тишину… Поднять бы огромный весь сброд. Тепло за городом заразно… Тепло за городом заразно идет забор однообразно и пыль зеленая лежит чего-то воздух говорит и на манер гусиной школы повсюду выросли глаголы внимать. И речки и холмы да-да это все да это все да и речки и холмы да-да проходят медленно назад В карете шелковый шнурок О отведи головку вбок! У замка камни старинные совсем не плох и граф-отец хотя речи ужасно длинные и так они живут живут живут от старости груди обливают водой холодной часы по соседству ужасно бьют забыла пастушка что была свободной Хоронили сочинителя… Хоронили сочинителя Хороша была весна Пришла девочка в калошках очень плакала она Закрывалась ручкой слабою долго плакала она не смогла стать русской бабою да купить ему вина волосы его поглаживать обнимать его сама от могилы отгораживать не давать сойти с ума Впереди и май и майское впереди на сколько лет? В конце концов И третье выходит из глубины Невзрачные руки. Вот хожу я по берегу моря — холмистое чрево бугрится… Вот хожу я по берегу моря — холмистое чрево бугрится вспоминают глаза мои бедный наряд мой тюркский Не туда я пошел в своем стремлении гордом Стал я страшный человек сообразно причудам Что я мыслил потопить. Я спешу тишиной насладиться Озирается грозная птица Разбираясь во пламени вод Где начало земным китам!? Разве нам интересно это Мы с тобою пройдем по следам По увядшим печально цветам Незабвенного нашего лета И с тех пор как гвоздики цветут не спеша между нас полевые убедился я: Далеко отлетал ее дикий шарф За большим зеленым камнем на сухом песочке сидел Цыферов и протирал очки. Его нос шевелился За клумбою с деревенскими ситцевыми цветами прогуливалась румяная Наташа. Оно было серое Залетали мухи. Подпрядов плотно закутавшись в пиджак сидел на берегу а Сапгир в малиновых трусиках осторожно крался к воде Анна Рубинштейн сидела на садовой скамейке толстая красивая и веселая. Его шаги были большие как в Харькове и маленькие как в Москве Содержание: Тепло за городом заразно…: Этот грустный щемящий напев…: Словно тихая ветвь прочертила…: От лица кого-то неопределенно смутного…: Это было когда уезжал…: Он окатывая зубы — ряд камней…: Где этот Игорь шляется?. Геринг дает пресс-конференцию в душном мае…: В краю поэмы и романа…:
Страны и регионы Литературные проекты Студия. На параллельных рельсах, сходящихся у горизонта. Всё самое лучшее в литературе передаётся намёком. Философия сна Алексея Кручковского. Страны и регионы Литературные проекты Студия Картотека. Города России Анадырь Барнаул Владивосток Владимир Волгоград Вологда Воронеж Екатеринбург Иваново Ижевск Иркутск Казань Калининград Калуга Кемерово Краснодар Красноярск Курск Майкоп Москва Мурманск Нижний Новгород Нижний Тагил Новокузнецк Новосибирск Омск Пенза Пермь Петрозаводск Петропавловск-Камчатский Псков Ростов-на-Дону Рязань Самара Санкт-Петербург Саратов Смоленск Тамбов Тверь Тольятти Томск Тюмень Улан-Удэ Ульяновск Уфа Хабаровск Чебоксары Челябинск Ярославль Страны мира Россия Украина Австралия Австрия Азербайджан Армения Беларусь Белиз Бельгия Великобритания Германия Греция Грузия Дания Израиль Испания Италия Казахстан Канада Латвия Литва Молдавия Нидерланды Польша США Узбекистан Финляндия Франция Чехия Швейцария Швеция Эстония Япония. Лимонов очень быстро нашел свой голос, сочетавший маскарадную костюмность к которой буквально толкало юного уроженца Салтовки его парикмахерское имя с по-толстовски жестокой деконструкцией условностей, с восхищенной учебой у великого манипулятора лирическими и языковыми точками зрения Хлебникова и с естественным у принимающего себя всерьез поэта нарциссизмом демонстративным у Бальмонта, Северянина и раннего Маяковского, праведным у Цветаевой, cпрятанным в пейзаж у Пастернака. В сущности, эта розановская многосторонность уже предвещала последующий разброс литературных и социальных амплуа: Помню жаркий день в Переделкино, на даче у православной и, право слово, отличной, не говоря об обаятельной поэтессы в год пушкинского двухсотлетия, когда мы вдруг стали перебрасываться цитатами и целыми стихотворениями Лимонова. В основном раннего, с которого, кстати, начинается рецензируемое издание, построенное хронологически. Позволю себе и сейчас, как в тот летний день, предаться безмятежному цитированию, ведь я не пишу специального исследования: Книга открывается моим любимым: А мне она чего? Куда б не [sic! Есть в книжке с. О нем я уже писал подробно с применением технических — психоаналитических и структурно-семиотических — средств и с параллелями из Державина , а сейчас ограничусь цитированием, тем более что перед недоброжелательным читателем наша наука все равно бессильна: Это я или не я? Кто теперь молодой за меня? Почему же отставлен я?! Ах наверное я что-то делал не так! Быть может можешь ты остаться? Лирическая эмпатия — вместе с остраняющими ее словесными играми — сохраняется и в подчеркнуто стилизованных этюдах, например в сентиментальном служебном романе из первого сборника с. Какие воспоминания у летнего харьковчанина, и в Москве-то проживающего без прописки? К счастью, шок эмиграции и финансовый стресс не задушили его лирического темперамента. Заглавное стихотворение цикла с. Убьет он нас двух, пожалуй В тюремных стихах настойчивы темы мучительства и тоски по любви и свободе. Заключает книгу пронзительное стихотворение, посвященное Насте с. О, как люблю я Вас! Я вовсе не грустна. Все классно и красиво! Но в книжке, о которой идет речь, не раздражает даже демонстративно большевистский алый цвет обложки. Дело в том, что стихи настоящие. Их грамматические сдвиги изумительно пучатся, и виноградное мясо да, да, опять Мандельштам! Не подкачал и автор — создал себе и им биографию, объездил мир, завоевал Париж, в России, как водится, посидел, но не сломался. Скоро их начнут со страшной силой изучать, комментировать, диссертировать, учить к уроку и сдавать на экзаменах, и для них наступит последнее испытание — проверка на хрестоматийность. Эдуард Лимонов Последние поступления Лицо новой поэзии Стихи бесстрастного поэта Евгения Лавут Картотека Медиатека Фоторепортажи Досье Блоги. Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.
Каталог одежды бум
Образование стабильных образцов социального взаимодействия
Бандикам скачать ключ активации
Балтийская петергоф расписание
Расписание игр кайрат 2017