Ссылка на файл: >>>>>> http://file-portal.ru/В п некрасов стихи/
Некрасов Николай Алексеевич
Николай Некрасов: лучшие произведения
Николай Некрасов
Мир поэзии год. Великих зрелищ, мировых судеб Поставлены мы зрителями ныне: Исконные, кровавые враги, Соединясь, идут против России: Пожар войны полмира обхватил, И заревом зловещим осветились Деяния держав миролюбивых Обращены в позорище вражды Моря и суша И ныне в урне роковой лежат Два жребия Сочинения в трех томах. Государственное изд-во художественной литературы, Я покинул кладбище унылое, Но я мысль мою там позабыл,— Под землею в гробу приютилася И глядит на тебя, мертвый друг! Ты схоронен в морозы трескучие, Жадный червь не коснулся тебя, На лицо через щели гробовые Проступить не успела вода; Ты лежишь, как сейчас похороненный, Только словно длинней и белей Пальцы рук, на груди твоей сложенных, Да сквозь землю проникнувшим инеем Убелил твои кудри мороз, Да следы наложили чуть видные Поцелуи суровой зимы На уста твои плотно сомкнутые И на впалые очи твои Захочет - выручит судьба! Но той руки удар смертелен, Которая ласкала нас!.. А ту, кем полны Мои ревнивые мечты, Умчали роковые волны Пустой и милой суеты. В ней сердце жаждет жизни новой, Не сносит горестей оно И доли трудной и суровой Со мной не делит уж давно Или решилась на разлуку Благоразумно и легко? Молчу, скрываю Мою ревнивую печаль, И столько счастья ей желаю, Чтоб было прошлого не жаль! Что ж, если сбудется желанье?.. Всё, чем мы в жизни дорожили, Что было лучшего у нас,- Мы на один алтарь сложили - И этот пламень не угас! У берегов чужого моря, Вблизи, вдали он ей блеснет В минуту сиротства и горя, И - верю я - она придет! Что я скажу тогда?.. Простить не можешь ты ее - И не любить ее не можешь!.. Полное собрание стихотворений в 3-х т. Жил шумно и весело я, Имел я большие доходы, Со мной пировали друзья; Я с ними последним делился, И не было дружбы нежней, Но мой кошелек истощился - И нет моих милых друзей! Теперь у постели больного - Как зимняя вьюга шумит - В ночной своей кофте, сурово Старуха Забота сидит. Скрипя, раздирает мне ухо Ее табакерка порой. Как страшно кивает старуха Седою своей головой! Случается, снова мне снится То полное счастья житье, И станет отраднее биться Изнывшее сердце мое Вдруг скрип, раздирающий ухо,- И мигом исчезла мечта! Сморкается громко старуха, Зевает и крестит уста. Непобедимое страданье, Неутолимая тоска Влечет, как жертву на закланье, Недуга черная рука. Где ты, о муза! И нет ее, моей всесильной, И изменил поэту стих. Но перед ночью непробудной Я не один То голос матери родной: Пора, пора под сень покоя; Усни, усни, касатик мой! Прими трудов венец желанный, Уж ты не раб - ты царь венчанный; Ничто не властно над тобой! Не страшен гроб, я с ним знакома; Не бойся молнии и грома, Не бойся цепи и бича, Не бойся яда и меча, Ни беззаконья, ни закона, Ни урагана, ни грозы, Ни человеческого стона, Ни человеческой слезы! Свободной, гордой и счастливой Увидишь родину свою, Баю-баю-баю-баю! Еще вчера людская злоба Тебе обиду нанесла; Всему конец, не бойся гроба! Не будешь знать ты больше зла! Не бойся клеветы, родимый, Ты заплатил ей дань живой, Не бойся стужи нестерпимой: Я схороню тебя весной. Не бойся горького забвенья: Уж я держу в руке моей Венец любви, венец прощенья, Дар кроткой родины твоей Уступит свету мрак упрямый, Услышишь песенку свою Над Волгой, над Окой, над Камой, Баю-баю-баю-баю!.. Я вами не стяжал Ни почестей, ни денег, ни похвал, Стихи мои - плод жизни несчастливой, У отдыха похищенных часов, Сокрытых слез и думы боязливой; Но вами я не восхвалял глупцов, Но с подлостью не заключал союза,- Нет! Мотив безвестности характерен для Некрасова и получает содержательный смысл в его поэзии: В реальной ситуации середины х гг. Некрасов был одним из самых читаемых поэтов. После же выхода книги стихотворений г. Неслыханная популярность, успех, какого не имел и Гоголь Блажен незлобливый поэт1, В ком мало желчи, много чувства: Ему так искренен привет Друзей спокойного искусства; Ему сочувствие в толпе, Как ропот волн, ласкает ухо; Он чужд сомнения в себе - Сей пытки творческого духа; Любя беспечность и покой, Гнушаясь дерзкою сатирой, Он прочно властвует толпой С своей миролюбивой лирой. Дивясь великому уму, Его не гонят, не злословят, И современники ему При жизни памятник готовят Но нет пощады у судьбы Тому, чей благородный гений Стал обличителем толпы2, Ее страстей и заблуждений. Питая ненавистью грудь, Уста вооружив сатирой, Проходит он тернистый путь С своей карающею лирой. Он ловит звуки одобренья Не в сладком ропоте хвалы, А в диких криках озлобленья. И веря и не веря вновь Мечте высокого призванья, Он проповедует любовь Враждебным словом отрицанья,- И каждый звук его речей Плодит ему врагов суровых, И умных и пустых людей, Равно клеймить его готовых. Со всех сторон его клянут И, только труп его увидя, Как много сделал он, поймут, И как любил он - ненавидя! Стихотворение обращено к А. Написано 22 февраля г. Гоголь для Некрасова — прообраз гражданина, приобретающий символически-обобщенное значение. В этом смысле стихотворение отражает и собственные представления Некрасова об идеальном поэте, и мнения литераторов, вышедших из кружка Белинского, подхваченные затем новым поколением Добролюбова и Чернышевского. Недаром впоследствии стихи Некрасова были использованы Чернышевским для прославления Гоголя и для объяснения своей литературно-общественной позиции. Вместе с тем литературный манифест Некрасова встретил и полемические отклики. В полемике с Некрасовым Я. Долго не сдавалась Любушка-соседка, Наконец шепнула: Да взглянул на небо - и поверить жутко! Небо обложилось тучами кругом Полил дождь ручьями - прокатился гром! Брови я нахмурил и пошел угрюмый - "Свидеться сегодня лучше и не думай! Люба белоручка, Любушка пуглива, В бурю за ворота выбежать ей в диво; Правда, не была бы буря ей страшна, Если б Промочила ножки и хоть выжми шубку Было мне заботы обсушить голубку! Да зато с той ночи я бровей не хмурю Только усмехаюсь, как заслышу бурю Светя, показал В угол нам сонный смотритель. Трудно и медленно там угасал Честный бедняк сочинитель. Мы попрекнули невольно его, Что, заблуждавшись в столице, Не известил он друзей никого, А приютился в больнице Я всё соседей моих наблюдал: Многое, право, достойно Гоголя кисти. Вот этот субъект, Что меж кроватями бродит - Есть у него превосходный проект, Только - беда! Он покровительство мне обещал И миллион на разживу! Смолк и семнадцатый нумер! А как он бредил деревней своей, Как, о семействе тоскуя, Ласки последней просил у детей, А у жены поцелуя! Не просыпайся же, бедный больной! Так в забытьи и умри ты Очи твои не любимой рукой - Сторожем будут закрыты! Завтра дежурные нас обойдут, Саваном мертвых накроют, Счетом в мертвецкий покой отнесут, Счетом в могилу зароют. И уж тогда не являйся жена, Чуткая сердцем, в больницу - Бедного мужа не сыщет она, Хоть раскопай всю столицу! Случай недавно ужасный тут был: Пастор какой-то немецкий К сыну приехал - и долго ходил Слезы ручьями текут по лицу, Он между трупами бродит: Молча заглянет в лицо мертвецу, Молча к другому подходит Впрочем, не вечно чужою рукой Здесь закрываются очи. Он не хотел исполнять ничего, Только грозил и буянил. Наша сиделка к нему подошла, Вздрогнула вдруг - и ни слова В странном молчаньи минута прошла: Смотрят один на другова! Кончилось тем, что угрюмый злодей, Пьяный, обрызганный кровью, Вдруг зарыдал - перед первой своей Светлой и честной любовью. Смолоду знали друг друга они Плачет да молится целые дни, Перед врачами смирился. Не было средства, однако, помочь Час его смерти был странен Помню я эту печальную ночь: Он уже был бездыханен, А всепрощающий голос любви, Полный мольбы бесконечной, Тихо над ним раздавался: Как она много любила! А что любовь ей дала, кроме бед, Кроме печали и муки? Смолоду - стыд, а на старости лет - Ужас последней разлуки!.. Есть и писатели здесь, господа. С юга пешком привела его страсть В дальнюю нашу столицу - Думал бедняга в храм славы попасть - Рад, что попал и в больницу! Всем он читал свой ребяческий бред - Было тут смеху и шуму! Я лишь один не смеялся Думал я горькую думу. Если бы все мы, не веря себе, Выбрали дело другое - Не было б, точно, согласен и я, Жалких писак и педантов - Только бы не было также, друзья, Скоттов, Шекспиров и Дантов! Чтоб одного возвеличить, борьба Тысячи слабых уносит - Даром ничто не дается: Тут наш приятель глубоко вздохнул, Начал метаться тревожно; Мы посидели, пока он уснул - И разошлись осторожно Первая половина Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Глупое карканье, дикие стоны Кажется, с целого света вороны По вечерам прилетают сюда. Вот и еще, и еще эскадроны Рядышком сели на купол, на крест, На колокольне, на ближней избушке,- Вон у плетня покачнувшийся шест: Две уместились на самой верхушке, Крыльями машут Все то же опять, Что и вчера Черные тучи ушли, слава богу, Ветер смирился: С самого утра унылый, дождливый, Выдался нынче денек несчастливый: Даром в болоте промок до костей, Вздумал работать, да труд не дается, Глядь, уж и вечер - вороны летят Две старушонки сошлись у колодца, Дай-ка послушаю, что говорят Всё еще плачешь никак? Ходит, знать, по сердцу горькая думушка, Словно хозяин-большак? Умер, Касьяновна, умер, сердешная, Умер и в землю зарыт! Ведь наскочил же на экую гадину! Сын ли мой не был удал? Сорок медведей поддел на рогатину - На сорок первом сплошал! Росту большого, рука что железная, Плечи - косая сажень; Умер, Касьяновна, умер, болезная,- Вот уж тринадцатый день! Шкуру с медведя-то содрали, продали; Деньги - семнадцать рублей - За душу бедного Савушки подали, Царство небесное ей! Добрая барыня Марья Романовна На панихиду дала Умер, голубушка, умер, Касьяновна,- Чуть я домой добрела. Ветер шатает избенку убогую, Весь развалился овин Словно шальная, пошла я дорогою: Не попадется ли сын? Взял бы топорик - беда поправимая,- Мать бы утешил свою Умер, Касьяновна, умер, родимая,- Надо ль? Кто приголубит старуху безродную? В осень ненастную, в зиму холодную Кто запасет мне дровец? Кто, как доносится теплая шубушка, Зайчиков новых набьет? Умер, Касьяновна, умер, голубушка,- Даром ружье пропадет! Лягу в каморку, покроюсь тенетами, Словно как саваном Брожу нелюдимая, Попусту жалоблю всех Умер, Касьяновна, умер, родимая,- Эх! Ну, да и так Скоро избенка совсем расшатается, Некому поле вспахать. В город сбирается Марья Романовна, По миру сил нет ходить Умер, голубушка, умер, Касьяновна, И не велел долго жить! А мне что за дело? Что и жалеть, коли нечем помочь?.. Слабо мое изнуренное тело, Время ко сну. Завтра раненько пойду на охоту, До свету надо крепче уснуть Вот и вороны готовы к отлету, Кончился раут Ну, трогайся в путь! Вот поднялись и закаркали разом. Кажется будто меж небом и глазом Черная сетка висит. Ямщик удалой, Разгони чем-нибудь мою скуку! Песню, что ли, приятель, запой Про рекрутский набор и разлуку; Небылицей какой посмеши Или, что ты видал, расскажи,- Буду, братец, за все благодарен. Слышь ты, смолоду, сударь, она В барском доме была учена Вместе с барышней разным наукам, Понимаешь-ста, шить и вязать, На варгане играть1 и читать - Всем дворянским манерам и штукам. Одевалась не то, что у нас На селе сарафанницы наши, А, примерно представить, в атлас; Ела вдоволь и меду и каши. Вид вальяжный2 имела такой, Хоть бы барыне, слышь ты, природной, И не то что наш брат крепостной, Тоись, сватался к ней благородный Слышь, учительста врезамшись был, Баит кучер, Иваныч Торопка ,- Да, знать, счастья ей бог не судил: Не нужна-ста в дворянстве холопка! Вышла замуж господская дочь, Да и в Питер А справивши свадьбу, Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу, Захворал и на Троицу в ночь Отдал богу господскую душу, Сиротинкой оставивши Грушу Через месяц приехал зятек - Перебрал по ревизии души3 И с запашки ссадил на оброк, А потом добрался и до Груши. Знать, она согрубила ему В чем-нибудь али напросто тесно Вместе жить показалось в дому, Понимаешь-ста, нам неизвестно,- Воротил он ее на село - Знай-де место свое ты, мужичка! Взвыла девка - крутенько пришло: Белоручка, вишь ты, белоличка! Как на грех, девятнадцатый год Мне в ту пору случись Тоись, сколько я нажил хлопот! Вид такой, понимаешь, суровый Ни косить, ни ходить за коровой!.. Грех сказать, чтоб ленива была, Да, вишь, дело в руках не спорилось! Как дрова или воду несла, Как на барщину шла - становилось Инда5 жалко подчас То натерли ей ногу коты6, То, слышь, ей в сарафане неловко. При чужих и туда и сюда, А украдкой ревет, как шальная Погубили ее господа, А была бы бабенка лихая! На какой-то патрет все глядит Да читает какую-то книжку Инда страх меня, слышь ты, щемит, Что погубит она и сынишку: Учит грамоте, моет, стрижет, Словно барченка, каждый день чешет, Бить не бьет - бить и мне не дает Да недолго пострела потешит! Слышь, как щепка худа и бледна, Ходит, тоись, совсем через силу, В день двух ложек не съест толокна - Чай, свалим через месяц в могилу Видит бог, не томил Я ее безустанной работой Одевал и кормил, без пути не бранил, Уважал, тоись, вот как, с охотой А, слышь, бить - так почти не бивал, Разве только под пьяную руку Разогнал Ты мою неотвязную скуку!.. Критика высоко оценила стихотворение. Ведь он начинает обнаруживать глубокий поэтический талант. Сколько скорби и желчи в его стихе!.. Герцен назвал стихотворение превосходным. Вид вальяжный — здесь: Перебрал по ревизии души — то есть проверил списки крепостных крестьян. Посадили на тягло — то есть обложили податью, заставили платить оброк и исполнять все повинности; тягло — полная крестьянская семья муж и жена , хозяйственная единица в помещичьем землевладении; обычно крестьянин считался тягловым от женитьбы до 60 лет. Коты — женская обувь, полусапожки. Вокруг меня кипел разврат волною грязной, Боролись страсти нищеты, И на душу мою той жизни безобразной Ложились грубые черты. И прежде чем понять рассудком неразвитым, Ребенок, мог я что-нибудь, Проник уже порок дыханьем ядовитым В мою младенческую грудь. Застигнутый врасплох, стремительно и шумно Я в мутный ринулся поток И молодость мою постыдно и безумно В разврате безобразном сжег Оторвав привычные объятья От негодующих друзей, Напрасно посылал я поздние проклятья Безумству юности моей. Не вспыхнули в груди растраченные силы - Мой ропот их не пробудил; Пустынной тишиной и холодом могилы Сменился юношеский пыл, И в новый путь, с хандрой, болезненно развитой, Пошел без цели я тогда И думал, что душе, довременно убитой, Уж не воскреснуть никогда. Но я тебя узнал Для жизни и волнений В груди проснулось сердце вновь: Влиянье ранних бурь и мрачных впечатлений С души изгладила любовь Во мне опять мечты, надежды и желанья И пусть меня не любишь ты, Но мне избыток слез и жгучего страданья Отрадней мертвой пустоты В полном разгаре страда деревенская Вряд ли труднее сыскать. Не мудрено, что ты вянешь до времени, Всевыносящего русского племени Многострадальная мать! Бедная баба из сил выбивается, Столб насекомых над ней колыхается, Жалит, щекочет, жужжит! Приподнимая косулю тяжелую, Баба порезала ноженьку голую - Некогда кровь унимать! Слышится крик у соседней полосыньки, Баба туда - растрепалися косыньки,- Надо ребенка качать! Что же ты стала над ним в отупении? Пой ему песню о вечном терпении, Пой, терпеливая мать!.. Слезы ли, пот ли у ней над ресницею, Право, сказать мудрено. В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею, Канут они - всё равно! Вот она губы свои опаленные Жадно подносит к краям Вкусны ли, милая, слезы соленые С кислым кваском пополам?.. В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России,- Там вековая тишина. Лишь ветер не дает покою Вершинам придорожных ив, И выгибаются дугою, Целуясь с матерью землею, Колосья бесконечных нив В одном из переулков дальных Среди друзей своих печальных Поэт в подвале умирал И перед смертью им сказал: Я был его ближайшим другом И братом по судьбе. Мы шли Одной тернистою дорогой И пересилить не могли Судьбы,— равно к обоим строгой. Он честно истине служил, Он духом был смелей и чище, Зато и раньше проложил Себе дорогу на кладбище А ныне очередь моя Его я пережил не много; Я сделал мало, волей бога Погибла даром жизнь моя, Мои страданья были люты, Но многих был я сам виной; Теперь, в последние минуты, Хочу я долг исполнить мой, Хочу сказать о бедном друге Все, что я видел, что я знал, И что в мучительном недуге Он честным людям завещал Родился он почти плебеем Что мы бесславьем разумеем, Что он иначе понимал. Его отец был лекарь жалкий, Он только пить любил, да палкой К ученью сына поощрял. Процесс развития — в России Не чуждый многим — проходя, Книжонки дельные, пустые Читало с жадностью дитя, Притом, как водится, украдкой Тоска мечтательности сладкой Им овладела с малых лет Какой прозаик иль поэт Помог душе его развиться, К добру и славе прилепиться — Не знаю я. Но в нем кипел Родник богатых сил природных — Источник мыслей благородных И честных, бескорыстных дел!.. С кончиной лекаря, на свете Остался он убог и мал; Попал в Москву, учиться стал В Московском университете; Но выгнан был, не доказав Каких-то о рожденье прав, Не удостоенный патентом,— И оставался целый век Недоучившимся студентом. Один ученый человек Колол его неоднократно Таким прозванием печатно, Но, впрочем, Бог ему судья!.. Бедняк, терпя нужду и горе, В подвале жил — и начал вскоре Писать в журналах. Мыслью новой, Стремленьем к истине суровой Горячий труд его дышал,— Его заметили В ту пору Пришла охота прожектеру, Который барышей желал, Обширный основать журнал Вникая в дело неглубоко, Искал он одного, чтоб тот, Кто место главное займет, Писал разборчиво — и срока В доставке своего труда Не нарушал бы никогда. Белинский как-то с ним списался И жить на Север перебрался Тогда все глухо и мертво В литературе нашей было: Скончался Пушкин1; без него Любовь к ней в публике остыла В боренье пошлых мелочей Она, погрязнув, поглупела До общества, до жизни ей Как будто не было и дела. Ничья могучая рука Ее не направляла к цели; Лишь два задорных поляка На первом плане в ней шумели. Уж новый гений подымал Тогда главу свою меж нами, Но он один изнемогал, Тесним бесстыдными врагами; К нему под знамя приносил Запас идей, надежд и сил Кружок еще несмелый, тесный Потребность сильная была В могучем слове правды честной, В открытом обличенье зла И он пришел, плебей безвестный!.. Не пощадил он ни льстецов, Ни подлецов, ни идиотов, Ни в маске жарких патриотов Благонамеренных воров! Он все предания проверил, Без ложного стыда измерил Всю бездну дикости и зла, Куда, заснув под говор лести, В забвенье истины и чести, Отчизна бедная зашла! Он расточал ей укоризны За рабство — вековой недуг,— И прокричал врагом отчизны Его — отчизны ложный друг. Над ним уж тучи собирались, Враги шумели, ополчались. Но дикий вопль клеветника Не помешал ему пока В нем силы пуще разгорались, И между тем как перед ним Его соратники редели, Смирялись, пятились, немели, Он шел один неколебим!.. Судьбой и случаем храним, Трудился долго он — и много Конечно, не без воли Бога Сказать полезного успел И может быть бы уцелел Но поднялась тогда тревога В Париже буйном — и у нас По-своему отозвалась Скрутили бедную цензуру — Послушав, наконец, клевет, И разбирать литературу Созвали целый комитет. По счастью, в нем сидели люди Честней, чем был из них один, Палач науки Бутурлин. Который, не жалея груди, Беснуясь, повторял одно: Пусть червь тебя могильный гложет, Но сей совет тебе поможет В потомство перейти верней, Чем том истории твоей Почти полгода нас судили, Читали, справки наводили — И не остался прав никто Настала грустная пора, И честный сеятель добра Как враг отчизны был отмечен; За ним следили, и тюрьму Враги пророчили ему Но тут услужливо могила Ему объятья растворила: Замучен жизнью трудовой И постоянной нищетой, Он умер Помянуть печатно Его не смели Так о нем Слабеет память с каждым днем И скоро сгибнет невозвратно!.. А через день Скончался он. Друзья сложились И над усопшим согласились Поставить памятник, но лень Исполнить помешала вскоре Благое дело, а потом Могила заросла кругом: Живой печется о живом, А мертвый спи глубоким сном И пожалуй - силен сатана! Без вины меня барин посек, Сам не знаю, что сталось со мной? Я не то, чтоб большой человек, Да, вишь, дело-то было впервой. Как подумаю, весь задрожу, На душе все черней да черней. Как теперь на людей погляжу? Как приду к ненаглядной моей? И я долго лежал на печи, Все молчал, не отведывал щей; Нашептал мне нечистый в ночи Неразумных и буйных речей, И наутро я сумрачен встал; Помолиться хотел, да не мог, Ни словечка ни с кем не сказал И пошел, не крестясь, за порог. Целый штоф осушил я до дна И в тот день не ходил со двора. Зазнобила меня, молодца, Степанида, соседская дочь, Я посватал ее у отца - И старик, да и девка не прочь. Да, знать, старосте вплоть до земли Поклонился другой молодец, И с немилым ее повели Мимо окон моих под венец. Не из камня душа! Расходилась, что буря, она, Наточил я на старосту нож И для смелости выпил вина. Да попался Петруха, свой брат, В кабаке: А за первым - другой; в кураже От души невзначай отлегло, Позабыл я в тот день об ноже, А наутро раздумье пришло Я с артелью взялся у купца Переделать все печи в дому, В месяц дело довел до конца И пришел за расчетом к нему. Я корить, я судом угрожать: Я ходил к нему восемь недель, Да застать его дома не мог; Рассчитать было нечем артель, И меня, слышь, потянут в острог Наточивши широкий топор, "Пропадай! Да прозяб, а напротив кабак, Рассудил: На последний хватил четвертак, Подрался - и проснулся в части В армяке с открытым воротом, С обнаженной головой, Медленно проходит городом Дядя Влас - старик седой. На груди икона медная: Просит он на божий храм,- Весь в веригах, обувь бедная, На щеке глубокий шрам; Да с железным наконешником Палка длинная в руке Говорят, великим грешником Был он прежде. В мужике Бога не было; побоями В гроб жену свою вогнал; Промышляющих разбоями, Конокрадов укрывал; У всего соседства бедного Скупит хлеб, а в черный год Не поверит гроша медного, Втрое с нищего сдерет! Брал с родного, брал с убогого, Слыл кащеем-мужиком; Нрава был крутого, строгого Наконец и грянул гром! Власу худо; кличет знахаря - Да поможешь ли тому, Кто снимал рубашку с пахаря, Крал у нищего суму? Только пуще всё неможется. Год прошел - а Влас лежит, И построить церковь божится, Если смерти избежит. Говорят, ему видение Всё мерещилось в бреду: Видел света преставление, Видел грешников в аду; Мучат бесы их проворные, Жалит ведьма-егоза. Ефиопы - видом черные И как углие глаза, Крокодилы, змии, скорпии Припекают, режут, жгут Воют грешники в прискорбии, Цепи ржавые грызут. Гром глушит их вечным грохотом, Удушает лютый смрад, И кружит над ними с хохотом Черный тигр-шестокрылат. Те на длинный шест нанизаны, Те горячий лижут пол Там, на хартиях написаны, Влас грехи свои прочел Влас увидел тьму кромешную И последний дал обет Внял господь - и душу грешную Воротил на вольный свет. Роздал Влас свое имение, Сам остался бос и гол И сбирать на построение Храма божьего пошел. С той поры мужик скитается Вот уж скоро тридцать лет, Подаянием питается - Строго держит свой обет. Сила вся души великая В дело божие ушла, Словно сроду жадность дикая Непричастна ей была Полон скорбью неутешною, Смуглолиц, высок и прям, Ходит он стопой неспешною По селеньям, городам. Нет ему пути далекого: Был у матушки Москвы, И у Каспия широкого, И у царственной Невы. Ходит с образом и с книгою, Сам с собой всё говорит И железною веригою Тихо на ходу звенит. Ходит в зимушку студеную, Ходит в летние жары, Вызывая Русь крещеную На посильные дары,- И дают, дают прохожие Так из лепты трудовой Вырастают храмы божии По лицу земли родной Его занесло в Петербург, и он пришел к Некрасову повидаться с ним, с сыном своего бывшего помещика. Житейская история в стихотворении преображена: Некрасов ввел в произведение мысль о грехе и покаянии. Как вести о дороге трудной, Когда-то пройденной самим, Внимаю речи безрассудной, Надеждам розовым твоим. Любви безумными мечтами И я по-твоему кипел, Но я делить их не хотел С моими праздными друзьями. За счастье сердца моего Томим боязнию ревнивой, Не допускал я никого В тайник души моей стыдливой. Зато теперь, когда угас В груди тот пламень благодатный, О прошлом счастии рассказ Твержу с отрадой непонятной. Так проникаем мы легко И в недоступное жилище, Когда хозяин далеко Или почиет на кладбище. Внимая ужасам войны, При каждой новой жертве боя Мне жаль не друга, не жены, Мне жаль не самого героя Средь лицемерных наших дел И всякой пошлости и прозы Одни я в мир подсмотрел Святые, искренние слезы - То слезы бедных матерей! Им не забыть своих детей, Погибших на кровавой ниве, Как не поднять плакучей иве Своих поникнувших ветвей Отклик на Крымскую войну. Неоднократно положено на музыку. И здесь душа унынием объята. Не ласков был мне родины привет; Так смотрит друг, любивший нас когда-то, Но в ком давно уж прежней веры нет. Сентябрь шумел, земля моя родная Вся под дождем рыдала без конца, И черных птиц за мной летела стая, Как будто бы почуяв мертвеца! Волнуемый тоскою и боязнью, Напрасно гнал я грозные мечты, Меж тем как лес с какой-то неприязнью В меня бросал холодные листы, И ветер мне гудел неумолимо: Зачем ты здесь, изнеженный поэт? Чего от нас ты хочешь? Ты нам чужой, тебе здесь дела нет! И песню я услышал в отдаленье. Знакомая, она была горька, Звучало в ней бессильное томленье, Бессильная и вялая тоска. С той песней вновь в душе зашевелилось, О чем давно я позабыл мечтать, И проклял я то сердце, что смутилось Перед борьбой - и отступило вспять!.. Вчерашний день, часу в шестом, Зашел я на Сенную; Там били женщину кнутом, Крестьянку молодую. Ни звука из ее груди2, Лишь бич свистал, играя И Музе я сказал: Стихотворение написано не по живым впечатлениям о наказании крестьянки Некрасов не мог быть свидетелем истязания женщины, так как практически к женщинам наказание кнутом вследствие его особой опасности не применялось; с г. Сенная — рыночная площадь в Петербурге; на ней не производились публичные наказания, а находилась полицейская часть, в которой секли розгами втайне от посторонних глаз совершивших проступки дворовых, пьяниц, мелких воришек и т. Ни звука из ее груди У него прекрасные манеры, Он не глуп, не беден и хорош, Что гадать? Я могу сказать и без гаданья: Если сердце есть в его груди - Ждут тебя, быть может, испытанья, Но и счастье будет впереди Не из тех ли только он бездушных, Что в столице много встретишь ты, Одному лишь голосу послушных - Голосу тщеславной суеты? Что гордятся ровностью пробора, Щегольски обутою ногой, Потеряв сознание позора Жизни дикой, праздной и пустой? Если так - плоха порука счастью! Как бы чудно ты ни расцвела, Ни умом, ни красотой, ни страстью Не поправишь рокового зла. Он твои пленительные взоры, Нежность сердца, музыку речей - Всё отдаст за плоские рессоры И за пару кровных лошадей! Где твое личико смуглое Нынче смеется, кому? А ведь, бывало, охотно Шла ты ко мне вечерком, Как мы с тобой беззаботно Веселы были вдвоем! Как выражала ты живо Милые чувства свои! Помнишь, тебе особливо Нравились зубы мои, Как любовалась ты ими, Как целовала, любя! Но и зубами моими Не удержал я тебя Да, наша жизнь текла мятежно, Полна тревог, полна утрат, Расстаться было неизбежно - И за тебя теперь я рад! Но с той поры как все кругом меня пустынно! Отдаться не могу с любовью ничему, И жизнь скучна, и время длинно, И холоден я к делу своему. Не знал бы я, зачем встаю с постели, Когда б не мысль: Грустишь ли ты, жалея прежней доли, Охотно ль повинуешься судьбе? Желал бы я, чтоб сонное забвенье На долгий срок мне на душу сошло, Когда б мое воображенье Блуждать в прошедшем не могло Как долго ты была сурова, Как ты хотела верить мне, И как и верила, и колебалась снова, И как поверила вполне! Его я отличаю В семье обыкновенных дней; С него я жизнь мою считаю, Я праздную его в душе моей! И так же ли в одни воспоминанья Средь добровольного изгнанья Твоя душа погружена? Иль новая роскошная природа, И жизнь кипящая, и полная свобода Тебя навеки увлекли, И разлюбила ты вдали Все, чем мучительно и сладко так порою Мы были счастливы с тобою? Как странно я люблю! Я счастия тебе желаю и молю, Но мысль, что и тебя гнетет тоска разлуки, Души моей смягчает муки Давно - отвергнутый тобою, Я шёл по этим берегам И, полон думой роковою, Мгновенно кинулся к волнам. На край обрыва я ступил - Вдруг волны грозно потемнели, И страх меня остановил! Поздней - любви и счастья полны, Ходили часто мы сюда. И ты благословляла волны, Меня отвергшие тогда. Теперь - один, забыт тобою, Чрез много роковых годов, Брожу с убитою душою Опять у этих берегов. И та же мысль приходит снова - И на обрыве я стою, Но волны не грозят сурово, А манят в глубину свою Где ты, мой старый мучитель, Демон бессонных ночей? Сбился я с толку, учитель, С братьей болтливой моей. Дуешь, бывало, на пламя - Пламя пылает сильней, Краше волнуется знамя Юности гордой моей. Прямо ли, криво ли вижу, Только душою киплю: Так глубоко ненавижу, Так бескорыстно люблю! Нынче я всё понимаю, Всё объяснить я хочу, Всё так охотно прощаю, Лишь неохотно молчу. Что же со мною случилось? Всё бы тотчас объяснилось, Да не докличусь тебя! Способа ты не находишь Сладить с упрямой душой? Иль потому не приходишь, Что уж доволен ты мной? Я примирился с судьбой неизбежною, Нет ни охоты, ни силы терпеть Невыносимую муку кромешную! Жадно желаю скорей умереть. Вам же - не праздно, друзья благородные, Жить и в такую могилу сойти, Чтобы широкие лапти народные К ней проторили пути ДУМА СТОРОНА НАША УБОГАЯ Сторона наша убогая, Выгнать некуда коровушку. Проклинай житье мещанское Да почесывай головушку. Спи, не спи — валяйся по печи, Каждый день не доедаючи, Трать задаром силу дюжую, Недоимку накопляючи. Уж как нет беды кручиннее Без работы парню маяться, А пойдешь куда к хозяевам — Ни один-то не нуждается! У купца у Семипалова Живут люди не говеючи, Льют на кашу масло постное Словно воду не жалеючи. В праздник — жирная баранина, Пар над щами тучей носится, В пол-обеда распояшутся — Вон из тела душа просится! Ночь храпят, наевшись до поту, День придет — работой тешутся Повели ты в лето жаркое Мне пахать пески сыпучие, Повели ты в зиму лютую Вырубать леса дремучие,— Только треск стоял бы до неба, Как деревья бы валилися; Вместо шапки белым инеем Волоса бы серебрилися! Душа мрачна, мечты мои унылы, Грядущее рисуется темно. Привычки, прежде милые, постыли, И горек дым сигары. Не ты горька, любимая подруга Ночных трудов и одиноких дум,- Мой жребий горек. Жадного недуга Я не избег. Еще мой светел ум, Еще в надежде глупой и послушной Не ищет он отрады малодушной, Я вижу всё А рано смерть идет, И жизни жаль мучительно. Я молод, Теперь поменьше мелочных забот, И реже в дверь мою стучится голод: Теперь бы мог я сделать что-нибудь. Я, как путник безрассудный, Пустившийся в далекий, долгий путь, Не соразмерив сил с дорогой трудной: Кругом всё чуждо, негде отдохнуть, Стоит он, бледный, средь большой дороги. Никто его не призрел, не подвез: Промчалась тройка, проскрипел обоз - Всё мимо, мимо!.. Подкосились ноги, И он упал Тогда к нему толпой Сойдутся люди - смущены, унылы, Почтят его ненужною слезой И подвезут охотно - до могилы Январь или февраль Н. Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна! Грянь над пучиною моря, В поле, в лесу засвищи, Чашу вселенского горя Всю расплещи!.. Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день - Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты - другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась - ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной Помнишь ли день, как больной и голодный Я унывал, выбивался из сил? Б комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал - и пронзительно звонок Был его крик Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок С горя да с голоду завтра мы оба Также глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба - Вместе свезут и положат рядком В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной, И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебя назовут, Только во мне шевельнутся проклятья - И бесполезно замрут!.. Тургенев писал Белинскому из Парижа 14 26 ноября г.: Впечатление, произведенное стихотворением, было настолько велико, что Чернышевский спустя более тридцати лет в письме к жене из Вилюйска от 15 марта г. Сюжет и мотивы стихотворения отразились в ряде произведений русской литературы. Если, мучимый страстью мятежной, Позабылся ревнивый твой друг, И в душе твоей, кроткой и нежной, Злое чувство проснулося вдруг - Все, что вызвано словом ревнивым, Все, что подняло бурю в груди, Переполнена гневом правдивым, Беспощадно ему возврати. Отвечай негодующим взором, Оправданья и слезы осмей, Порази его жгучим укором - Всю до капли досаду излей! Но когда, отдохнув от волненья, Ты поймешь его грустный недуг И дождется минуты прощенья Твой безумный, но любящий друг - Позабудь ненавистное слово И упреком своим не буди Угрызений мучительных снова У воскресшего друга в груди! В а н я в кучерском армячке. П а п а ш а в пальто на красной подкладке , Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька! Разговор в вагоне 1 Славная осень! Здоровый, ядреный Воздух усталые силы бодрит; Лед неокрепший на речке студеной Словно как тающий сахар лежит; Около леса, как в мягкой постели, Выспаться можно - покой и простор! Листья поблекнуть еще не успели, Желты и свежи лежат, как ковер. Морозные ночи, Ясные, тихие дни Нет безобразья в природе! И кочи, И моховые болота, и пни - Всё хорошо под сиянием лунным, Всюду родимую Русь узнаю Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою К чему в обаянии Умного Ваню держать? Вы мне позвольте при лунном сиянии Правду ему показать. Труд этот, Ваня, был страшно громаден Не по плечу одному! В мире есть царь: Водит он армии; в море судами Правит; в артели сгоняет людей, Ходит за плугом, стоит за плечами Каменотесцев, ткачей. Он-то согнал сюда массы народные. Многие - в страшной борьбе, К жизни воззвав эти дебри бесплодные, Гроб обрели здесь себе. А по бокам-то всё косточки русские Ванечка, знаешь ли ты? Топот и скрежет зубов; Тень набежала на стекла морозные То обгоняют дорогу чугунную, То сторонами бегут. Мы надрывались под зноем, под холодом, С вечно согнутой спиной, Жили в землянках, боролися с голодом, Мерзли и мокли, болели цингой. Грабили нас грамотеи-десятники, Секло начальство, давила нужда Всё претерпели мы, божии ратники, Мирные дети труда! Вы наши плоды пожинаете! Нам же в земле истлевать суждено Всё ли нас, бедных, добром поминаете Или забыли давно?.. С Волхова, с матушки Волги, с Оки, С разных концов государства великого - Это всё братья твои - мужики! Стыдно робеть, закрываться перчаткою, Ты уж не маленький!.. Волосом рус, Видишь, стоит, изможден лихорадкою, Высокорослый больной белорус: Губы бескровные, веки упавшие, Язвы на тощих руках, Вечно в воде по колено стоявшие Ноги опухли; колтун в волосах; Ямою грудь, что на заступ старательно Изо дня в день налегала весь век Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно: Трудно свой хлеб добывал человек! Не разогнул свою спину горбатую Он и теперь еще: Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять Благослови же работу народную И научись мужика уважать. Да не робей за отчизну любезную Вынес достаточно русский народ, Вынес и эту дорогу железную - Вынесет всё, что господь ни пошлет! Вынесет всё - и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе. Жаль только - жить в эту пору прекрасную Уж не придется - ни мне, ни тебе. Вы извините мне смех этот дерзкий, Логика ваша немножко дика. Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка? Вот ваш народ - эти термы и бани, Чудо искусства - он всё растаскал! Впрочем, Ванюшей заняться пора; Знаете, зрелищем смерти, печали Детское сердце грешно возмущать. Вы бы ребенку теперь показали Светлую сторону Мертвые в землю зарыты; больные Скрыты в землянках; рабочий народ Тесной гурьбой у конторы собрался Крепко затылки чесали они: Каждый подрядчику должен остался, Стали в копейку прогульные дни! Всё заносили десятники в книжку - Брал ли на баню, лежал ли больной: В синем кафтане - почтенный лабазник, Толстый, присадистый, красный, как медь, Едет подрядчик по линии в праздник, Едет работы свои посмотреть. Праздный народ расступается чинно Пот отирает купчина с лица И говорит, подбоченясь картинно: С богом, теперь по домам,- проздравляю! Шапки долой - коли я говорю! Бочку рабочим вина выставляю И - недоимку дарю!.. Подхватили Громче, дружнее, протяжнее С песней десятники бочку катили Тут и ленивый не мог устоять! Выпряг народ лошадей - и купчину С криком "ура! Кажется, трудно отрадней картину Нарисовать, генерал?.. Чем так довольны мы?.. Ведь мы уже не дети! Ужель поденный труд наклонности к мечтам Еще в нас не убил?.. И нам ли, беднякам, На отвлеченные природой наслажденья Свободы краткие истрачивать мгновенья? Деревня согнала с души давнишний сплин. Забыта тяжкая, гнетущая работа, Докучной бедности бессменная забота - И сердцу весело И лучше поскорей Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей, Лишенные даров довольства и свободы, Мы живо чувствуем сокровища природы, Которых сильные и сытые земли Отнять у бедняков голодных не могли Малые, большие - дело чуть за спором - "Вот приедет барин! На дрогах высокий гроб стоит дубовый, А в гробу-то барин; а за гробом - новый. Старого отпели, новый слезы вытер, Сел в свою карету - и уехал в Питер. Стихотворение было высоко оценено Герценом: Цуг — упряжка в четыре или шесть лошадей попарно. Замолкни, Муза мести и печали! Я сон чужой тревожить не хочу, Довольно мы с тобою проклинали. Один я умираю - и молчу. К чему хандрить, оплакивать потери? Когда б хоть легче было от того! Мне самому, как скрип тюремной двери, Противны стоны сердца моего. Ненастьем и грозою Мой темный путь недаром омрача, Не просветлеет небо надо мною, Не бросит в душу теплого луча Волшебный луч любви и возрожденья! Я звал тебя - во сне и наяву, В труде, в борьбе, на рубеже паденья Я звал тебя,- теперь уж не зову! Той бездны сам я не хотел бы видеть, Которую ты можешь осветить То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть. Современники — Тургенев, Боткин, Толстой — высоко оценили это произведение. Ах ты страсть роковая, бесплодная, Отвяжись, не тумань головы! Осмеет нас красавица модная, Вкруг нее увиваются львы: Поступь гордая, голос уверенный, Что ни скажут - их речь хороша, А вот я-то войду, как потерянный,- И ударится в пятки душа! На ногах словно гири железные, Как свинцом налита голова, Странно руки торчат бесполезные, На губах замирают слова. Улыбнусь - непроворная, жесткая, Не в улыбку улыбка моя, Пошутить захочу - шутка плоская: Помещусь, молчаливо досадуя, В дальний угол Ни умишка, ни виду приличного, Ни довольства собой не дала?.. Отчего ж, как домой ворочусь Удивилась бы, если б увидела , И умен и пригож становлюсь? Все припомню, что было ей сказано, Вижу: Малодушье пустое и детское, Не хочу тебя знать с этих пор! Я пойду в ее общество светское, Я там буду умен и остер! Пусть поймет, что свободно и молодо В этом сердце волнуется кровь, Что под маской наружного холода Бесконечная скрыта любовь Полно роль-то играть сумасшедшего, В сердце искру надежды беречь! Не стряхнуть рокового прошедшего Мне с моих невыносливых плеч! Придавила меня бедность грозная, Запугал меня с детства отец. Бесталанная долюшка слезная Извела, доконала вконец! В стихотворении дан психологический портрет нового поколения интеллигентов — выходцев из разных сословий. Играючи, расходится Вдруг ветер верховой: Качнет кусты ольховые, Поднимет пыль цветочную, Как облако: Идет-гудет Зеленый Шум, Зеленый Шум, весенний шум! Скромна моя хозяюшка Наталья Патрикеевна, Водой не замутит! Да с ней беда случилася, Как лето жил я в Питере Сама сказала глупая, Типун ей на язык! В избе сам друг с обманщицей Зима нас заперла, В мои глаза суровые Глядит — молчит жена. Стерпеть — так силы нет! А тут зима косматая Ревет и день и ночь: Не то весь век промаешься, Ни днем, ни долгой ноченькой Покоя не найдешь. В глаза твои бесстыжие Соседи наплюют!.. Да вдруг весна подкралася.. Как молоком облитые, Стоят сады вишневые, Тихохонько шумят; Пригреты теплым солнышком, Шумят повеселелые Сосновые леса. А рядом новой зеленью Лепечут песню новую И липа бледнолистая, И белая березонька С зеленою косой! Шумит тростинка малая, Шумит высокий клен Шумят они по-новому, По-новому, весеннему Зеленый Шум, весенний шум! Слабеет дума лютая, Нож валится из рук, И все мне песня слышится Одна - и лесу, и лугу: ЗИНЕ ДВЕСТИ УЖ ДНЕЙ Двести уж дней, Двести ночей Муки мои продолжаются; Ночью и днем В сердце твоем Стоны мои отзываются, Двести уж дней, Двести ночей! Темные зимние дни, Ясные зимние ночи ЗИНЕ ТЫ ЕЩЕ НА ЖИЗНЬ ИМЕЕШЬ ПРАВО Ты еще на жизнь имеешь право, Быстро я иду к закату дней. Я умру - моя померкнет слава, Не дивись - и не тужи о ней! Мне борьба мешала быть поэтом, Песни мне мешали быть бойцом. Кто, служа великим целям века, Жизнь свою всецело отдает На борьбу за брата-человека, Только тот себя переживет Антология русской поэзии в 6-ти томах. Знахарка в нашем живет околотке: На воду шепчет; на гуще, на водке Да на каких-то гадает травах. Просто наводит, проклятая, страх! Радостей мало — пророчит всё горе; Вздумал бы плакать — наплакал бы море, Да — Господь милостив! Молвила ведьма горластому парню: Вывел коня на базар — откупился! Весь околоток колдунье дивился. Черт у ней, что ли, в дрожжах-то сидит?.. Будет твоя особливая доля: Милые слезы — и вечная воля! Ты в пузыречек наловишь их сотню, Станешь его затыкать Малолетков морочь, Я погожу пока, чертова дочь! Ты нам тогда предскажи нашу долю, Как от господ отойдем мы на волю! ИЗВОЗЧИК 1 Парень был Ванюха ражий, Рослый человек,- Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век. Полусонный по природе, Знай зевал в кулак И название в народе Получил: Правда, с ним случилось диво, Как в Грязной стоял: Ел он мало и лениво, По ночам не спал Всё глядит, бывало в оба В супротивный дом: Там жила его зазноба - Кралечка лицом! Под ворота словно птичка Вылетит с гнезда, Белоручка, белоличка Прокатив ее, учтиво Он ей раз сказал: Полно - не замай! Прежде выкупись на волю, Да потом хватай! Скоро лето наступило, С барыней своей Таня в Тулу укатила. Он по прежнему порядку Полюбил чаек, Наблюдал свою лошадку, Добывал оброк, Пил умеренно горелку, Знал копейке вес, Да какую же проделку Сочинил с ним бес!.. А потом наелся плотно, Обрядил коня И улегся беззаботно До другого дня Спит и слышит стук в ворота. Он вскочил, как заяц сгонный Видит: Помутился ум у Вани, Он как лист дрожал Поглядел купчина в сани И, крестясь, сказал: Не взыщите за тревогу - Капитал большой. Понимаете, с походом Будет тысяч пять И пока рубли звенели, Поднялся весь дом - Ваньки сонные глядели, Оступя кругом. Благо ты не знал: Серебро-то не бумажки, Нет приметы, брат; Мне ходить бы без рубашки, Ты бы стал богат,- Да господь-то справедливый Попугал шутя Над разиней поглумились И опять легли, А как утром пробудились И в сарай пришли, Глядь - и обмерли с испугу Ни гу-гу - молчат; Показали вверх друг другу И пошли назад Прибежал хозяин бледный, Вся сошлась семья: Над санями под навесом На вожжах висел! А ведь был детина ражий, Рослый человек,- Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век Время-то есть, да писать нет возможности. Не перейти бы границ осторожности, Голову держит в тисках! Утром мы наше село посещали, Где я родился и взрос. Сердце, подвластное старой печали, Сжалось; в уме шевельнулся вопрос: Новое время - свободы, движенья, Земства, железных путей. Что ж я не вижу следов обновленья В бедной отчизне моей? Те же напевы, тоску наводящие, С детства знакомые нам, И о терпении новом молящие, Те же попы по церквам. В жизни крестьянина, ныне свободного, Бедность, невежество, мрак. Где же ты, тайна довольства народного? Ворон в ответ мне прокаркал: На телеграфную нить Он пересел. Падает замертво птица угрюмая, Нить телеграфа дрожит Как ты кротка, как ты послушна, Ты рада быть его рабой, Но он внимает равнодушно, Уныл и холоден душой. Молода, Горда, надменна и прекрасна, Ты им играла самовластно, Но он любил, любил тогда! Так солнце осени - без туч Стоит, не грея, на лазури, А летом и сквозь сумрак бури Бросает животворный луч Надо мной певала матушка, Колыбель мою качаючи: Нет богаче, нет пригожее, Нет нарядней Калистратушки! В ключевой воде купаюся, Пятерней чешу волосыньки, Урожаю дожидаюся С непосеянной полосыньки! А хозяйка занимается На нагих детишек стиркою, Пуще мужа наряжается - Носит лапти с подковыркою!.. Дом - дворец роскошный, длинный, двухэтажный, С садом и с решеткой; муж - сановник важный. Красота, богатство, знатность и свобода - Всё ей даровали случай и природа. Только показалась - и над светским миром Солнцем засияла, вознеслась кумиром! Воин, царедворец, дипломат, посланник - Красоты волшебной раболепный данник; Свет ей рукоплещет, свет ей подражает. Властвует княгиня, цепи налагает, Но цепей не носит, прихоти послушна, Ни за что полюбит, бросит равнодушно: Ей чужое счастье ничего не стоит - Если и погибнет, торжество удвоит! Сердце ли в ней билось чересчур спокойно, Иль кругом всё было страсти недостойно, Только ни однажды в молодые лета Грудь ее любовью не была согрета. В вихре жизни бальной До поры осенней - пышной и печальной - Дожила княгиня Труден был ей траур,- доктор догадался И нашел, чтоб воды были б ей полезны Доктора в столицах вообще любезны. Если только русский едет за границу, Посылай в Палермо, в Пизу или Ниццу, Быть ему в Париже - так судьбам угодно! Год в столице моды шумно и спокойно Прожила княгиня; на второй влюбилась В доктора-француза - и сама дивилась! Не был он красавец, но ей было ново Страстно и свободно льющееся слово, Смелое, живое Свергнуть иго страсти Нет и помышленья В Россию тотчас написали; Немец-управитель без большой печали Продал за бесценок в силу повеленья, Английские парки, русские селенья, Земли, лес и воды, дачу и усадьбу Получили деньги - и сыграли свадьбу Круто изменился Доктор-спекулятор; деспотом явился! Деньги, бриллианты - всё пустил в аферы, А жену тиранил, ревновал без меры, А когда бедняжка с горя захворала, Свез ее в больницу Навещал сначала, А потом уехал - словно канул в воду! Скорбная, больная, гасла больше году В нищете княгиня Смерть ее в Париже не была заметна: Бедно нарядили, схоронили бедно А в отчизне дальной словно были рады: Целый год судили - резко, без пощады, Наконец устали И одна осталась Память: Да еще остался дом с ее гербами, Доверху набитый бедными жильцами, Да в строфах небрежных русского поэта Вдохновленных ею чудных два куплета, Да голяк-потомок отрасли старинной, Светом позабытый и ни в чем невинный. Когда из мрака заблужденья Горячим словом убежденья Я душу падшую извлек, И, вся полна глубокой муки, Ты прокляла, ломая руки, Тебя опутавший порок; Когда забывчивую совесть Воспоминанием казня, Ты мне передавала повесть Всего, что было до меня; И вдруг, закрыв лицо руками, Стыдом и ужасом полна, Ты разрешилася слезами, Возмущена, потрясена,- Верь: Я понял все, дитя несчастья! Я все простил и все забыл. Зачем же тайному сомненью Ты ежечасно предана? Толпы бессмысленному мненью Ужель и ты покорена? Не верь толпе - пустой и лживой, Забудь сомнения свои, В душе болезненно-пугливой Гнетущей мысли не таи! Грустя напрасно и бесплодно, Не пригревай змеи в груди И в дом мой смело и свободно Хозяйкой полною войди! Связано с распространенными в е гг. Стихотворение заслужило многочисленные похвалы: Не однажды, в том числе и полемизируя, упоминал о стихотворении Ф. Да, думаете вы, этот человек силен. Душа, в которой зародились столь различные звуки, и образы, и все эти мысли,— способна побороться со всем, с чем человек в силах бороться. Он может быть не выслушан, может быть не понят: Тускло смотрит месяц медный В колыбель твою, Стану сказывать не сказки - Правду пропою; Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю. По губернии раздался Всем отрадный клик: Твой отец под суд попался - Явных тьма улик. Но отец твой - плут известный - Знает роль свою. Спи, пострел, покуда честный! Подрастешь - и мир крещеный Скоро сам поймешь, Купишь фрак темно-зеленый И перо возьмешь. Будешь ты чиновник с виду И подлец душой, Провожать тебя я выду - И махну рукой! В день привыкнешь ты картинно Спину гнуть свою Спи, пострел, пока невинный! Тих и кроток, как овечка, И крепонек лбом, До хорошего местечка Доползешь ужом - И охулки не положишь На руку свою. Спи, покуда красть не можешь! Купишь дом многоэтажный, Схватишь крупный чин И вдруг станешь барин важный, Русский дворянин. Заживешь - и мирно, ясно Кончишь жизнь свою Спи, чиновник мой прекрасный! Опять я в деревне. Хожу на охоту, Пишу мои вирши — живется легко. Вчера, утомленный ходьбой по болоту, Забрел я в сарай и заснул глубоко. Воркует голубка; над крышей летал, Кричат молодые грачи; Летит и другая какая-то птица — По тени узнал я ворону как раз; Чу! Всё серые, карие, синие глазки — Смешались, как в поле цветы. В них столько покоя, свободы и ласки, В них столько святой доброты! Я детского глаза люблю выраженье, Его я узнаю всегда. В т о р о й А барин, сказали!.. Т р е т и й Потише вы, черти! В т о р о й У бар бороды не бывает — усы. П е р в ы й А ноги-то длинные, словно как жерди. Ч е т в е р т ы й А вона на шапке, гляди-тко,— часы! П я т ы й Ай, важная штука! С е д ь м о й Чай, дорого стоит? В о с ь м о й Как солнце горит! Д е в я т ы й А вона собака — большая, большая! Вода с языка-то бежит. Т р е т и й с испугом Глядит! Затих я, прищурился — снова явились, Глазенки мелькают в щели. Что было со мною — всему подивились И мой приговор изрекли: Лежал бы себе на печи! И видно не барин: В их жизни так много поэзии слито, Как дай Бог балованным деткам твоим. Ни науки, ни неги Не ведают в детстве они. Я делывал с ними грибные набеги: Раскапывал листья, обшаривал пни, Старался приметить грибное местечко, А утром не мог ни за что отыскать. Должно быть, за подвиги славы мы ждали. У нас же дорога большая была: Рабочего звания люди сновали По ней без числа. Копатель канав вологжанин, Лудильщик, портной, шерстобит, А то в монастырь горожанин Под праздник молиться катит. Под наши густые старинные вязы На отдых тянуло усталых людей. Старайтесь найпаче На Господа Бога во всем потрафлять: У нас был Вавило, жил всех побогаче, Да вздумал однажды на Бога роптать,— С тех пор захудал, разорился Вавило, Нет меду со пчел, урожаю с земли, И только в одном ему счастие было, Что волосы из носу шибко росли Прохожий заснет под свои прибаутки, Ребята за дело — пилить и строгать! Иступят пилу — не наточишь и в сутки! Сломают бурав — и с испугу бежать. Случалось, тут целые дни пролетали,— Что новый прохожий, то новый рассказ До полдня грибы собирали. Вот из лесу вышли — навстречу как раз Синеющей лентой, извилистой, длинной, Река луговая; спрыгнули гурьбой, И русых головок над речкой пустынной Что белых грибов на полянке лесной! Река огласилась и смехом и воем: Тут драка — не драка, игра — не игра А солнце палит их полуденным зноем. У каждого полно лукошко, А сколько рассказов! Попался косой, Поймали ежа, заблудились немножко И видели волка Ежу предлагают и мух, и козявок, Корней молочко ему отдал свое — Не пьет! Кто ловит пиявок На лаве, где матка колотит белье, Кто нянчит сестренку, двухлетнюю Глашку, Кто тащит на пожню ведерко кваску, А тот, подвязавши под горло рубашку, Таинственно что-то чертит по песку; Та в лужу забилась, а эта с обновой: Сплела себе славный венок, Всё беленький, желтенький, бледно-лиловый Да изредка красный цветок. Те спят на припеке, те пляшут вприсядку. Вот девочка ловит лукошком лошадку — Поймала, вскочила и едет на ней. И ей ли, под солнечным зноем рожденной И в фартуке с поля домой принесенной, Бояться смиренной лошадки своей?.. Грибная пора отойти не успела, Гляди — уж чернехоньки губы у всех, Набили оскому: А там и малина, брусника, орех! Ребяческий крик, повторяемый эхом, С утра и до ночи гремит по лесам. Испугана пеньем, ауканьем, смехом, Взлетит ли тетеря, закокав птенцам, Зайчонок ли вскочит — содом, суматоха! Вот старый глухарь с облинялым крылом В кусту завозился Живого в деревню тащат с торжеством Он видит, как поле отец удобряет, Как в рыхлую землю бросает зерно, Как поле потом зеленеть начинает, Как колос растет, наливает зерно; Готовую жатву подрежут серпами, В снопы перевяжут, на ригу свезут, Просушат, колотят-колотят цепами, На мельнице смелют и хлеб испекут. Отведает свежего хлебца ребенок И в поле охотней бежит за отцом. Однако же зависть в дворянском дитяти Посеять нам было бы жаль. Итак, обернуть мы обязаны кстати Другой стороною медаль. Положим, крестьянский ребенок свободно Растет, не учась ничему, Но вырастет он, если Богу угодно, А сгибнуть ничто не мешает ему. Положим, он знает лесные дорожки, Гарцует верхом, не боится воды, Зато беспощадно едят его мошки, Зато ему рано знакомы труды Однажды, в студеную зимнюю пору, Я из лесу вышел; был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору Лошадка, везущая хворосту воз. И, шествуя важно, в спокойствии чинном, Лошадку ведет под уздцы мужичок В больших сапогах, в полушубке овчинном, В больших рукавицах В лесу раздавался топор дровосека. А как звать тебя? На эту картину так солнце светило, Ребенок был так уморительно мал, Как будто все это картонное было, Как будто бы в детский театр я попал! Но мальчик был мальчик живой, настоящий, И дровни, и хворост, и пегонький конь, И снег, до окошек деревни лежащий, И зимнего солнца холодный огонь — Все, все настоящее русское было, С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы, Что русской душе так мучительно мило, Что русские мысли вселяет в умы, Те честные мысли, которым нет воли, Которым нет смерти — дави не дави, В которых так много и злобы и боли, В которых так много любви! На то вам и красное детство дано, Чтоб вечно любить это скудное поле, Чтоб вечно вам милым казалось оно. Храните свое вековое наследство, Любите свой хлеб трудовой — И пусть обаянье поэзии детства Проводит вас в недра землицы родной!.. Обширная область собачьей науки Ему в совершенстве знакома была; Он начал такие выкидывать штуки, Что публика с места сойти не могла. Уж тут не до страха! Вдруг стало темно В сарае: Широкая дверь отперлась, заскрипела, Ударилась в стену, опять заперлась. Под крупным дождем ребятишки бежали Босые к деревне своей Мы с верным Фингалом грозу переждали И вышли искать дупелей. Тёмен вернулся с кладбища Трофим; Малые детки вернулися с ним, Сын да девочка. Домой-то без матушки Горько вернуться: Дома порылся, кубарь отыскал: Кто ни проходит — жалеет сирот: Дети широко раскрыли глаза, Стихли. У Маши блеснула слеза Ну же, не плачьте! Трофим Крики услышал и выбежал к ним, Стал унимать как умел, а соседушки Ну помогать ему: Что уж тут плакать? Пора привыкать К доле сиротской; забудьте вы мать: Спели церковники память ей вечную, Чай, уж теперь ее гложет, сердечную, Червь подземельный!.. Целую ночь проревели ребятушки: Матушку на небо боженька взял! Ну, удружили досужие кумушки! Ликует враг, молчит в недоуменье Вчерашний друг, качая головой, И вы, и вы отпрянули в смущенье, Стоявшие бессменно предо мной Великие, страдальческие тени, О чьей судьбе так горько я рыдал, На чьих гробах я преклонял колени И клятвы мести грозно повторял Литература с трескучими фразами, Полная духа античеловечного, Администрация наша с указами О забирании всякого встречного,— Дайте вздохнуть!.. Я простился с столицами, Мирно живу средь полей, Но и крестьяне с унылыми лицами Не услаждают очей; Их нищета, их терпенье безмерное Только досаду родит Что же ты любишь, дитя маловерное, Где же твой идол стоит?.. Она была исполнена печали, И между тем, как шумны и резвы Три отрока вокруг нее играли, Ее уста задумчиво шептали: Пойдете вы дорогою прямою И вам судьбы своей не избежать! Но говори им с молодости ранней: Есть времена, есть целые века, В которые нет ничего желанней, Прекраснее - тернового венка Белый день занялся над столицей, Сладко спит молодая жена, Только труженик муж бледнолицый Не ложится - ему не до сна! Завтра Маше подруга покажет Дорогой и красивый наряд Ничего ему Маша не скажет, Только взглянет В ней одной его жизни отрада, Так пускай в нем не видит врага: Два таких он ей купит наряда. А столичная жизнь дорога! Есть, конечно, прекрасное средство: Под рукою казенный сундук; Но испорчен он был с малолетства Изученьем опасных наук. Человек он был новой породы: Исключительно честь понимал, И безгрешные даже доходы Называл воровством, либерал! Лучше жить бы хотел он попроще, Не франтить, не тянуться бы в свет,- Да обидно покажется теще, Да осудит богатый сосед! И кипит-поспевает работа, И болит-надрывается грудь Вот и праздник - пора отдохнуть! Он лелеет красавицу Машу, Выпив полную чашу труда, Наслаждения полную чашу Жадно пьет Если дни его полны печали, То минуты порой хороши, Но и самая радость едва ли Не вредна для усталой души. Скоро в гроб его Маша уложит, Проклянет свой сиротский удел, И - бедняжка! Отчего он так быстро сгорел? Говорят, что счастье наше скользко,- Сам, увы! На границе Юрьевец-Повольска В собственном селе я проживал. Недостаток внешнего движенья Заменив работой головы, Приминал я в лето, без сомненья, Десятин до двадцати травы; Я лежал с утра до поздней ночи При волшебном плеске ручейка И мечтал, поднявши к небу очи, Созерцая гордо облака. Вереницей чудной и беспечной Предо мной толпился ряд идей, И витал я в сфере бесконечной, Презирая мелкий труд людей. Я лежал, гнушаясь их тревогой, Не нуждаясь, к счастию, ни в чем, Но зато широкою дорогой В сфере мысли шел богатырем; Гордый дух мой рос и расширялся, Много тайн я совмещал в груди И поведать миру собирался; Но любовь сказала: Я давно в созданье идеала Погружен был страстною душой: Я желал, чтоб женщина предстала В виде мудрой Клии предо мной, Чтоб и свет, и танцы, и наряды, И балы не нужны были ей; Чтоб она на всё бросала взгляды, Добытые мыслию своей; Чтоб она не плакала напрасно, Не смеялась втуне никогда, Говоря восторженно и страстно, Вдохновенно действуя всегда; Чтоб она не в рюмки и подносы, Не в дела презренной суеты - Чтоб она в великие вопросы Погружала мысли и мечты И нашел, казалось, я такую. Молода она еще была И свою натуру молодую Радостно развитью предала. Я читал ей Гегеля, Жан-Поля, Демосфена, Галича, Руссо, Глинку, Ричардсона, Декандоля, Волтера, Шекспира, Шамиссо, Байрона, Мильтона, Соутэя, Шеллинга, Клопштока, Дидеро В ком жила великая идея, Кто любил науку и добро; Всех она, казалось, понимала, Слушала без скуки и тоски, И сама уж на ночь начинала Тацита читать, одев очки. Правда, легче два десятка кегель Разом сбить ей было, чем понять, Как велик и плодотворен Гегель; Но умел я вразумлять и ждать! Так мы шли в развитьи нашем дружно, О высоком вечно говоря Но не то ей в жизни было нужно! Нет ее ни в зале, ни в саду. Тут предстала страшная картина Разом столько горя и тоски! Растерзав на клочья Ламартина, На бумагу клала пирожки И сажала в печь моя невеста!! Я смотреть без ужаса не мог, Как она рукой месила тесто, Как потом отведала пирог. Я не верил зрению и слуху, Думал я, не перестать ли жить? А у ней еще достало духу Мне пирог проклятый предложить. Вот они - великие идеи! Вот они - развития плоды! Где же вы, поэзии затеи? Что из вас, усилья и плоды? Сконфузилися обе, Видимо, перепугались вдруг; Я ушел в невыразимой злобе, Объявив, что больше им не друг. С той поры я верю: Холодно, голодно в нашем селении. Утро печальное - сырость, туман, Колокол глухо гудит в отдалении, В церковь зовет прихожан. Что-то суровое, строгое, властное Слышится в звоне глухом, В церкви провел я то утро ненастное И не забуду о нем. Всё население, старо и молодо, С плачем поклоны кладет, О прекращении лютого голода Молится жарко народ. Редко я в нем настроение строже И сокрушенней видал!
Схемы жаккардов для детей
Значение определителя равно
Ебей на русском
Николай Некрасов: Стихи
Первичный инструктаж по охране труда на рабочем
Что делают банкис должниками
Как подшить тюль из шифона
Стихи Некрасова
Сколько зерна нужно курице в день
Tomcat manager arguments
Стихотворения
Киноафиша казань кольцо расписание на сегодня
Тест полоски на определение пола ребенка
Есть ли такое приложение где можно
Темы стихов
Дрожжевое сырное тесто