Повесть о Сонечке
Цветаева Марина - Повесть о Сонечке
Повесть о Сонечке
Лето Цветаева и Мур провели на Океане вместе с Маргаритой Николаевной и Ирусей Лебедевыми. Сергей Яковлевич, как писала Цветаева В. К тому же именно в это лето вокруг — в лесах, поселках и даже на пляжах — случился невиданный пожар: Пожары продолжались четыре дня, их погасил вовремя подоспевший ливень. Повседневность не могла не заботить Цветаеву, но ей хорошо писалось — и это искупало все; Але она описывает пожар с большим юмором. Аля в одном из писем сообщила о смерти Софьи Евгеньевны Голлидэй, которую по просьбе матери пыталась разыскать. Негодование и боль того времени смягчились и отошли, впервые Цветаева может говорить об Ирине — еще живой — без надрыва, с нежностью. Когда-то, в дни после смерти Ирины она писала Вере Звягинцевой, что не принимает эту смерть, ей кажется, что дочка жива Теперь ужас случившегося изжит, в повести она воскрешает Ирину, и та навеки останется такой, какой мать помнит ее с расстояния в семнадцать лет. В центре повествования — она сама: Может показаться, что в повести совсем нет сюжета: Они приходят, разговаривают, уходят — некоторые навсегда Однако внутренний сюжет повести четко определен — выявить человеческую сущность каждого в отношении к людям, времени, самим себе. При чтении повести возникают ассоциации со стихами, тогда обращенными к ее героям. С точки зрения теперешней умудренности видит она давние годы, дружбы, любови. Она не объективна и пристрастна — но когда Цветаева была беспристрастной? Юрию Завадскому, Павлу Антокольскому и Владимиру Алексееву — еще при жизни Володи. Теперь Цветаева выделяет его; ему посвящает вторую часть повести: Так Цветаева определила стержень своих отношений с Володей Алексеевым. А Володя под ее пером оживает рыцарем, она могла бы к нему обратить стихи, в юности посвященные Сергею Эфрону:. Из действующих лиц повести только он и Стахович понимают: Другие, кажется, об этом не задумываются, а эти оба — уходят: Стахович — в смерть, самоубийство; Володя — в Добровольческую армию, где вскоре погиб. Тайно от семьи и Студии, открыв правду только ей, он едет на Юг, куда ведет его чувство долга и справедливости. Цветаева с вызовом противопоставляет им Володю. Эфрон, вспоминая студийцев в одном из писем П. Антокольскому год , назвала в каждом те же главные черты, которые определила ее мать: Любящие глаза и сердце Цветаевой воспринимают Сонечку не совсем такой или совсем не такой , как большинство окружающих. У кого по одному, а у кого и по два Она добра, бескорыстна, способна на самопожертвование Она умеет любить и жаждет любви. Как хотелось бы Цветаевой соединить эти две жизни — Сонечки и Стаховича — в надежде, что они могли бы помочь друг другу. Как понимает она, что Стаховича могла бы спасти Сонечкина восторженная любовь и земная самоотверженность, а Сонечку согревали и защищали бы его любящие руки. Но у жизни свои законы, она распорядилась иначе, вместо сильных и надежных мужских рук Сонечку греет, прячет от жизни и утешает большое старинное кресло, почти одушевленное Цветаевой Владимир Яхонтов помнил, что Настенька весь спектакль сидела в кресле, Цветаева — что она стояла, держась за спинку стула. Я допускаю, что ошиблась Цветаева, и, кажется, понимаю психологическую причину такой ошибки: Однако мне хочется обратить внимание читателей на важнейшую особенность этой повести и мемуарной прозы Цветаевой вообще: Как возразить, если о С. Голлидэй практически нет воспоминаний и архивных материалов? Я нашла их в рецензии Владислава Ходасевича, который подтверждает: Сохранились протоколы заседаний Совета правления Второй студии МХТ с упоминанием имени Голлидэй []. Этот протокол с бюрократической безучастностью подтверждает то, о чем так страстно повествует Цветаева: И сколько злой иронии в этом постановлении: Второй эпизод касается Володи Алексеева, его участия в Белом движении. Алексеева записали то, что помнили о нем в семье. По обеим версиям Володя исчез где-то в пути, пропал без вести. Недавно опубликовано письмо Сергея Эфрона в Коктебель от 5 октября года, в котором сказано: Он редко милый человек — если хотите всё знать о Марине — напишите ему по адресу Это и есть достоверность прозы Цветаевой. Расставшись со Студией и с Цветаевой, она уехала в провинцию и в следующем, году вышла замуж за провинциального актера и режиссера, с которым, переезжая из театра в театр, один захолустнее другого, провела вторую половину своей жизни. Умерла она в Москве; вместо могилы осталась дощечка с ее именем в колумбарии Донского кладбища. Незадолго до свадьбы Софья Евгеньевна писала подруге в Москву: Боже, какая бездарная жизнь — Боже, какая она может быть ослепительно волшебная Я молчу и задыхаюсь и притворяюсь живой, хотя я давно уже мертвая Как и для Цветаевой — с высоты Сонечкиного посмертия и своего года: Пылание ли ей навстречу? Отсвет ли ее короткого бессменного пожара? Марина и Сонечка, познакомившись, ставят точку над i: До начала х годов проблемы гомоэротической любви вообще не существовало в советском литературоведении как, впрочем, и в жизни, кроме того, что на мужчин-гомосексуалистов распространялась определенная статья Уголовного кодекса. Они и до этого докопались?! Эта публикация вызвала потребность обсуждения темы гомоэротики в связи с жизнью и творчеством Цветаевой. В России ее открыла С. Полякова — первый исследователь творчества Софии Парнок. Попутно она выходит за рамки конкретных отношений, чтобы подтвердить несколько выдвинутых ею тезисов. Важнейший из них сводится к тому, что гомоэротические склонности были у Цветаевой чуть ли не врожденными, во всяком случае с детства окрашивали ее жизнь. Цветаева подробно объясняет — с пониманием го, не ! Конечно, в году шестилетняя Марина не могла тем более под строгим взглядом матери хотя бы приблизительно ответить, что поразило ее в этой сцене. Даже такая незаурядная мать, как Мария Александровна Цветаева, пришла к самому банальному заключению: Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну и может быть, в Татьяну немножко больше , в них обоих вместе, в любовь. И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух в нее — немножко больше , не в них двух, а в их любовь. Обратите внимание, как Цветаева ведет нас по ступенькам обобщения: Она формулирует свое кредо так ясно и определенно, что трудно, казалось бы, придать ее словам дрна комментирует цветаевское высказывание: Имеется в виду — гомо-эротические. Однако где они в этом запоздалом цветаевском возражении матери? В чем можно обнаружить какую бы то ни было эротику? Это подростковое, сложное и труднопережитое, чувство Полякова тоже классифицирует однозначно: И опять возникает вопрос: Говоря о детстве Цветаевой, я уже пыталась разобраться в этом первом ее мистическом чувствовании. Повторю еще раз — словами самой Цветаевой: Тоска по смерти — для встречи. А раз здесь нельзя — так не здесь. Раз живым нельзя — так —"Умереть, чтобы увидеть Надю", так это звалось Дальше — ничего — всё. Когда я думаю, что это чувствовала девочка-подросток, меня холодит иррациональный страх. Трагическое недоразумение существует не только между Мариной Цветаевой и Софьей Поляковой, но между Цветаевой и подавляющим большинством людей: Для многих оно непременно включает в себя наличие эротики, сексуального, физического влечения. Для Софьи Поляковой оно еще более специфично, она имеет в виду гомоэротическую любовь, любовь к человеку одного с тобой пола. Любовь прежде всего отождествлялась с родством Душ, жизнь Цветаевой по существу прошла в поисках родной души, принесших ей и боль, и разочарование, и счастье — все, что приносит человеку любовь. Назову только Райнера Мария Рильке, поскольку эти отношения значили для Цветаевой бесконечно много. Да, Цветаева мечтала о встрече с ним вместе с Пастернаком, а потом и наедине; да, в ее письмах к Рильке есть строки, смущающие часть читателей, вызывающие представления о стремлении Цветаевой к физической близости. Но и из этих строк к Рильке рвется стремление Духа к Духу, просто многие слова и понятия читатели воспринимают на другом, чем их пишет Цветаева, уровне. Я уверена, что Рильке ее понимал. Любила ли Цветаева князя С. Она его завоевывала, добивалась его внимания и дружбы. Здесь слились восхищение, восторг, преклонение; и не имело значения, что он не интересуется женщинами: Для Цветаевой — безусловно. Однако эротика в ней отсутствует, более того: В стихах она это осуществила: Через много лет она в письме объясняла Ю. Иваску глубинный смысл цикла: Ученик не на земле, а на горе. А гора не на земле, а на небе. Гора — в небе. Но любя Дух, Цветаева не забывала о его земном воплощении: Одновременно существовала для Цветаевой и другая, земная, любовь: Может быть, только к Парнок и к Родзевичу это была настоящая страсть, в которой бушевал эрос. И Софья Парнок права, утверждая, что именно она разбудила в Цветаевой чувственную сторону ее существа. Однако нельзя не обратить внимания, что в этом всепоглощающем чувстве явно отсутствует важнейшая для Цветаевой составляющая всех ее человеческих отношений: Кажется даже, что душа мешает такой страсти:. Нет сомнения, что опыт гомоэротической любви, пережитый в молодости с Парнок, не мог бесследно исчезнуть, остался в памяти, в сознании и, может быть, больше всего в подсознании Цветаевой. Отношения с Парнок изменили ее представление о любви: В одной из тетрадей Цветаевой времени приблизительно Сонечки Голлидэй и С. Волконского сохранилось было сохранено Цветаевой, ибо переписано в Сводную тетрадь в году без комментариев следующее рассуждение: А только женщин мужчине или только мужчин женщине , заведомо исключая необычное родное — какая скука! Каждый волен толковать это высказывание по своему усмотрению, но никто не сможет отрицать главного: Это подтверждает идею о всевместимости, всеобъятности души гения, его способности проникать в любое явление природы и жизни. Внутри поэта существует весь мир: Тем более — человек — мужчина или женщина — не имеет значения; в человека ратуры. Нет свидетельств, предназначала ли его Цветаева для печати. Оно обращено к французской писательнице — американке по происхождению — Натали Клиффорд-Барни Natalie Clifford Barney, — — одной из самых оригинальных и знаменитых женщин своего времени, не просто провозгласившей новые идеи женской свободы, но сумевшей воплотить их в жизни. Ей помогли в этом деньги, оставленные отцом: Уже в первой книге стихов, появившейся в году, Клиффорд-Барни открыто воспевала лесбийскую любовь и тем самым сделала свою сексуальную направленность достоянием общества. В эпитафии, сочиненной для себя, она с вызовом написала: Она посвятила себя демонстрации интеллектуальной и сексуальной свободы женщины; это определило и ее личную жизнь, и особое положение в обществе. Они дали ей имя, которым она пользовалась в кругу друзей и в литературе: С помощью Реми де Гурмона утвердился в Париже и ее знаменитый литературный салон, существовавший с по год в одном и том же доме на rue Jacob. Еженедельно по пятницам здесь собирались писатели, поэты, художники со всех концов света. Часть гостей составляли женщины — писательницы и художницы, феминистки, как и сама хозяйка, некоторые из них были ее возлюбленными. Другую часть — мужчины-интеллектуалы. В разное время здесь бывали Анатоль Франс, Марсель Пруст, Р. Элиот, Эзра Паунд, Поль Валери, Гертруда Стайн, Д. Хозяйка салона многим покровительствовала: В одну из пятниц тридцать второго года в этот салон привела Марину Цветаеву первая переводчица стихов Бориса Пастернака на французский Елена Извольская. Извольская надеялась, что Клиффорд-Барни поможет в этом. Ради этого она и просила Клиффорд-Барни принять Цветаеву и послушать ее перевод. Цветаева никогда больше у нее не бывала и, как считает Извольская, не делала других попыток войти во французскую литературу Нет, на самом деле посещение Клиффорд-Барни не осталось безрезультатным: При всей ее смелости Парнок в советское время была абсолютно лишена возможности открыто говорить о сафической любви и могла отстаивать ее лишь в собственной жизни и в стихах, оставшихся в тетрадях. Она чувствовала потребность высказаться. В какой-то степени это был ответ и своему прошлому: Софии Парнок, а может быть, и Сонечке Голлидэй. Цветаева анализирует историю любви между двумя женщинами на всех ее этапах: Она углубляется в самое существенное для себя — душевные отношения между этими женщинами. И приходит к выводу, что гомоэротическая любовь несовместима с самой природой женщины. Цветаева не выступает ни моралисткой, ни принципиальной противницей сафической любви; несколькими страницами выше вы прочитали ее дневниковую запись на эту тему: Почему Цветаева считает любовь между женщинами трагически несовместимой с их природой? Цветаева стала матерью, когда ей не было и двадцати лет; к двадцати пяти у нее было уже две дочери; в двадцать семь она потеряла одну из них. Ее чувство материнства было сложным, отношение к ребенку прошло несколько нелегких этапов, пока окончательно утвердилось с рождением сына: Ребенок — Мур — главное. Он отодвинул на второй план даже поэзию. С этой точки отсчета рассматривает Цветаева отношения двух любящих женщин. Их разрыв неизбежен, ибо природа наделила женщину инстинктом материнства. Тема Ребенка, мысли о ребенке начинают преследовать младшую подругу, она обвиняет старшую в том, что никогда не сможет иметь ребенка: Цветаева проводит читателя по всем этапам этой возрастающей и безысходной взаимной боли. В конце концов младшая должна уйти к мужчине — любому, который даст ей ребенка. Разрыв и — ненависть младшей к старшей такая же страстная, какой прежде была ее любовь. Не меньше Цветаеву интересует и причина, которая приводит молодую девушку в объятия старшей. Объяснение строится на мировосприятии Цветаевой. В поисках Души она сама раскрывала объятия многим, в ком ей хотя бы почудилась близкая, родная душа. Старшая, обреченная на фатальное одиночество, завлекает младшую в сети души. Затем возникают мысли о ребенке. И — неизбежный разрыв. Цветаева ощущает трагичность гомоэротической связи между женщинами и в том случае, когда она не кончается разрывом. Не называя имен, она описывает такую пару: Цветаева, безусловно, преувеличивает — но таково ее теперешнее, года, восприятие. Цветаева убеждена в правоте своих построений и выводов, ей кажется, что она разрушает созданный Клиффорд-Барни мир: Я отвечаю Амазонке, а не белому женскому видению, которое меня ни о чем не спрашивает. Боюсь, что она ошиблась адресом: Опыт Цветаевой был сложным. Там сказано, что, когда младшая из подруг узнаёт о смерти старшей, ее реакция в конце концов сводится к безразличному: По отношению к Голлидэй все получилось по-другому, начиная с того, что теперь старшей была Цветаева. Была ли это страсть? И одновременно — счастье. Цветаева подчеркивает, что физической близости между Мариной и Сонечкой не было: Но я часто обнимала ее за плечи, жестом защиты, охраны, старшинства. Она не хочет стать причиной страданий Сонечки, и потому в нужный час с пониманием относится к ее уходу. Сонечка от меня ушла — в свою женскую судьбу. Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: Теперь она представлена в ином аспекте; Цветаева сравнивает Сонечку с ребенком, которого дают вам подержать на время — на радость: Оттого, что я ребенка подержала в руках, он не стал мой. Но это, я думаю, была боль другого рода, чем при расставании с Соней Парнок. Два года спустя Цветаева вернулась к теме гомоэротической любви — на этот раз между мужчинами — в частном письме к Юрию Иваску, с которым они уже несколько лет переписывались. Несколько раз он встречался с Цветаевой, и впоследствии опубликовал об этих встречах выдержки из своего дневника. Цветаева стояла особняком в его парижских днях; Иваск заходил к ней, она кормила его обедом или они вдвоем сидели в кафе за черным кофе. Здесь речь пойдет о третьей странице большого письма Цветаевой к Иваску от 27 февраля года. Иваск не опубликовал ее, хотя само письмо напечатал дважды. Конечно, Иваск не исповедался ей в своих интимных делах: Я назначил сегодня Иксу. Меня сейчас ждет Игрек А вдруг?? Чабров — его встречу с полюбившим его мальчиком. Однако тема гомоэротической любви продолжает волновать Цветаеву, ее сдержанность можно объяснить тем, что это не общие, хотя и напряженно-личные, рассуждения, а письмо реальному человеку о его интимной жизни, в которую он ее не посвящал. Что общего в этих двух письмах? И в письме Иваску: Во-вторых, Цветаева относится к гомоэротическим склонностям как к несчастью, к беде. Заключительные строки обращают нас к трагедии: Ива, душа и тело женщины! Седые волосы, упавшие на лицо, чтобы больше ничего не видеть. Седые волосы, метущие лицо земли. Ива здесь — символ горя, страдания, последнего отчаяния. Вспомним, что у Шекспира Офелия бросается в воду под ивой, а Дездемона поет старинную песню об иве за минуты до смерти В письме Иваску Цветаева, используя образ из русской сказки, коротко и прямо говорит — по существу то же самое: Трудно, считает она, потому что ее адресату необходима в любви духовная близость. Есть в письме Иваску нечто важное, чего прежде не было: Цветаева кардинально меняет свой взгляд на соотношение души и эротики. Цветаева подробно описывает ситуацию, окружение, струящиеся одежды Саломеи Наяву она никогда не испытывала такого чувства к Саломее: Тело — самосохранение души. В этом сне сплетаются эротика, поиски души, тоска: И в конце концов: Теперь, в году, в письме к Иваску, Цветаева пересматривает свой взгляд на соотношение души и эротики. Возможно, это связано с тем, что на сей раз она наяву обращается к реальному человеку, тайную боль которого угадала. Цветаева стремится не разрушить иллюзии, но предупредить о трагической правде: Очевидно, по письмам и за несколько долгих встреч в Париже она поняла, что для ее собеседника душевные отношения не менее важны, чем эротические. Вам приходится выбирать не из всего мира, а из касты, где — знаю это по опыту — все лучшее высшее вечное идет к женщине, Ваши на мужскую дружбу — неспособны. Цветаева написала Иваску о его интимной тайне так деликатно и сочувственно, что каким-то образом утешила; много лет спустя в стихах, обращенных к ней, он признался:. Но вернемся к лету года. Жизнь определенно давала Цветаевой передышку. Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь! Рук не исправишь — топором рубя! О, откровеннейшее из сокровищ: И, наконец — герой из лицедеев — От слова бытие Все имена забывший — Алексеев: Такие — в роковые времена — Слагают стансы — и идут на плаху. И еще скажу устало, Слушать не спеши! И всё вместе — какая скудость. Здесь действительно уместен возглас: Нельзя, не коснувшись уст, Утолить нашу душу! Нельзя, припадая к устам, Не припасть и к Психее, порхающей гостье уст. Нет, не соломинка в торжественном атласе, В огромной комнате, над черною Невой, Двенадцать месяцев поют о смертном часе, Струится в воздухе лед бледно-голубой.
У мужа проблемы с потенцией
Страшные истории ванная
Be calm fun перевод
Раскрутка сайта своими руками
История российского герба кратко
Прибила ноготь почернел что делать