Борис Годунов
Борис Годунов [1/3]
Борис Годунов
Кремлевские палаты Красная площадь Девичье поле. Новодевичий монастырь Кремлевские палаты Ночь. Келья в Чудовом монастыре Палаты патриарха Царские палаты Корчма на литовской границе Москва. Дом Шуйского Царские палаты Краков. Дом Вишневецкого Замок воеводы Мнишка в Санборе Ночь. Фонтан Граница Литовская Царская дума Равнина близ Новгорода-Северского Площадь перед собором в Москве Севск Лес Москва. Царские палаты Ставка Лобное место Кремль. Стража у крыльца Примечания: КЕЛЬЯ В ЧУДОВОМ МОНАСТЫРЕ. Сцены, исключенные из печатной редакции Из ранних редакций Примечания. Наряжены мы вместе город ведать, Но, кажется, нам не за кем смотреть: Москва пуста; вослед за патриархом К монастырю пошел и весь народ. Как думаешь, чем кончится тревога? Народ еще повоет, да поплачет, Борис еще поморщится немного, Что пьяница пред чаркою вина, И наконец по милости своей Принять венец смиренно согласится; А там — а там он будет нами править По-прежнему. Но месяц уж протек, Как, затворясь в монастыре с сестрою, Он, кажется, покинул всё мирское. Ни патриарх, ни думные бояре Склонить его доселе не могли; Не внемлет он ни слезным увещаньям, Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы, Ни голосу Великого Собора. Его сестру напрасно умоляли Благословить Бориса на державу; Печальная монахиня-царица Как он тверда, как он неумолима. Знать, сам Борис сей дух в нее вселил; Что ежели правитель в самом деле Державными заботами наскучил И на престол безвластный не взойдет? Скажу, что понапрасну Лилася кровь царевича-младенца; Что если так, Димитрий мог бы жить. Полно, точно ль Царевича сгубил Борис? Кто подкупал напрасно Чепчугова? Кто подослал обоих Битяговских С Качаловым? Я в Углич послан был Исследовать на месте это дело: Наехал я на свежие следы; Весь город был свидетель злодеянья; Все граждане согласно показали; И, возвратясь, я мог единым словом Изобличить сокрытого злодея. Зачем же ты его не уничтожил? Он, признаюсь, тогда меня смутил Спокойствием, бесстыдностью нежданной, Он мне в глаза смотрел как будто правый: Расспрашивал, в подробности входил — И перед ним я повторил нелепость, Которую мне сам он нашептал. А что мне было делать? Но царь На всё глядел очами Годунова, Всему внимал ушами Годунова: Пускай его б уверил я во всем; Борис тотчас его бы разуверил, А там меня ж сослали б в заточенье, Да в добрый час, как дядю моего, В глухой тюрьме тихонько б задавили. Не хвастаюсь, а в случае, конечно, Никая казнь меня не устрашит, Я сам не трус, но также не глупец И в петлю лезть не соглашуся даром. Слушай, верно Губителя раскаянье тревожит: Конечно, кровь невинного младенца Ему ступить мешает на престол. Перешагнет; Борис не так-то робок! Какая честь для нас, для всей Руси! Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, Зять палача и сам в душе палач, Возьмет венец и бармы Мономаха Так, родом он незнатен; мы знатнее. Легко сказать, природные князья. Природные, и Рюриковой крови. А слушай, князь, ведь мы б имели право Наследовать Феодору. Да, боле, Чем Годунов. Ведь в самом деле! Когда Борис хитрить не перестанет, Давай народ искусно волновать, Пускай они оставят Годунова, Своих князей у них довольно, пусть Себе в цари любого изберут. Не мало нас, наследников варяга, Да трудно нам тягаться с Годуновым: Народ отвык в нас видеть древню отрасль Воинственных властителей своих. Уже давно лишились мы уделов, Давно царям подручниками служим, А он умел и страхом и любовью И славою народ очаровать. Шуйский глядит в окно. Он смел, вот всё — а мы Видишь, Народ идет, рассыпавшись, назад — Пойдем скорей, узнаем, решено ли. Он от себя прогнал Святителей, бояр и патриарха. Они пред ним напрасно пали ниц; Его страшит сияние престола. О боже мой, кто будет нами править? Да вот верховный дьяк Выходит нам сказать решенье Думы. Щелкалов с Красного крыльца. Собором положили В последний раз отведать силу просьбы Над скорбною правителя душой. Заутра вновь святейший патриарх, В Кремле отпев торжественно молебен, Предшествуем хоругвями святыми, С иконами Владимирской, Донской, Воздвижется, а с ним синклит, бояре, Да сонм дворян, да выборные люди, И весь народ московский православный, Мы все пойдем молить царицу вновь, Да сжалится над сирою Москвою И на венец благословит Бориса. Идите же вы с богом по домам, Молитеся — да взыдет к небесам Усердная молитва православных. Теперь они пошли к царице в келью, Туда вошли Борис и патриарх С толпой бояр. Всё еще Упрямится; однако есть надежда. Нельзя ли нам пробраться за ограду? Вся Москва Сперлася здесь; смотри: Что там за шум? Народ завыл, там падают, что волны, За рядом ряд Ну, брат, Дошло до нас; скорее! Ах, смилуйся, отец наш! Будь наш отец, наш царь! О чем там плачут? А как нам знать? Бросает его об земь. Все плачут, Заплачем, брат, и мы. Я силюсь, брат, Да не могу. Нет, я слюнёй помажу. Да кто их разберет? Ты, отче патриарх, вы все, бояре, Обнажена моя душа пред вами: Вы видели, что я приемлю власть Великую со страхом и смиреньем. Сколь тяжела обязанность моя! Наследую могущим Иоаннам — Наследую и ангелу-царю!.. Воззри с небес на слезы верных слуг И ниспошли тому, кого любил ты, Кого ты здесь столь дивно возвеличил, Священное на власть благословенье: Да правлю я во славе свой народ, Да буду благ и праведен, как ты. От вас я жду содействия, бояре, Служите мне, как вы ему служили, Когда труды я ваши разделял, Не избранный еще народной волей. Не изменим присяге, нами данной. Теперь пойдем, поклонимся гробам Почиющих властителей России, А там — сзывать весь наш народ на пир, Всех, от вельмож до нищего слепца; Всем вольный вход, все гости дорогие. Уходит, за ним и бояре. Князь Воротынский останавливая Шуйского. Да здесь, намедни, Ты помнишь? Нет, не помню ничего. Когда народ ходил в Девичье поле, Ты говорил Теперь не время помнить, Советую порой и забывать. А впрочем, я злословием притворным Тогда желал тебя лишь испытать, Верней узнать твой тайный образ мыслей; Но вот — народ приветствует царя — Отсутствие мое заметить могут — Иду за ним. КЕЛЬЯ В ЧУДОВОМ МОНАСТЫРЕ года ОТЕЦ ПИМЕН, ГРИГОРИЙ спящий, Пимен пишет перед лампадой. Еще одно, последнее сказанье — И летопись окончена моя, Исполнен долг, завещанный от бога Мне, грешному. Недаром многих лет Свидетелем господь меня поставил И книжному искусству вразумил; Когда-нибудь монах трудолюбивый Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду — И, пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за темные деянья Спасителя смиренно умоляют. На старости я сызнова живу, Минувшее проходит предо мною — Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно, Немного лиц мне память сохранила, Немного слов доходят до меня, А прочее погибло невозвратно Но близок день, лампада догорает — Еще одно, последнее сказанье пишет. Всё тот же сон! А всё перед лампадой Старик сидит, да пишет — и дремотой, Знать, во всю ночь он не смыкал очей. Как я люблю его спокойный вид, Когда, душой в минувшем погруженный, Он летопись свою ведет, и часто Я угадать хотел, о чем он пишет? О темном ли владычестве татар? О казнях ли свирепых Иоанна? О бурном ли новогородском Вече? О славе ли отечества? Ни на челе высоком, ни во взорах Нельзя прочесть его сокрытых дум; Всё тот же вид смиренный, величавый. Так точно дьяк, в приказах поседелый, Спокойно зрит на правых и виновных, Добру и злу внимая равнодушно, Не ведая ни жалости, ни гнева. Благослови меня, Честный отец. Благослови господь Тебя и днесь и присно и вовеки. Ты всё писал и сном не позабылся, А мой покой бесовское мечтанье Тревожило, и враг меня мутил. Мне снилося, что лестница крутая Меня вела на башню; с высоты Мне виделась Москва, что муравейник; Внизу народ на площади кипел И на меня указывал со смехом, И стыдно мне и страшно становилось — И, падая стремглав, я пробуждался И три раза мне снился тот же сон. Младая кровь играет; Смиряй себя молитвой и постом, И сны твои видений легких будут Исполнены. Доныне — если я, Невольною дремотой обессилен, Не сотворю молитвы долгой к ночи — Мой старый сон не тих и не безгрешен, Мне чудятся то шумные пиры, То ратный стан, то схватки боевые, Безумные потехи юных лет! Как весело провел свою ты младость! Ты воевал под башнями Казани, Ты рать Литвы при Шуйском отражал, Ты видел двор и роскошь Иоанна! Зачем и мне не тешиться в боях, Не пировать за царскою трапезой? Успел бы я, как ты, на старость лет От суеты, от мира отложиться, Произнести монашества обет И в тихую обитель затвориться. Не сетуй, брат, что рано грешный свет Покинул ты, что мало искушений Послал тебе всевышний. Нас издали пленяет слава, роскошь И женская лукавая любовь. Я долго жил и многим насладился, Но с той поры лишь ведаю блаженство, Как в монастырь господь меня привел. Подумай, сын, ты о царях великих. Кто смеет Противу их? Часто Златый венец тяжел им становился: Они его меняли на клобук. Царь Иоанн искал успокоенья В подобии монашеских трудов. Его дворец, любимцев гордых полный, Монастыря вид новый принимал: Кромешники в тафьях и власяницах Послушными являлись чернецами, А грозный царь игуменом смиренным. Я видел здесь — вот в этой самой келье В ней жил тогда Кирилл многострадальный, Муж праведный. Тогда уж и меня Сподобил бог уразуметь ничтожность Мирских сует , здесь видел я царя, Усталого от гневных дум и казней. Задумчив, тих сидел меж нами Грозный, Мы перед ним недвижимо стояли, И тихо он беседу с нами вел. Он говорил игумену и братье: Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл, Вы все — обет примите мой духовный: Так говорил державный государь, И сладко речь из уст его лилася — И плакал он. А мы в слезах молились, Да ниспошлет господь любовь и мир Его душе страдающей и бурной. А сын его Феодор? На престоле Он воздыхал о мирном житие Молчальника. Он царские чертоги Преобратил в молитвенную келью; Там тяжкие, державные печали Святой души его не возмущали. Бог возлюбил смирение царя, И Русь при нем во славе безмятежной Утешилась — а в час его кончины Свершилося неслыханное чудо; К его одру, царю едину зримый, Явился муж необычайно светел, И начал с ним беседовать Феодор И называть великим патриархом. И все кругом объяты были страхом, Уразумев небесное виденье, Зане святый владыка пред царем Во храмине тогда не находился. Когда же он преставился, палаты Исполнились святым благоуханьем И лик его как солнце просиял — Уж не видать такого нам царя. О страшное, невиданное горе! Прогневали мы бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу Мы нарекли. Давно, честный отец, Хотелось мне тебя спросить о смерти Димитрия царевича; в то время Ты, говорят, был в Угличе. Привел меня бог видеть злое дело, Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич На некое был послан послушанье; Пришел я в ночь. На утро, в час обедни, Вдруг слышу звон, ударили в набат, Крик, шум. Бегут на двор царицы. Я Спешу туда ж — а там уже весь город. Вдруг между их, свиреп, от злости бледен, Является Иуда Битяговский. И в ужасе под топором злодеи Покаялись — и назвали Бориса. Каких был лет царевич убиенный? Да лет семи; ему бы ныне было Тому прошло уж десять лет Двенадцать лет — он был бы твой ровесник И царствовал; но бог судил иное. Сей повестью плачевной заключу Я летопись мою; с тех пор я мало Вникал в дела мирские. Брат Григорий, Ты грамотой свой разум просветил, Тебе свой труд передаю. В часы, Свободные от подвигов духовных, Описывай не мудрствуя лукаво Всё то, чему свидетель в жизни будешь: Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса, Пророчества и знаменья небесны — А мне пора, пора уж отдохнуть И погасить лампаду Но звонят К заутрене И не уйдешь ты от суда мирского, Как не уйдешь от божьего суда.
Воротынский Наряжены мы вместе город ведать, Но, кажется, нам не за кем смотреть: Москва пуста; вослед за патриархом К монастырю пошел и весь народ. Как думаешь, чем кончится тревога? Народ еще повоет да поплачет, Борис еще поморщится немного, Что пьяница пред чаркою вина, И наконец по милости своей Принять венец смиренно согласится; А там — а там он будет нами править По-прежнему. Воротынский Но месяц уж протек, Как, затворясь в монастыре с сестрою, Он, кажется, покинул все мирское. Ни патриарх, ни думные бояре[ 3 ] Склонить его доселе не могли; Не внемлет он ни слезным увещаньям, Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы, Ни голосу Великого Собора[ 4 ]. Его сестру напрасно умоляли Благословить Бориса на державу; Печальная монахиня-царица Как он тверда, как он неумолима. Знать, сам Борис сей дух в нее вселил; Что ежели правитель в самом деле Державными заботами наскучил И на престол безвластный не взойдет? Шуйский Скажу, что понапрасну Лилася кровь царевича-младенца; Что если так, Димитрий[ 5 ] мог бы жить. Полно, точно ль Царевича сгубил Борис? Шуйский А кто же? Кто подкупал напрасно Чепчугова? Кто подослал обоих Битяговских С Качаловым? Я в Углич послан был Исследовать на месте это дело: Наехал я на свежие следы; Весь город был свидетель злодеянья; Все граждане согласно показали; И, возвратись, я мог единым словом Изобличить сокрытого злодея. Воротынский Зачем же ты его не уничтожил? Шуйский Он, признаюсь, тогда меня смутил Спокойствием, бесстыдностью нежданной, Он мне в глаза смотрел, как будто правый: Расспрашивал, в подробности входил — И перед ним я повторил нелепость, Которую мне сам он нашептал. Воротынский Не чисто, князь. Шуйский А что мне было делать? Но царь На все глядел очами Годунова, Всему внимал ушами Годунова: Пускай его б уверил я во всем, Борис тотчас его бы разуверил, А там меня ж сослали б в заточенье, Да в добрый час, как дядю моего, В глухой тюрьме тихонько б задавили. Не хвастаюсь, а в случае, конечно, Никая казнь меня не устрашит. Я сам не трус, но также не глупец И в петлю лезть не соглашуся даром. Слушай, верно Губителя раскаянье тревожит: Конечно, кровь невинного младенца Ему ступить мешает на престол. Шуйский Перешагнет; Борис не так-то робок! Какая честь для нас, для всей Руси! Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,[ 6 ] Зять палача и сам в душе палач, Возьмет венец и бармы Мономаха Воротынский Ведь Шуйский, Воротынский Легко сказать, природные князья. Шуйский Природные, и Рюриковой крови. Воротынский Ведь в самом деле! Когда Борис хитрить не перестанет, Давай народ искусно волновать, Пускай они оставят Годунова, Своих князей у них довольно, пусть Себе в цари любого изберут. Воротынский Не мало нас, наследников варяга, Да трудно нам тягаться с Годуновым: Народ отвык в нас видеть древню отрасль Воинственных властителей своих. Уже давно лишились мы уделов, Давно царям подручниками служим, А он умел и страхом, и любовью, И славою народ очаровать. Шуйский Глядит в окно. Он смел, вот все — а мы Видишь, Народ идет, рассыпавшись, назад — Пойдем скорей, узнаем, решено ли. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ Н а р о д. Он от себя прогнал Святителей, бояр и патриарха. Они пред ним напрасно пали ниц; Его страшит сияние престола. Другой О боже мой, кто будет нами править? Третий Да вот верховный дьяк Выходит нам сказать решенье Думы. Щелкалов с Красного крыльца [ 11 ] Собором положили В последний раз отведать силу просьбы Над скорбною правителя душой. Заутра вновь святейший патриарх, В Кремле отпев торжественно молебен, Предшествуем хоругвями святыми, С иконами Владимирской, Донской, Воздвижется; а с ним синклит, бояре, Да сонм дворян, да выборные люди И весь народ московский православный, Мы все пойдем молить царицу вновь, Да сжалится над сирою Москвою И на венец благословит Бориса. Идите же вы с богом по домам, Молитеся — да взыдет к небесам Усердная молитва православных. Один Теперь они пошли к царице в келью,[ 12 ] Туда вошли Борис и патриарх С толпой бояр. Третий Все еще Упрямится; однако есть надежда. Баба с ребенком Агу! Один Нельзя ли нам пробраться за ограду? Вся Москва Сперлася здесь; смотри: Один Что там за шум? Народ завыл, там падают, что волны, За рядом ряд Ну, брат, Дошло до нас; скорее! Ах, смилуйся, отец наш! Будь наш отец, наш царь! Один тихо О чем там плачут? Другой А как нам знать? Баба с ребенком Ну, что ж? Бросает его об земь. Один Все плачут, Заплачем, брат, и мы. Другой Я силюсь, брат, Да не могу. Второй Нет, я слюнёй помажу. Первый Да кто их разберет? Народ Венец за ним! Борис Ты, отче патриарх,[ 13 ] вы все, бояре, Обнажена моя душа пред вами: Вы видели, что я приемлю власть Великую со страхом и смиреньем. Сколь тяжела обязанность моя! Наследую могущим Иоаннам[ 14 ] — Наследую и ангелу-царю!.. Воззри с небес на слезы верных слуг И ниспошли тому, кого любил ты, Кого ты здесь столь дивно возвеличил, Священное на власть благословенье: Да правлю я во славе свой народ, Да буду благ и праведен, как ты. От вас я жду содействия, бояре, Служите мне, как вы кому служили, Когда труды я ваши разделял, Не избранный еще народной волей. Бояре Не изменим присяге, нами данной. Борис Теперь пойдем, поклонимся гробам Почиющих властителей России, А там — сзывать весь наш народ на пир, Всех, от вельмож до нищего слепца; Всем вольный вход, все гости дорогие. Уходит, за ним и бояре. Воротынский останавливая Шуйского Ты угадал. Воротынский Да здесь, намедни, Ты помнишь? Шуйский Нет, не помню ничего. Воротынский Когда народ ходил в Девичье поле, Ты говорил Шуйский Теперь не время помнить, Советую порой и забывать. А впрочем, я злословием притворным Тогда желал тебя лишь испытать, Верней узнать твой тайный образ мыслей; Но вот — народ приветствует царя — Отсутствие мое заметить могут — Иду за ним. Пимен Пишет перед лампадой. Еще одно, последнее сказанье — И летопись окончена моя, Исполнен долг, завещанный от бога Мне, грешному. Недаром многих лет Свидетелем господь меня поставил И книжному искусству вразумил; Когда-нибудь монах трудолюбивый Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду — И, пыль веков от хартий отряхнув,[ 17 ] Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за темные деянья Спасителя смиренно умоляют. На старости я сызнова живу, Минувшее проходит предо мною — Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно, Не много лиц мне память сохранила, Не много слов доходят до меня, А прочее погибло невозвратно Но близок день, лампада догорает — Еще одно, последнее сказанье. Все тот же сон! А все перед лампадой Старик сидит да пишет — и дремотой, Знать, во всю ночь он не смыкал очей. Как я люблю его спокойный вид, Когда, душой в минувшем погруженный, Он летопись свою ведет; и часто Я угадать хотел, о чем он пишет? О темном ли владычестве татар? О казнях ли свирепых Иоанна? О бурном ли новогородском Вече? О славе ли отечества? Ни на челе высоком, ни во взорах Нельзя прочесть его сокрытых дум; Все тот же вид смиренный, величавый. Так точно дьяк, в приказах поседелый, Спокойно зрит на правых и виновных, Добру и злу внимая равнодушно, Не ведая ни жалости, ни гнева. Григорий Благослови меня, Честный отец. Пимен Благослови Господь Тебя и днесь, и присно, и вовеки. Григорий Ты все писал и сном не позабылся, А мой покой бесовское мечтанье Тревожило, и враг меня мутил. Мне снилося, что лестница крутая Меня вела на башню; с высоты Мне виделась Москва, что муравейник; Внизу народ на площади кипел И на меня указывал со смехом, И стыдно мне и страшно становилось — И, падая стремглав, я пробуждался И три раза мне снился тот же сон. Пимен Младая кровь играет; Смиряй себя молитвой и постом, И сны твои видений легких будут Исполнены. Доныне — если я, Невольною дремотой обессилен, Не сотворю молитвы долгой к ночи — Мой старый сон не тих, и не безгрешен, Мне чудятся то шумные пиры, То ратный стан, то схватки боевые, Безумные потехи юных лет! Григорий Как весело провел свою ты младость! Ты воевал под башнями Казани, Ты рать Литвы при Шуйском отражал, Ты видел двор и роскошь Иоанна! Зачем и мне не тешиться в боях, Не пировать за царскою трапезой? Успел бы я, как ты, на старость лет От суеты, от мира отложиться, Произнести монашества обет И в тихую обитель затвориться. Пимен Не сетуй, брат, что рано грешный свет Покинул ты, что мало искушений Послал тебе всевышний. Нас издали пленяет слава, роскошь И женская лукавая любовь. Я долго жил и многим насладился; Но с той поры лишь ведаю блаженство, Как в монастырь господь меня привел. Подумай, сын, ты о царях великих. Кто смеет Противу их? Часто Златый венец тяжел им становился: Они его меняли на клобук. Его дворец, любимцев гордых полный, Монастыря вид новый принимал: Кромешники в тафьях и власяницах[ 19 ] Послушными являлись чернецами, А грозный царь игуменом смиренным. Я видел здесь — вот в этой самой келье В ней жил тогда Кирилл многострадальный, Муж праведный. Тогда уж и меня Сподобил бог уразуметь ничтожность Мирских сует , здесь видел я царя, Усталого от гневных дум и казней. Задумчив, тих сидел меж нами Грозный, Мы перед ним недвижимо стояли, И тихо он беседу с нами вел. Он говорил игумену и братье: Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл, Вы все — обет примите мой духовный: Так говорил державный государь, И сладко речь из уст его лилася, И плакал он. А мы в слезах молились, Да ниспошлет господь любовь и мир Его душе страдающей и бурной. А сын его Феодор? На престоле Он воздыхал о мирном житие Молчальника. Он царские чертоги Преобратил в молитвенную келью; Там тяжкие, державные печали Святой души его не возмущали. Бог возлюбил смирение царя, И Русь при нем во славе безмятежной Утешилась — а в час его кончины Свершилося неслыханное чудо: К его одру, царю едину зримый, Явился муж необычайно светел, И начал с ним беседовать Феодор И называть великим патриархом. И все кругом объяты были страхом, Уразумев небесное виденье, Зане святый владыка пред царем Во храмине тогда не находился. Когда же он преставился, палаты Исполнились святым благоуханьем, И лик его как солнце просиял — Уж не видать такого нам царя. О страшное, невиданное горе! Прогневали мы бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу Мы нарекли. Григорий Давно, честный отец, Хотелось мне тебя спросить о смерти Димитрия-царевича; в то время Ты, говорят, был в Угличе. Привел меня бог видеть злое дело, Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич На некое был послан послушанье;[ 21 ] Пришел я в ночь. Наутро в час обедни Вдруг слышу звон, ударили в набат, Крик, шум. Бегут на двор царицы. Я Спешу туда ж — а там уже весь город. Вдруг между их, свиреп, от злости бледен, Является Иуда Битяговский. И в ужасе под топором злодеи Покаялись — и назвали Бориса. Григорий Каких был лет царевич убиенный? Пимен Да лет семи; ему бы ныне было Тому прошло уж десять лет Двенадцать лет — он был бы твой ровесник И царствовал; но бог судил иное. Сей повестью плачевной заключу Я летопись мою; с тех пор я мало Вникал в дела мирские. Брат Григорий, Ты грамотой свой разум просветил, Тебе свой труд передаю. В часы, Свободные от подвигов духовных, Описывай, не мудрствуя лукаво, Все то, чему свидетель в жизни будешь: Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса, Пророчества и знаменья небесны — А мне пора, пора уж отдохнуть И погасить лампаду Но звонят К заутрене И не уйдешь ты от суда мирского, Как не уйдешь от божьего суда. Патриарх И он убежал, отец игумен? Игумен Убежал, святый владыко. Вот уж тому третий день. Да какого он роду? Игумен Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где,[ 22 ] жил в Суздале, в Ефимьевском монастыре, ушел оттуда, шатался по разным обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: Патриарх Уж эти мне грамотеи! Ах он, сосуд диавольский! Однако нечего царю докладывать об этом; что тревожить отца-государя? Довольно будет объявить о побеге дьяку Смирнову али дьяку Ефимьеву; эдака ересь! Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное покаяние. Ведь это ересь, отец игумен. Игумен Ересь, святый владыко, сущая ересь. Второй В своей опочивальне Он заперся с каким-то колдуном. Первый Так, вот его любимая беседа: Желал бы знать, о чем гадает он? Второй Вот он идет. Первый Как он угрюм! Достиг я высшей власти; Шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет моей душе. Не так ли Мы смолоду влюбляемся и алчем Утех любви, но только утолим Сердечный глад мгновенным обладаньем, Уж, охладев, скучаем и томимся?.. Напрасно мне кудесники сулят Дни долгие, дни власти безмятежной — Ни власть, ни жизнь меня не веселят; Предчувствую небесный гром и горе. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать — Но отложил пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна, Они любить умеют только мертвых. Безумны мы, когда народный плеск Иль ярый вопль тревожит сердце наше! Бог насылал на землю нашу глад,[ 24 ] Народ завыл, в мученьях погибая; Я отворил им житницы, я злато Рассыпал им, я им сыскал работы — Они ж меня, беснуясь, проклинали! Пожарный огнь их домы истребил,[ 25 ] Я выстроил им новые жилища. Они ж меня пожаром упрекали! В семье моей я мнил найти отраду, Я дочь мою мнил осчастливить браком — Как буря, смерть уносит жениха Кто ни умрет, я всех убийца тайный: Я ускорил Феодора кончину, Я отравил свою сестру царицу, Монахиню смиренную Так, здравая, она восторжествует Над злобою, над темной клеветою. И рад бежать, да некуда Да, жалок тот, в ком совесть нечиста. Хозяйка Чем-то мне вас потчевать, старцы честные? Варлаам Чем бог пошлет, хозяюшка. Хозяйка Как не быть, отцы мои! Мисаил Что ж ты закручинился, товарищ? Вот и граница литовская, до которой так хотелось тебе добраться. Григорий Пока не буду в Литве, до тех пор не буду спокоен. Варлаам Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: Мисаил Складно сказано, отец Варлаам. Вот вам, отцы мои. Мисаил Спасибо, родная, бог тебя благослови. Монахи пьют; Варлаам затягивает песню: Как во городе во Казани Варлаам Григорию Что же ты не подтягиваешь, да и не потягиваешь? Варлаам А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же чарочку за шинкарочку Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить, как мы, милости просим — нет, так убирайся, проваливай: Григорий Пей да про себя разумей, отец Варлаам! Варлаам А что мне про себя разуметь? Мисаил Оставь его, отец Варлаам. Варлаам Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда,— да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал Григорий хозяйке Куда ведет эта дорога? Хозяйка В Литву, мой кормилец, к Луёвым горам. Григорий А далече ли до Луёвых гор? Хозяйка Недалече, к вечеру можно бы туда поспеть, кабы не заставы царские да сторожевые приставы. Хозяйка Кто-то бежал из Москвы, а велено всех задерживать да осматривать. Григорий про себя Вот тебе, бабушка, Юрьев день. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка; дело, брат, дело! Мисаил Складно сказано, отец Варлаам Григорий Да кого ж им надобно? Кто бежал из Москвы? Хозяйка А господь его ведает, вор ли, разбойник — только здесь и добрым людям нынче прохода нет — а что из того будет? Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор. От этих приставов только и толку, что притесняют прохожих, да обирают нас, бедных. Рада бы сама спрятаться. Только слава, что дозором ходят, а подавай им и вина, и хлеба, и неведомо чего — чтоб им издохнуть, окаянным! Хозяйка Добро пожаловать, гости дорогие, милости просим. Один пристав другому Ба! Вы что за люди? Варлаам Мы божии старцы, иноки смиренные, ходим по селениям да собираем милостыню христианскую на монастырь. Пристав Григорию А ты? Григорий Мирянин из пригорода; проводил старцев до рубежа, отселе иду восвояси. Мисаил Так ты раздумал Пристав Хозяйка, выставь-ка еще вина — а мы здесь со старцами попьем да побеседуем. Другой пристав тихо Парень-то, кажется, гол, с него взять нечего; зато старцы Первый Молчи, сейчас до них доберемся. Варлаам Плохо, сыне, плохо! Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трех полушек[ 29 ] не вымолишь. Пройдет неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? Господь помилуй и спаси! В продолжение Варлаамовой речи первый пристав значительно всматривается в Мисаила. Мисаил Что ты на меня так пристально смотришь? Первый пристав А вот что: А того беглого еретика царь приказал изловить и повесить. Знаешь ли ты это? Пристав Варлааму Умеешь ли ты читать? Варлаам Смолоду знал, да разучился. Пристав Мисаилу А ты? Мисаил Не умудрил господь. Пристав Так вот тебе царский указ. Мисаил На что мне его? Пристав Мне сдается, что этот беглый еретик, вор, мошенник — ты. Вот мы сейчас и справимся. Хозяйка Ах, они окаянные мучители! Пристав Кто здесь грамотный? А у кого же ты научился? Григорий У нашего пономаря. А по справкам оказалось, отбежал он, окаянный Гришка, к границе литовской Григорий Тут не сказано повесить. А лет ему вору Гришке от роду А росту он среднего, лоб имеет плешивый, бороду седую, брюхо толстое Вот уж не думал, не гадал. Варлаам вырывая бумагу Отстаньте, сукины дети! Я давно не читывал и худо разбираю, а тут уж разберу, как дело до петли доходит. Второй пристав Да, помнится, двадцать. Так и нам было сказано. Первый пристав Григорию Да ты, брат, видно, забавник. Во время чтения Григорий стоит потупя голову, с рукою за пазухой. Да это, друг, уж не ты ли? Григорий вдруг вынимает кинжал; все перед ним расступаются, он бросается в окно. Все бегут в беспорядке. Встает, за ним и все. Ну, гости дорогие, Последний ковш! Мальчик Царю небес, везде и присно сущий, Своих рабов молению внемли: Помолимся о нашем государе, Об избранном тобой, благочестивом Всех христиан царе самодержавном. Храни его в палатах, в поле ратном, И на путях, и на одре ночлега. Подай ему победу на враги, Да славится он от моря до моря. Да здравием цветет его семья, Да осенят ее драгие ветви Весь мир земной — а к нам, своим рабам, Да будет он, как прежде, благодатен, И милостив и долготерпелив, Да мудрости его неистощимой Проистекут источники на нас; И царскую на то воздвигнув чашу, Мы молимся тебе, царю небес. Да здравствует великий государь! Простите же вы, гости дорогие; Благодарю, что вы моей хлеб-солью Не презрели. Гости уходят, он провожает их до дверей. Пушкин Насилу убрались; ну, князь Василий Иванович, я уж думал, что нам не удастся и переговорить. Шуйский слугам Вы что рот разинули? Все бы вам господ подслушивать. Сбирайте со стола да ступайте вон. Что такое, Афанасий Михайлович? Пушкин Чудеса да и только. Племянник мой, Гаврила Пушкин, мне Из Кракова гонца прислал сегодня. Пушкин Странную племянник пишет новость. Идет к дверям и осматривает. Державный отрок, По манию Бориса убиенный Шуйский Да это уж не ново! Пушкин Послушай до конца. Кто б ни был он, спасенный ли царевич, Иль некий дух во образе его, Иль смелый плут, бесстыдный самозванец, Но только там Димитрий появился. Шуйский Не может быть. Пушкин Его сам Пушкин видел, Как приезжал впервой он во дворец И сквозь ряды литовских панов прямо Шел в тайную палату короля. Шуйский Кто ж он такой? Известно то, что он слугою был У Вишневецкого, что на одре болезни Открылся он духовному отцу, Что гордый пан, его проведав тайну, Ходил за ним, поднял его с одра И с ним потом уехал к Сигизмунду. Шуйский Что ж говорят об этом удальце? Пушкин Да слышно, он умен, приветлив, ловок, По нраву всем. Латинские попы С ним заодно. Король его ласкает И, говорят, помогу обещал. Шуйский Все это, брат, такая кутерьма, Что голова кругом пойдет невольно. Сомненья нет, что это самозванец, Но, признаюсь, опасность не мала. Пушкин Такой грозе, что вряд царю Борису Сдержать венец на умной голове. Что пользы в том, что явных казней нет, Что на колу кровавом, всенародно, Мы не поем канонов Иисусу, Что нас не жгут на площади, а царь Своим жезлом не подгребает углей? Уверены ль мы в бедной жизни нашей? Нас каждый день опала ожидает, Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы, А там — в глуши голодна смерть иль петля. Знатнейшие меж нами роды — где? Где Сицкие князья, где Шестуновы, Романовы, отечества надежда? Заточены, замучены в изгнанье. Зависим мы от первого холопа, Которого захочем наказать. Вот — Юрьев день задумал уничтожить. Не смей согнать ленивца! Рад не рад, Корми его; не смей переманить Работника! Ну, слыхано ль хоть при царе Иване Такое зло? А легче ли народу? Попробуй самозванец Им посулить старинный Юрьев день, Так и пойдет потеха. Шуйский Прав ты, Пушкин. Об этом обо всем Мы помолчим до времени. Пушкин Вестимо, Знай про себя. Ты человек разумный; Всегда с тобой беседовать я рад, И если что меня подчас тревожит, Не вытерплю, чтоб не сказать тебе. К тому ж твой мед да бархатное пиво Сегодня так язык мне развязали Шуйский Прощай, брат, до свиданья. ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ Ц а р е в и ч чертит географическую карту. Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте — а темной могилке на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать. Будет у тебя другой жених и прекрасный и приветливый. Полюбишь его, дитя наше ненаглядное, забудешь своего королевича. Ксения Нет, мамушка, я и мертвому буду ему верна. В невестах уж печальная вдовица! Все плачешь ты о мертвом женихе. Я, может быть, прогневал небеса, Я счастие твое не мог устроить. Безвинная, зачем же ты страдаешь? Феодор Чертеж земли московской; наше царство Из края в край. Вот море, Вот пермские дремучие леса, А вот Сибирь. Как с облаков ты можешь обозреть Все царство вдруг: Учись, мой сын, и легче и яснее Державный труд ты будешь постигать. Вот Годунов идет ко мне с докладом. Ксения с мамкою уходит. Что скажешь мне, Семен Никитич? Семен Годунов Нынче Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья И Пушкина слуга пришли с доносом. Семен Годунов Пушкина слуга донес сперва, Что поутру вчера к ним в дом приехал Из Кракова гонец — и через час Без грамоты отослан был обратно. Семен Годунов Уж послано в догоню. Царь О Шуйском что? Семен Годунов Вечор он угощал Своих друзей, обоих Милославских, Бутурлиных, Михайла Салтыкова, Да Пушкина — да несколько других; А разошлись уж поздно. Только Пушкин Наедине с хозяином остался И долго с ним беседовал еще. Царь Сейчас послать за Шуйским. Семен Годунов Государь, Он здесь уже. Царь Позвать его сюда. Царь Сношения с Литвою! Противен мне род Пушкиных мятежный,[ 34 ] А Шуйскому не должно доверять: Уклончивый, но смелый и лукавый Мне нужно, князь, с тобою говорить. Но кажется — ты сам пришел за делом: И выслушать хочу тебя сперва. Царь Я слушаю тебя. Шуйский тихо, указывая на Феодора Но, государь Царь Царевич может знать, Что ведает князь Шуйский. Шуйский Царь, из Литвы пришла нам весть Царь Не та ли, Что Пушкину привез вечор гонец. Шуйский Все знает он! Царь Нет нужды, князь: Шуйский Я знаю только то, Что в Кракове явился самозванец И что король и паны за него. Царь Что ж говорят? Ей нравится бесстыдная отвага. Так если сей неведомый бродяга Литовскую границу перейдет, К нему толпу безумцев привлечет Димитрия воскреснувшее имя. Феодор Государь, Дозволишь ли Царь Нельзя, мой сын, поди. Шуйский Он ничего не знал. Не правда ль, эта весть Затейлива? Слыхал ли ты когда, Чтоб мертвые из гроба выходили Допрашивать царей, царей законных, Назначенных, избранных всенародно, Увенчанных великим патриархом? Царь Послушай, князь Василий: Как я узнал, что отрока сего Что отрок сей лишился как-то жизни, Ты послан был на следствие; теперь Тебя крестом и богом заклинаю, По совести мне правду объяви: Узнал ли ты убитого младенца И не было ль подмены? Царь Нет, Шуйский, не клянись, Но отвечай: Я милость обещаю, Прошедшей лжи опалою напрасной Не накажу. Но если ты теперь Со мной хитришь, то головою сына Клянусь — тебя постигнет злая казнь: Такая казнь, что царь Иван Васильич От ужаса во гробе содрогнется. Шуйский Не казнь страшна; страшна твоя немилость; Перед тобой дерзну ли я лукавить? И мог ли я так слепо обмануться, Что не узнал Димитрия? Три дня Я труп его в соборе посещал, Всем Угличем туда сопровожденный. Вокруг его тринадцать тел лежало, Растерзанных народом, и по ним Уж тление приметно проступало, Но детский лик царевича был ясен И свеж и тих, как будто усыпленный; Глубокая не запекалась язва, Черты ж лица совсем не изменились. Нет, государь, сомненья нет: Димитрий Во гробе спит. Царь спокойно Довольно; удались. Так вот зачем тринадцать лет мне сряду Все снилося убитое дитя! Да, да — вот что! Но кто же он, мой грозный супостат? Пустое имя, тень — Ужели тень сорвет с меня порфиру, Иль звук лишит детей моих наследства? На призрак сей подуй — и нет его. Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! Самозванец Нет, мой отец, не будет затрудненья; Я знаю дух народа моего; В нем набожность не знает исступленья: Ему священ пример царя его. Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна. Ручаюсь я, что прежде двух годов Весь мой народ, вся северная церковь Признают власть наместника Петра. А между тем небесной благодати Таи в душе, царевич, семена. Притворствовать пред оглашенным светом Нам иногда духовный долг велит; Твои слова, деянья судят люди, Намеренья единый видит бог. Я, Мнишек, у тебя Остановлюсь в Самборе на три дня. А вы, мои друзья, Литва и Русь, вы, братские знамена Поднявшие на общего врага, На моего коварного злодея, Сыны славян, я скоро поведу В желанный бой дружины ваши грозны. Гаврилa Пушкин Они пришли у милости твоей Просить меча и службы. Самозванец Рад вам, дети. Курбскому Ты родственник казанскому герою? Курбский Я сын его. Но с той поры, когда являлся он, Своих обид ожесточенный мститель, С литовцами под ветхий город Ольгин,[ 41 ] Молва об нем умолкла. Курбский Мой отец В Волынии провел остаток жизни, В поместиях, дарованных ему Баторием. Уединен и тих, В науках он искал себе отрады; Но мирный труд его не утешал: Я радуюсь, великородный витязь, Что кровь его с отечеством мирится. Вины отцов не должно вспоминать; Мир гробу их! Поляк Собаньский, шляхтич вольный. Вперед ему треть жалованья выдать. Так, государь, отец наш. Мы твои Усердные, гонимые холопья. Мы из Москвы, опальные, бежали К тебе, наш царь,[ 44 ]— и за тебя готовы Главами лечь, да будут наши трупы На царский трон ступенями тебе. Самозванец Мужайтеся, безвинные страдальцы,— Лишь дайте мне добраться до Москвы, А там Борис расплатится во всем. К тебе я с Дона послан От вольных войск, от храбрых атаманов, От казаков верховых и низовых, Узреть твои царевы ясны очи И кланяться тебе их головами. Самозванец Я знал донцов. Не сомневался видеть В своих рядах казачьи бунчуки. Благодарим Донское наше войско. Мы ведаем, что ныне казаки Неправедно притеснены, гонимы; Но если бог поможет нам вступить На трон отцов, то мы по старине Пожалуем наш верный вольный Дон. Поэт Приближается, кланяясь низко и хватая Гришку за полу. Великий принц, светлейший королевич! Самозванец Что хочешь ты? Поэт Подает ему бумагу. Примите благосклонно Сей бедный плод усердного труда. Самозванец Что вижу я? Стократ священ союз меча и лиры, Единый лавр их дружно обвивает. Родился я под небом полунощным, Но мне знаком латинской музы голос, И я люблю парнасские цветы. Я верую в пророчества пиитов. Нет, не вотще в их пламенной груди Кипит восторг: В мое воспоминанье Прими сей дар. Когда со мной свершится Судьбы завет, когда корону предков Надену я, надеюсь вновь услышать Твой сладкий глас, твой вдохновенный гимн. Musa gloriam coronat, gloriaque musam. Все В поход, в поход! Да здравствует Димитрий, Да здравствует великий князь московский! ЗАМОК ВОЕВОДЫ МНИШКА В САМБОРЕ Ряд освещенных комнат. Мнишек Он говорит с одной моей Мариной, Мариною одною занят он А дело-то на свадьбу страх похоже; Ну — думал ты, признайся, Вишневецкий, Что дочь моя царицей будет? Мнишек А какова, скажи, моя Марина? Я только ей промолвил: Уж он в ее сетях. Самозванец идет с Мариною в первой паре. Марина тихо Димитрию Да, ввечеру, в одиннадцать часов, В аллее лип, я завтра у фонтана. Кавалер Что в ней нашел Димитрий? Кавалер Да, мраморная нимфа: Глаза, уста без жизни, без улыбки Дама Он не красив, но вид его приятен И царская порода в нем видна. Дама Когда ж поход? Кавалер Когда велит царевич, Готовы мы; но, видно, панна Мнишек С Димитрием задержит нас в плену. Кавалер Конечно, если вы Мнишек Мы, старики, уж нынче не танцуем,[ 46 ] Музыки гром не призывает нас, Прелестных рук не жмем и не целуем — Ох, не забыл старинных я проказ! Теперь не то, не то, что прежде было: И молодежь, ей-ей — не так смела, И красота не так уж весела — Признайся, друг: Оставим их; пойдем, товарищ мой, Венгерского, обросшую травой, Велим отрыть бутылку вековую Да в уголку потянем-ка вдвоем Душистый ток, струю, как жир, густую, А между тем посудим кой о чем. Вишневецкий И дело, друг, пойдем. Вот и фонтан; она сюда придет. Я, кажется, рожден не боязливым; Перед собой вблизи видал я смерть, Пред смертию душа не содрогалась. Мне вечная неволя угрожала, За мной гнались — я духом не смутился И дерзостью неволи избежал. Но что ж теперь теснит мое дыханье? Что значит сей неодолимый трепет? Иль это дрожь желаний напряженных? Нет — это страх. День целый ожидал Я тайного свидания с Мариной, Обдумывал все то, что ей скажу, Как обольщу ее надменный ум, Как назову московскою царицей, — Но час настал — и ничего не помню. Не нахожу затверженных речей; Любовь мутит мое воображенье Но что-то вдруг мелькнуло Нет, это свет обманчивой луны, И прошумел здесь ветерок. Вся кровь во мне остановилась. Самозванец Волшебный, сладкий голос! Тебя ли вижу я, Одну со мной, под сенью тихой ночи? Как медленно катился скучный день! Как медленно заря вечерня гасла! Как долго ждал во мраке я ночном! Марина Часы бегут, и дорого мне время — Я здесь тебе назначила свиданье Не для того, чтоб слушать нежны речи Любовника. Верю, Что любишь ты; но слушай: Я требую, чтоб ты души своей Мне тайные открыл теперь надежды, Намеренья и даже опасенья; Чтоб об руку с тобой могла я смело Пуститься в жизнь — не с детской слепотой, Не как раба желаний легких мужа, Наложница безмолвная твоя — Но как тебя достойная супруга, Помощница московского царя. Самозванец О, дай забыть хоть на единый час Моей судьбы заботы и тревоги! Забудь сама, что видишь пред собой Царевича. О, выслушай моления любви, Дай высказать все то, чем сердце полно. Марина Не время, князь. Ты медлишь — и меж тем Приверженность твоих клевретов стынет, Час от часу опасность и труды Становятся опасней и труднее, Уж носятся сомнительные слухи, Уж новизна сменяет новизну; А Годунов свои приемлет меры Теперь гляжу я равнодушно На трон его, на царственную власть. В глухой степи, в землянке бедной — ты, Ты заменишь мне царскую корону, Твоя любовь Марина Стыдись; не забывай Высокого, святого назначенья: Тебе твой сан дороже должен быть Всех радостей, всех обольщений жизни, Его ни с чем не можешь ты равнять. Не юноше кипящему, безумно Плененному моею красотой, Знай: Самозванец Не мучь меня, прелестная Марина, Не говори, что сан, а не меня Избрала ты. Марина Димитрий ты и быть иным не можешь; Другого мне любить нельзя. Я не хочу делиться с мертвецом Любовницей, ему принадлежащей. Нет, полно мне притворствовать! Что скажешь ты, надменная Марина? Довольна ль ты признанием моим? Что ж ты молчишь? Самозванец тихо Куда завлек меня порыв досады! С таким трудом устроенное счастье Я, может быть, навеки погубил. Что сделал я, безумец? Стыдишься ты некняжеской любви. Так вымолви ж мне роковое слово; В твоих руках теперь моя судьба, Реши: Марина Встань, бедный самозванец. Не мнишь ли ты коленопреклоненьем, Как девочке доверчивой и слабой Тщеславное мне сердце умилить? Не презирай младого самозванца; В нем доблести таятся, может быть, Достойные московского престола, Достойные руки твоей бесценной Марина Достойные позорной петли, дерзкий! Самозванец Виновен я; гордыней обуянный, Обманывал я бога и царей, Я миру лгал; но не тебе, Марина, Меня казнить; я прав перед тобою. Нет, я не мог обманывать тебя. Ты мне была единственной святыней, Пред ней же я притворствовать не смел. Любовь, любовь ревнивая, слепая, Одна любовь принудила меня Все высказать. Марина Чем хвалится, безумец! Кто требовал признанья твоего? Уж если ты, бродяга безымянный, Мог ослепить чудесно два народа, Так должен уж по крайней мере ты Достоин быть успеха своего И свой обман отважный обеспечить Упорною, глубокой, вечной тайной. Могу ль, скажи, предаться я тебе, Могу ль, забыв свой род и стыд девичий, Соединить судьбу мою с твоею, Когда ты сам с такою простотой, Так ветрено позор свой обличаешь? Он из любви со мною проболтался! Самозванец Клянусь тебе, что сердца моего Ты вымучить одна могла признанье. Клянусь тебе, что никогда, нигде, Ни в пиршестве за чашею безумства, Ни в дружеском, заветном разговоре, Ни под ножом, ни в муках истязаний Сих тяжких тайн не выдаст мой язык. Иль честию, как витязь благородный, Иль, может быть, единым царским словом, Как царский сын? Димитрий гордо Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла, Вокруг меня народы возмутила И в жертву мне Бориса обрекла. Довольно, стыдно мне Пред гордою полячкой унижаться. Игра войны кровавой, Судьбы моей обширные заботы Тоску любви, надеюсь, заглушат. О как тебя я стану ненавидеть, Когда пройдет постыдной страсти жар! Теперь иду — погибель иль венец Мою главу в России ожидает, Найду ли смерть, как воин в битве честной, Иль как злодей на плахе площадной, Не будешь ты подругою моею, Моей судьбы не разделишь со мною; Но — может быть, ты будешь сожалеть Об участи, отвергнутой тобою. Марина А если я твой дерзостный обман Заранее пред всеми обнаружу? Самозванец Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? Что более поверят польской деве, Чем русскому царевичу? Димитрий я иль нет — что им за дело? Но я предлог раздоров и войны. Им это лишь и нужно, и тебя, Мятежница! Наконец Я слышу речь не мальчика, но мужа. С тобою, князь, она меня мирит. Безумный твой порыв я забываю И вижу вновь Димитрия. Самозванец Нет — легче мне сражаться с Годуновым Или хитрить с придворным езуитом, Чем с женщиной — черт с ними; мочи нет. И путает, и вьется, и ползет, Скользит из рук, шипит, грозит и жалит. Она меня чуть-чуть не погубила. Полки приближаются к границе. Курбский прискакав первый Вот, вот она! Чужбины прах с презреньем отряхаю С моих одежд — пью жадно воздух новый: Блеснул опять наследственный наш меч, Сей славный меч, гроза Казани темной, Сей добрый меч, слуга царей московских! В своем пиру теперь он загуляет За своего надёжу-государя!.. Самозванец Едет тихо с поникшей головой. Сын Курбского, воспитанный в изгнанье, Забыв отцом снесенные обиды, Его вину за гробом искупив, Ты кровь излить за сына Иоанна Готовишься; законного царя Ты возвратить отечеству Курбский Ужель и ты не веселишься духом? Там ждут тебя сердца твоих людей: Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава. Самозванец Кровь русская, о Курбский, потечет! Вы за царя подъяли меч, вы чисты. Я ж вас веду на братьев; я Литву Позвал на Русь, я в красную Москву Кажу врагам заветную дорогу!.. Но пусть мой грех падет не на меня — А на тебя, Борис-цареубийца! Полки переходят через границу. Расстрига, беглый инок На нас ведет злодейские дружины, Дерзает нам писать угрозы! Полно, Пора смирить безумца! Спасайте град и граждан. Басманов Государь, Трех месяцев отныне не пройдет, И замолчит и слух о самозванце; Его в Москву мы привезем, как зверя Заморского, в железной клетке. Царь Мне свейский государь Через послов союз свой предложил; Но не нужна нам чуждая помога;[ 50 ] Своих людей у нас довольно ратных, Чтоб отразить изменников и ляха. В прежни годы, Когда бедой отечеству грозило, Отшельники на битву сами шли. Но не хотим тревожить ныне их; Пусть молятся за нас они — таков Указ царя и приговор боярский. Теперь вопрос мы важный разрешим: Вы знаете, что наглый самозванец Коварные промчал повсюду слухи; Повсюду им разосланные письма Посеяли тревогу и сомненье; На площадях мятежный бродит шепот, Умы кипят Ты первый, Святый отец, свою поведай мысль. Оно пройдет, и солнце правды вечной Всех озарит. Твой верный богомолец, В делах мирских не мудрый судия, Дерзает днесь подать тебе свой голос. Бесовский сын, расстрига окаянный, Прослыть умел Димитрием в народе; Он именем царевича, как ризой Украденной, бесстыдно облачился: Но стоит лишь ее раздрать — и сам Он наготой своею посрамится. Сам бог на то нам средство посылает: Знай, государь, тому прошло шесть лет — В тот самый год, когда тебя господь Благословил на царскую державу,— В вечерний час ко мне пришел однажды Простой пастух, уже маститый старец, И чудную поведал он мне тайну. Вот наконец утратил я надежду И к тьме своей привык, и даже сны Мне виданных вещей уж не являли, А снилися мне только звуки. Раз, В глубоком сне, я слышу, детский голос Мне говорит: Царь небесный Приял меня в лик ангелов своих, И я теперь великий чудотворец! Пойду — и в путь отправился далекий. Вот Углича достиг я, прихожу В святый собор, и слушаю обедню, И, разгорясь душой усердной, плачу Так сладостно, как будто слепота Из глаз моих слезами вытекала. Когда народ стал выходить, я внуку Сказал: Вот, государь, что мне поведал старец. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком. Я посылал тогда нарочно в Углич, И сведано, что многие страдальцы Спасение подобно обретали У гробовой царевича доски. Князь Шуйский Святый отец, кто ведает пути Всевышнего? Не мне его судить. Нетленный сон и силу чудотворства Он может дать младенческим останкам, Но надлежит народную молву Исследовать прилежно и бесстрастно; А в бурные ль смятений времена Нам помышлять о столь великом деле? Не скажут ли, что мы святыню дерзко В делах мирских орудием творим? Народ и так колеблется безумно, И так уж есть довольно шумных толков: Умы людей не время волновать Нежданною, столь важной новизною. Так, государь,— когда изволишь ты, Я сам явлюсь на площади народной, Уговорю, усовещу безумство И злой обман бродяги обнаружу. Царь Да будет так! Владыко патриарх, Прошу тебя пожаловать в палату: Сегодня мне нужна твоя беседа. За ним и все бояре. Один боярин тихо другому Заметил ты, как государь бледнел И крупный пот с лица его закапал? Другой Я — признаюсь — не смел поднять очей, Не смел вздохнуть, не только шевельнуться. Первый боярин А выручил князь Шуйский. Воины Бегут в беспорядке. Один из беглецов Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман. Розен Es ist Schande[ 57 ]. Розен Sie haben Recht[ 59 ]. Маржерет Tudieu, il у fait chaud! Розен Ich glaube das[ 63 ]. Димитрий верхом Ударить отбой! Один Скоро ли царь выйдет из собора? Другой Обедня кончилась; теперь идет молебствие. Другой Я стоял на паперти и слышал, как диакон завопил: Гришка Отрепьев — анафема! Первый Пускай себе проклинают; царевичу дела нет до Отрепьева. Другой А царевичу поют теперь вечную память. Первый Вечную память живому! Вот ужо им будет, безбожникам. Четвертый Нет, это юродивый. Мальчишки Николка, Николка — железный колпак!.. Юродивый Дай, дай, дай копеечку. Стapyxa Вот тебе копеечка; помяни же меня. Юродивый Садится на землю и поет. Месяц светит, Котенок плачет, Юродивый, вставай, Богу помолися! Мальчишки окружают его снова. Один из них Здравствуй, Николка; что же ты шапки не снимаешь? Щелкает его по железной шапке. Юродивый А у меня копеечка есть. Вырывает копеечку и убегает. Взяли мою копеечку; обижают Николку! Народ Царь, царь идет. Царь Подать ему милостыню. О чем он плачет? Юродивый Николку маленькие дети обижают Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича. Бояре Поди прочь, дурак! Молись за меня, бедный Николка. Юродивый ему вслед Нет, нет! Самозванец Позвать его ко мне. Пленник Рожнов, московский дворянин. Пленник С месяц будет. Самозванец Не совестно, Рожнов, что на меня Ты поднял меч? Пленник Как быть, не наша воля. Самозванец Сражался ты под Северским? Пленник Я прибыл Недели две по битве — из Москвы. Пленник Он очень был встревожен Потерею сражения и раной Мстиславского, и Шуйского послал Начальствовать над войском. Самозванец А зачем Он отозвал Басманова в Москву? Пленник Царь наградил его заслуги честью И золотом. Басманов в царской Думе Теперь сидит. Самозванец Он в войске был нужнее. Ну что в Москве? Пленник Все, слава богу, тихо. Пленник Бог знает; о тебе Там говорить не слишком нынче смеют. Кому язык отрежут, а кому И голову — такая, право, притча! Что день, то казнь. На площади, где человека три Сойдутся,— глядь — лазутчик уж и вьется, А государь досужною порою Доносчиков допрашивает сам. Как раз беда; так лучше уж молчать. Самозванец Завидна жизнь Борисовых людей! Пленник Что с ним? Самозванец Да много ли его? Самозванец А будет тысяч тридцать? Пленник Да наберешь и тысяч пятьдесят. Окружающие смотрят друг на друга. Пленник А говорят о милости твоей, Что ты, дескать будь не во гнев , и вор, А молодец. Самозванец смеясь Так это я на деле Им докажу: Все Да здравствует Димитрий! А как дойдет до драки, Так убежишь от одного, хвастун. Лях Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник, То я тебя указывая на свою саблю вот этим бы смирил. Пленник Наш брат русак без сабли обойдется: Не хочешь ли вот этого, показывая кулак безмозглый! Лях гордо смотрит на него и молча отходит. В отдалении лежит конь издыхающий. Лжедимитрий Мой бедный конь! Пушкин про себя Ну вот о чем жалеет! Самозванец Послушай, может быть, От раны он лишь только заморился И отдохнет. Самозванец Идет к своему коню. Пусть на воле Издохнет он. Разуздывает и расседлывает коня. Что ж Курбского не вижу между вами? Я видел, как сегодня в гущу боя Он врезался; тьмы сабель молодца, Что зыбкие колосья, облепили; Но меч его всех выше подымался, А грозный клик все клики заглушал. Где ж витязь мой? Лях Он лег на поле смерти. Самозванец Честь храброму и мир его душе! Как мало нас от битвы уцелело. Пушкин Кто там ни виноват, Но все-таки мы начисто разбиты, Истреблены. Самозванец А дело было наше; Я было смял передовую рать — Да немцы нас порядком отразили; А молодцы! Пушкин А где-то нам сегодня ночевать? Самозванец Да здесь в лесу. Чем это не ночлег? Чем свет, мы в путь; к обеду будем в Рыльске. Ложится, кладет седло под голову и засыпает. Пушкин Приятный сон, царевич! Разбитый в прах, спасаяся побегом, Беспечен он, как глупое дитя; Хранит его, конечно, провиденье; И мы, друзья, не станем унывать. Царь Он побежден, какая польза в том? Мы тщетною победой увенчались. Он вновь собрал рассеянное войско И нам со стен Путивля угрожает. Что делают меж тем герои наши? Стоят у Кром, где кучка казаков Смеются им из-под гнилой ограды. Басманов Ах, государь, стократ благословен Тот будет день, когда Разрядны книги[ 73 ] С раздорами, с гордыней родословной Пожрет огонь. Царь День этот недалек; Лишь дай сперва смятение народа Мне усмирить. Басманов Что на него смотреть; Всегда народ к смятенью тайно склонен: Так борзый конь грызет свои бразды; На власть отца так отрок негодует; Но что ж, конем спокойно всадник правит, И отроком отец повелевает. Царь Конь иногда сбивает седока, Сын у отца не вечно в полной воле, Лишь строгостью мы можем неусыпной Сдержать народ. Так думал Иоанн, Смиритель бурь, разумный самодержец, Так думал и его свирепый внук. Нет, милости не чувствует народ: Твори добро — не скажет он спасибо; Грабь и казни — тебе не будет хуже. Боярин Привели гостей иноплеменных. Царь Иду принять; Басманов, погоди, Останься здесь: Басманов Высокий дух державный. Дай бог ему с Отрепьевым проклятым Управиться, и много, много он Еще добра в России сотворит. Мысль важная в уме его родилась. Не надобно ей дать остыть. Какое Мне поприще откроется, когда Он сломит рог боярству родовому! Соперников во брани[ 74 ] я не знаю; У царского престола стану первый Но что за чудный шум? Бояре, придворные служители в беспорядке бегут, встречаются и шепчутся. Другой Скорее к патриарху. Третий Царевича, царевича зовет! Басманов Что сделалось такое? Пятый На троне он сидел и вдруг упал — Кровь хлынула из уст и из ушей. Царя выносят на стуле; все царское семейство, все бояре. Царь Подите все — оставьте одного Царевича со мною. Умираю; Обнимемся, прощай, мой сын: Сейчас явлюсь перед тобой — и душу Мне некогда очистить покаяньем. Но чувствую — мой сын, ты мне дороже Душевного спасенья Я подданным рожден, и умереть Мне подданным во мраке б надлежало; Но я достиг верховной власти О милый сын, не обольщайся ложно, О милый сын, не обольщайся ложно, Не ослепляй себя ты добровольно — В дни бурные державу ты приемлешь: Опасен он, сей чудный самозванец, Он именем ужасным ополчен Я, с давних лет в правленье искушенный, Мог удержать смятенье и мятеж; Передо мной они дрожали в страхе, Возвысить глас измена не дерзала. Но ты, младой, неопытный властитель, Как управлять ты будешь под грозой, Тушить мятеж, опутывать измену? Он умудряет юность, Он слабости дарует силу Советника, во-первых, избери Надежного, холодных, зрелых лет, Любимого народом — а в боярах Почтенного породой или славой — Хоть Шуйского. Для войска нынче нужен Искусный вождь: Басманова пошли И с твердостью снеси боярский ропот. Ты с малых лет сидел со мною в Думе, Ты знаешь ход державного правленья; Не изменяй теченья дел. Привычка — Душа держав. Я ныне должен был Восстановить опалы, казни — можешь Их отменить; тебя благословят, Как твоего благословляли дядю, Когда престол он Грозного приял. Со временем и понемногу снова Затягивай державные бразды. Теперь ослабь, из рук не выпуская Будь милостив, доступен к иноземцам, Доверчиво их службу принимай. Со строгостью храни устав церковный; Будь молчалив; не должен царский голос На воздухе теряться по-пустому; Как звон святой, он должен лишь вещать Велику скорбь или великий праздник. О мой милый сын, ты входишь в те лета, Когда нам кровь волнует женский лик. Храни, храни святую чистоту Невинности и гордую стыдливость: Кто чувствами в порочных наслажденьях В младые дни привыкнул утопать, Тот, возмужав, угрюм и кровожаден, И ум его безвременно темнеет. В семье своей будь завсегда главою; Мать почитай, но властвуй сам собою — Ты муж и царь; люби свою сестру, Ты ей один хранитель остаешься. Феодор на коленях Нет, нет — живи и царствуй долговечно: Народ и мы погибли без тебя. Царь Все кончено — глаза мои темнеют, Я чувствую могильный хлад Царицу ведут под руки, царевна рыдает. Ударил час, в монахи царь идет — И темный гроб моею будет кельей Повремени, владыко патриарх, Я царь еще: Се тот, кому приказываю царство; Целуйте крест Феодору Он так еще и млад и непорочен Простите ж мне соблазны и грехи И вольные и тайные обиды Святый отец, приближься, я готов. Женщин в обмороке выносят. Басманов Войди сюда и говори свободно. Итак, тебя ко мне он посылает? Пушкин Тебе свою он дружбу предлагает И первый сан по нем в московском царстве. Басманов Но я и так Феодором высоко Уж вознесен. Начальствую над войском, Он для меня презрел и чин разрядный, И гнев бояр — я присягал ему. Пушкин Ты присягал наследнику престола Законному; но если жив другой, Законнейший? Басманов Послушай, Пушкин, полно, Пустого мне не говори; я знаю, Кто он такой. Пушкин Россия и Литва Димитрием давно его признали, Но, впрочем, я за это не стою. Быть может, он Димитрий настоящий, Быть может, он и самозванец. Только Я ведаю, что рано или поздно Ему Москву уступит сын Борисов. Басманов Пока стою за юного царя, Дотоле он престола не оставит; Полков у нас довольно, слава богу! Победою я их одушевлю, А вы, кого против меня пошлете? Не казака ль Карелу? Да много ль вас, всего-то восемь тысяч. Перед тобой не стану я лукавить; Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов? Не войском, нет, не польскою помогой, А мнением; да! Димитрия ты помнишь торжество И мирные его завоеванья, Когда везде без выстрела ему Послушные сдавались города, А воевод упрямых чернь вязала? Ты видел сам, охотно ль ваши рати Сражались с ним; когда же? Нет, Басманов, поздно спорить И раздувать холодный пепел брани: Со всем твоим умом и твердой волей Не устоишь; не лучше ли тебе Дать первому пример благоразумный, Димитрия царем провозгласить И тем ему навеки удружить? Басманов Узнаете вы завтра. Пушкин Подумай же, Басманов. Басманов Oн прав, он прав; везде измена зреет — Что делать мне? Ужели буду ждать, Чтоб и меня бунтовщики связали И выдали Отрепьеву? Не лучше ль Предупредить разрыв потока бурный И самому Но заслужить бесчестье в род и род! Доверенность младого венценосца Предательством ужасным заплатить Опальному изгнаннику легко Обдумывать мятеж и заговор, Но мне ли, мне ль, любимцу государя Народ Царевич нам боярина послал. Послушаем, что скажет нам боярин. Пушкин на амвоне Московские граждане, Вам кланяться царевич приказал. Вы знаете, как промысел небесный Царевича от рук убийцы спас; Он шел казнить злодея своего, Но божий суд уж поразил Бориса. Димитрию Россия покорилась; Басманов сам с раскаяньем усердным Свои полки привел ему к присяге. Димитрий к вам идет с любовью, с миром. В угоду ли семейству Годуновых Подымете вы руку на царя Законного, на внука Мономаха? Мир ведает, сколь много вы терпели Под властию жестокого пришельца: Опалу, казнь, бесчестие, налоги, И труд, и глад — всё испытали вы. Димитрий же вас жаловать намерен, Бояр, дворян, людей приказных, ратных, Гостей, купцов — и весь честной народ. Вы ль станете упрямиться безумно И милостей кичливо убегать? Но он идет на царственный престол Своих отцов — в сопровожденье грозном. Не гневайте ж царя и бойтесь бога. Целуйте крест законному владыке; Смиритеся, немедленно пошлите К Димитрию во стан митрополита, Бояр, дьяков и выборных людей, Да бьют челом отцу и государю. Да здравствует Димитрий, наш отец! Мужик на амвоне Народ, народ! Да гибнет род Бориса Годунова! СТPAЖA У КРЫЛЬЦА[ 76 ] Ф е о д о р под окном. Нищий Дайте милостыню, Христа ради! Стража Поди прочь, не велено говорить с заключенными. Феодор Поди, старик, я беднее тебя, ты на воле. К с е н и я под покрывалом подходит также к окну. Один из народа Брат да сестра! Другой Есть о ком жалеть? Первый Отец был злодей, а детки невинны. Другой Яблоко от яблони недалеко падает. Ксения Братец, братец, кажется, к нам бояре идут. Феодор Это Голицын, Мосальский. Ксения Ах, братец, сердце замирает. Они входят в дом. Один из народа Зачем они пришли? Другой А верно, приводить к присяге Феодора Годунова. Третий В самом деле? Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Народ в ужасе молчит. Что ж вы молчите? Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает Александр Пушкин [ 2 ]. Рисунок и гравюра Т. Райта, - гг. Кремлёвские палаты Красная площадь Девичье поле. Новодевичий монастырь Кремлёвские палаты Ночь. Келья в Чудовом монастыре Палаты патриарха Царские палаты Корчма на литовской границе Москва. Дом Шуйского Царские палаты Краков. Дом Вишневецкого Замок воеводы Мнишка в Самборе Ночь. Фонтан Граница литовская Царская дума Равнина близ Новгорода-Северского Площадь перед собором в Москве Севск Лес Москва. Царские палаты Ставка Лобное место Кремль.
Медицинский центр статус дмитров
Насильно переодели рассказы
Мицубиси паджеро спорт 2017 дизель тест драйв
Мисис официальный сайт расписание занятий
Fly fs501 характеристики отзывы