Ссылка на файл: >>>>>> http://file-portal.ru/Христианские стихи про церковь/
Литературная страничка
СТИХОТВОРЕНИЯ О ХРАМАХ, МОНАСТЫРЯХ
Восстановление доступа
Сердечно всех поздравляем с праздником иконы Божией Матери Троеручица! Алексеевский ставропигиальный женский монастырь. Москва, 2-й Красносельский пер. Святейший Патриарх Биография Слово Предстоятеля Служение Наш монастырь История обители Игумения Духовенство Небесные покровители Святыни Жизнь обители Новости и события Скит в Сокольниках Социальное служение Наши прихожане Творчество прихожан Средняя школа Выставочная экспозиция Церковная лавка Духовное возрастание О богослужении Монастырская проповедь Слово духовника Проповеди священников обители Беседы с Игуменией О монашестве Изречения святых отцов О святых и святынях Новоначальному Рассказы о святых местах. Расписание богослужений Анонсы Контакты и схема проезда Фотогалерея Виртуальная экскурсия по храму Всех Святых Доска объявлений Архив сайта Принимаем пожертвования. Мы на Елицы Мы в Facebook Подписаться на рассылку. ХРИСТОС Он идет путем жемчужным По садам береговым, Люди заняты ненужным, Люди заняты земным. Вас зову я навсегда, Чтоб блюсти иную паству И иные невода. Вы, небесные торговцы, Не считайте барыши! Ведь не домик в Галилее Вам награда за труды - Светлый рай, что розовее Самой розовой звезды. Солнце близится к притину, Слышно веянье конца, Но отрадно будет Сыну В Доме Нежного Отца". Не томит, не мучит выбор, Что пленительней чудес?! И идут пастух и рыбарь За Искателем Небес. ВОРОТА РАЯ Не семью печатями алмазными В Божий рай замкнулся вечный вход, Он не манит блеском и соблазнами, И его не ведает народ. Это дверь в стене, давно заброшенной, Камни, мох и больше ничего, Возле — нищий, словно гость непрошеный, И ключи у пояса его. Мимо едут рыцари и латники, Трубный вой, бряцанье серебра, И никто не взглянет на привратника, Светлого апостола Петра. Так проходит медленное чудище, Завывая, трубит звонкий рог, И апостол Петр в дырявом рубище, Словно нищий, бледен и убог. ЗАВОДИ Солнце скрылось на западе За полями обетованными, И стали тихие заводи Синими и благоуханными. Сонно дрогнул камыш, Пролетела летучая мышь, Рыба плеснулась в омуте И направились к дому те, У кого есть дом С голубыми ставнями, С креслами давними И круглым чайным столом. Я один остался на воздухе Смотреть на сонную заводь, Где днем так отрадно плавать, А вечером плакать, Потому что я люблю Тебя, Господи. Вижу свет на горе Фаворе И безумно тоскую я, Что взлюбил и сушу и море, Весь дремучий сон бытия; Что моя молодая сила Не смирилась перед Твоей, Что так больно сердце томила Красота Твоих дочерей. Но любовь разве цветик алый, Чтобы ей лишь мгновение жить, Но любовь разве пламень малый, Что ее легко погасить? С этой тихой и грустной думой Как-нибудь я жизнь дотяну, А о будущей Ты подумай, Я и так погубил одну. ГОРОДОК Над широкой рекой, Пояском-мостом перетянутой, Городок стоит небольшой, Летописцем не раз помянутый. Знаю, в этом городке - Человечья жизнь настоящая, Словно лодочка на реке, К цели ведомой уходящая. Полосатые столбы У гаупвахты, где солдатики Под пронзительный вой трубы Маршируют, совсем лунатики. На базаре всякий люд, Мужики, цыгане, прохожие, - Покупают и продают, Проповедуют Слово Божие… В крепко-сложенных домах Ждут хозяйки белые, скромные, В самаркандских цветных платках, А глаза всё такие темные. Губернаторский дворец Пышет светом в часы вечерние, Предводителев жеребец - Удивление всей губернии. А весной идут, таясь, На кладбище девушки с милыми, Шепчут, ластясь: Крест над церковью взнесен, Символ власти ясной, Отеческой, И гудит малиновый звон Речью мудрою, человеческой. Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди. Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади Здесь должен прозвучать лишь греческий язык: Взят в руки целый мир, как яблоко простое. Богослужения торжественный зенит, Свет в круглой храмине под куполом в июле, Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит. И Евхаристия, как вечный полдень, длится - Все причащаются, играют и поют, И на виду у всех божественный сосуд Неисчерпаемым веселием струится. Люблю священника неторопливый шаг, Широкий вынос плащаницы, И в ветхом неводе Геннисаретский мрак Великопостныя седмицы. Ветхозаветный дым на теплых алтарях И иерея возглас сирый, Смиренник царственный: Соборы вечные Софии и Петра, Амбары воздуха и света, Зернохранилища вселенского добра, И риги Нового Завета. Не к вам влечется дух в годины тяжких бед, Сюда влачится по ступеням Широкопасмурным несчастья волчий след, Ему ж вовеки не изменим: Зане свободен раб, преодолевший страх, И сохранилось свыше меры В прохладных житницах, в глубоких закромах Зерно глубокой, полной веры. АЙЯ-СОФИЯ Айя-София — здесь остановиться Судил Господь народам и царям! Ведь купол твой, по слову очевидца, Как на цепи, подвешен к небесам. И всем векам — пример Юстиниана, Когда похитить для чужих богов Позволила Эфесская Диана Сто семь зеленых мраморных столбов. Но что же думал твой строитель щедрый, Когда, душой и помыслом высок, Расположил апсиды и экседры, Им указав на запад и восток? Прекрасен храм, купающийся в мире, И сорок окон — света торжество; На парусах, под куполом, четыре Архангела прекраснее всего. И мудрое сферическое зданье Народы и века переживет, И серафимов гулкое рыданье Не покоробит темных позолот. ИСПОВЕДЬ Умолк простивший мне грехи. Лиловый сумрак гасит свечи, И темная епитрахиль Накрыла голову и плечи. Не тот ли голос: Прикосновение сквозь ткань Руки, рассеянно крестящей. Столько печали в пути. Как же мне душу скудную Богатой Тебе принести? Долгую песню, льстивая, О славе поет судьба. Господи, я нерадивая, Твоя скупая раба. Ни розою, ни былинкою Не буду в садах Отца. Я дрожу над каждой соринкою, Над каждым словом глупца. Когда шуршат в овраге лопухи И никнет гроздь рябины желто-красной, Слагаю я веселые стихи О жизни тленной, тленной и прекрасной. Лижет мне ладонь Пушистый кот, мурлыкает умильней, И яркий загорается огонь На башенке озерной лесопильни. Лишь изредка прорезывает тишь Крик аиста, слетевшего на крышу. И если в дверь мою ты постучишь, Мне кажется, я даже не услышу. МОЕЙ СЕСТРЕ Подошла я к сосновому лесу. Жар велик, да и путь не короткий. Отодвинул дверную завесу, Вышел седенький, светлый и кроткий. Поглядел на меня прозорливец И промолвил: Не завидуй удаче счастливиц, Там тебе уготовано место. Позабудь о родительском доме, Уподобься небесному крину. Будешь, хворая, спать на соломе И блаженную примешь кончину". Верно, слышал святитель из кельи, Как я пела обратной дорогой О моем несказанном весельи, И дивяся, и радуясь много. ИЮЛЬ 1 Пахнет гарью. Четыре недели Торф сухой по болотам горит. Даже птицы сегодня не пели, И осина уже не дрожит. Стало солнце немилостью Божьей, Дождик с Пасхи полей не кропил. Приходил одноногий прохожий И один на дворе говорил: Скоро Станет тесно от свежих могил. Ждите глада, и труса, и мора, И затменья небесных светил. Только нашей земли не разделит На потеху себе супостат: Над ребятами стонут солдатки, Вдовий плач по деревне звенит. Не напрасно молебны служились, О дожде тосковала земля! Красной влагой тепло окропились Затоптанные поля. Низко, низко небо пустое, И голос молящего тих: То слышали ангелы золотые И в белом гробу Ярослав. Как голуби, вьются слова простые И ныне у солнечных глав. И если слабею, мне снится икона И девять ступенек на ней. И в голосе грозном софийского звона Мне слышится голос тревоги твоей. Прощались все друг с другом на минуту, Чтоб никогда не встретиться Уже привыкшая к высоким, чистым звонам, Уже судимая не по земным законам, Я, как преступница, еще влекусь туда, На место казни долгой и стыда. И вижу дивный град, и слышу голос милый, Как будто нет еще таинственной могилы, Где, день и ночь, склонясь, в жары и холода, Должна я ожидать Последнего Суда. Для чего ты, лихой ярославец, Коль еще не лишился ума, Засмотрелся на рыжих красавиц И на пышные эти дома? Так теперь не кощунствуй, не чванься, Православную душу губи, В королевской столице останься И свободу свою полюби. Для чего ж ты приходишь и стонешь Под высоким окошком моим? Знаешь сам, ты и в море не тонешь, И в смертельном бою невредим. Да, не страшны ни море, ни битвы Тем, кто сам потерял благодать. Оттого-то во время молитвы Попросил ты себя поминать. Господеви поклонитеся Во святем дворе его. Спит юродивый на паперти, На него глядит звезда. И, крылом задетый ангельским, Колокол заговорил, Не набатным, грозным голосом, А прощаясь навсегда. И выходят из обители, Ризы древние отдав, Чудотворцы и святители, Опираясь на клюки. Серафим — в леса Саровские Стадо сельское пасти, Анна — в Кашин, уж не княжити, Лен колючий теребить. Провожает Богородица, Сына кутает в платок, Старой нищенкой оброненный У Господнего крыльца. Вкусили смерть свидетели Христовы, И сплетницы-старухи, и солдаты, И прокуратор Рима — все прошли. Там, где когда-то возвышалась арка, Где море билось, где чернел утес, — Их выпили в вине, вдохнули с Их выпили в вине, пылью жаркой И с запахом бессмертных роз. Ржавеет золото и истлевает сталь, Крошится мрамор — к смерти все готово. Всего прочнее на земле печаль И долговечней — царственное слово. Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. Бредут слепцы калужскою дорогой, — Калужской — песенной — прекрасной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. Троицын день г. Дорожкою простонародною, Смиренною, богоугодною, Идем — свободные, немодные, Душой и телом — благородные. Где вы — Величества? Мать с дочерью идем — две странницы Чернь черная навстречу чванится. Быть может — вздох от нас останется, А может — Бог на нас оглянется Пусть будет — как Ему захочется: Мы не Величества, Высочества. Так, скромные, богоугодные, Душой и телом — благородные, Дорожкою простонародною — Так, доченька, к себе на родину: В страну Мечты и Одиночества — Где мы — Величества, Высочества. И мой обол Прими на утвержденье храма. Не свой любовный произвол Пою — своей отчизны рану. Не скаредника ржавый ларь — Гранит, коленами протертый! Всем отданы герой и царь, Всем — праведник — певец — и мертвый. Днепром разламывая лед, Гробовым не смущаясь тесом, Русь — Пасхою к тебе плывет, Разливом тысячеголосым. Так, сердце, плачь и славословь! Пусть вопль твой — тысяча который? Другая — радуется хору. РАССТРЕЛ Бывают ночи — только лягу, В Россию поплывёт кровать, И вот ведут меня к оврагу, Ведут к оврагу убивать. Проснусь, и в темноте, со стула, Где спички и часы лежат, В глаза, как пристальное дуло, Глядит горящий циферблат. Закрыв руками грудь и шею — Вот-вот сейчас пальнёт в меня — Я взгляда отвести не смею От круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья Коснётся тиканье часов, Благополучного изгнанья Я снова чувствую покров. Но сердце, как бы ты хотело, Чтоб это вправду было так: Россия, звёзды, ночь расстрела, И весь в черёмухе овраг Седой туман сошел на берега, И, наклонив над влагою рога, Козлы не пили. Стадо на откосах Не двигалось. Пастух, поднявши посох, Оцепенел с простертою рукой, Взор устремляя ввысь, а над рекой, Над рощей пальм, вершины опустивших, Хоть воздух был бестрепетен и нем, Повисли птицы на крылах застывших. И вдруг в листве проснулся чудный ропот, И стая птиц звенящая взвилась, И прозвучал копыт веселый топот, И водных струй послышался мне шепот, И пастуха вдруг песня раздалась! А вдалеке, развея сумрак серый, Как некий Крест, божественно-светла, Звезда зажглась над вспыхнувшей пещерой, Где в этот миг Мария родила. РАЙ Любимы ангелами всеми, Толпой глядящими с небес, Вот люди зажили в Эдеме, — И был он чудом из чудес. Как на раскрытой Божьей длани, Я со святою простотой Изображу их на поляне, Прозрачным лаком залитой, Среди павлинов, ланей, тигров, У живописного ручья И к ним я выберу эпиграф Из первой Книги Бытия. Я тоже изгнан был из рая Лесов родимых и полей, Но жизнь проходит, не стирая Картины в памяти моей. Бессмертен мир картины этой, И сладкий дух таится в нем: Так пахнет желтый воск, согретый Живым дыханьем и огнем. Там по написанному лесу Тропами смуглыми брожу, — И сокровенную завесу Опять со вздохом завожу ХЕРУВИМЫ Они над твердью голубой, Покрыв простертыми крылами Зерцало Тайн, перед собой Глядят недвижными очами И созерцают без конца Глубокую премудрость Бога; И, содрогаясь вкруг Творца И нагибаясь, шепчут строго Друг другу тихое: И бытие, и небосвод, И мысль над мыслями людскими, И смерти сумрачный приход — Все им понятно. Перед ними, Как вереницы облаков, Плывут над безднами творенья, Плывут расчисленных миров Запечатленные виденья. АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ В часы полуночи унылой Отчетливее сердца стук, И ближе спутник яснокрылый, Мой огорченный, кроткий друг. Он приближается, но вскоре Я забываюсь, и во сне Я вижу бурю, вижу море И дев, смеющихся на дне. Земного, темного неверья Он знает бездны и грустит, И светлые роняет перья, И робко в душу мне глядит. И веет, крылья опуская, Очарованьем тишины, И тихо дышит, разгоняя Мои кощунственные сны И я, проснувшись, ненавижу Губительную жизнь мою, Тень отлетающую вижу И вижу за окном зарю. И падают лучи дневные От них вся комната светла: Они ведь — перья золотые С его незримого крыла. АНГЕЛЫ О лучезарных запою, Лазурь на звуки разбивая Блистает лестница в раю, Потоком с облака спадая. О, дуновенье вечных сил! На бесконечные ступени Текут волнующихся крыл Цветные, выпуклые тени. Проходят ангелы в лучах. Сияют радостные лики, Сияют ноги, и в очах Бог отражается великий. Струится солнце им вослед; И ослепителен и сладок Над ступенями свежий свет Пересекающихся радуг АРХАНГЕЛЫ Поставь на правый путь. Ночь давит над землей, и ночь в душе моей. Поставь на правый путь. И страшно мне уснуть, и бодрствовать невмочь. Небытия намек я чую в эту ночь. И страшно мне уснуть. Я верю — ты придешь, наставник неземной, На миг, на краткий миг восстанешь предо мной. Я верю, ты придешь. Ты знаешь мира ложь, бессилье, сумрак наш, Невидимого мне попутчика ты дашь. Ты знаешь мира ложь. И вот подходишь ты. Немею и дрожу, Движенье верное руки твоей слежу. И вот отходишь ты. Средь чуждой темноты я вижу путь прямой. О, дух пророческий, ты говоришь, он — мой? Но я боюсь идти: И льстива, и страшна ночного беса власть. О, я боюсь идти Не будешь ты один и если соскользнешь С высокого пути И в нас самих, как бурей, сметены Виденья зла, виденья темной страсти. Летят они, трубя, Могучие, багряно-огневые. Стремясь, гремят их песни грозовые. Летят они, все грешное губя. Спускаются, неправых строго судят, И перед ними падаем мы ниц. Они блестят, как множество зарниц, Они трубят и души сонных будят. Открыло им закон свой Божество, Царь над царями грозно-величавый, И в отблеске Его безмерной славы, Шумя, кружатся ангелы Его. Ей радостный дивится небожитель. Оберегает мудро Промыслитель Волну морей и каждый листик рощ. Земных существ невидимый Хранитель, Послушных бурь величественный Вождь, От молнии спасает Он обитель И на поля ниспосылает дождь. И ангелы глядят, как зреет нива, Как луг цветет. Когда ж нетерпеливо Мы предаемся гибельным страстям, И поздняя объемлет нас тревога, Слетает в мир посланник чуткий Бога И небеса указывает нам. ПРЕСТОЛЫ Стоял он на скале высокой, заостренной В широкой утопала мгле Земля далекая. Стоял он на скале, Весь солнцем озаренный. От золотых вершин равнину заслонив, Клубились тучи грозовые, И только вдалеке сквозь волны их седые Чуть вспыхивал залив. И на горе он пел, задумчиво-прекрасный, И видел под собой грозу, Извивы молнии, сверкнувшие внизу, И слышал гром неясный. За тучей туча вдаль торжественно текла. Из трещин вылетели с шумом И пронеслись дугой над сумраком угрюмым Два царственных орла. Густая пелена внезапно встрепенулась, И в ней блеснул просвет косой. Волшебно пред горой Равнина развернулась. И рощи темные, и светлые поля, И рек изгибы и слиянья, И радуги садов, и тени, и сиянья — Вся Божия земля! И ясно вдалеке виднелась ширь морская, Простор зеркально-голубой. И звучно ангел пел, из мира в край иной Неспешно улетая. И песнь растаяла в блуждающих лучах, Наполнила все мирозданье. Величие Творца и красоту созданья Он славил в небесах ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ Час задумчивый строгого ужина, Предсказанья измен и разлуки. Озаряет ночная жемчужина Олеандровые лепестки. Наклонился апостол к апостолу. У Христа — серебристые руки. Ясно молятся свечи, и по столу Ночные ползут мотыльки. Перистым вылился узором, Лучистой выгнулся дугой, И мандаринами и бором В гостиной пахнет голубой. В звездах шумят древесные вершины, И замирает крестный ход. Со мною ждет ночь темно-голубая, И вот, из мрака, церковь огибая, Пасхальный вопль опять растет. Пылай, свеча, и трепетные пальцы Жемчужинами воска ороси. О милых мертвых думают скитальцы, О дальней молятся Руси. А я молюсь о нашем дивьем диве, О русской речи, плавной, как по ниве Движенье ветра О, воскреси душистую, родную, Косноязычный сон ее гнетет. Искажена, искромсана, но чую Ее невидимый полет. И ждет со мной ночь темно-голубая, И вот, из мрака, церковь огибая, Пасхальный вопль опять растет. Тебе, живой, тебе, моей прекрасной, Вся жизнь моя, огонь несметных свеч. Ты станешь вновь, как воды, полногласной, И чистой, как на солнце меч, И величавой, как волненье нивы. Так молится ремесленник ревнивый И рыцарь твой, родная речь. ПАСХА НА СМЕРТЬ ОТЦА Я вижу облако сияющее, крышу Блестящую вдали, как зеркало Я слышу, Как дышит тень и каплет свет Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня Сияет влажный мир, грядет весна Господня, Растет, зовет Но если все ручьи о чуде вновь запели, Но если перезвон и золото капели — Не ослепительная ложь, А трепетный призыв, сладчайшее "воскресни", Великое "цвети", — тогда ты в этой песне, Ты в этом блеске, ты живешь!.. Пролей, как масло, Власа луны В мужичьи ясли Моей страны. В них спит Твой Сын. Спусти, как полог, Зарю на синь. Окинь улыбкой Мирскую весь И солнце зыбкой К кустам привесь. И да взыграет В ней, славя день, Земного рая Святой Младень. Избы забоченились, А и всех-то пять. Крыши их запенились В заревую гать. Под соломой-ризою Выструги стропил, Ветер плесень сизую Солнцем окропил. В окна бьют без промаха Вороны крылом, Как метель, черемуха Машет рукавом. Уж не сказ ли в прутнике Жисть твоя и быль, Что под вечер путнику Нашептал ковыль? Вижу лес и вечернее полымя, И обвитый крапивой плетень. Там с утра над церковными главами Голубеет небесный песок, И звенит придорожными травами От озер водяной ветерок. Не за песни весны над равниною Дорога мне зеленая ширь — Полюбил я тоской журавлиною На высокой горе монастырь. Каждый вечер, как синь затуманится, Как повиснет заря на мосту, Ты идешь, моя бедная странница, Поклониться любви и кресту. Кроток дух монастырского жителя, Жадно слушаешь ты ектенью, Помолись перед ликом Спасителя За погибшую душу мою. МИР С Россией кончено На последях Ее мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях. И родину народ Сам выволок на гноище, как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огонь, язвы и бичи: Германцев с запада, монгол с востока. Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда! КИТЕЖ Вся Русь — костер. Неугасимый пламень Из края в край, из века в век Гудит, ревет И каждый факел — человек. Не сами ль мы, подобно нашим предкам, Пустили пал? А ураган Раздул его и тонут в дыме едком Леса и села огнищан. Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров Народный не уймут костер: Они уйдут, спасаясь от пожаров, На дно серебряных озер. Так отданная на поток татарам Святая Киевская Русь Ушла с земли, прикрывшись Светлояром Но от огня не отрекусь! Я сам — огонь. Мятеж в моей природе, Но цепь и грань нужны ему. Не в первый раз, мечтая о свободе, Мы строим новую тюрьму. Да, вне Москвы — вне нашей душной плоти, Вне воли медного Петра — Нам нет дорог. Святая Русь покрыта Русью грешной, И нет в тот град путей, Куда зовет призывный и нездешний Подводный благовест церквей. И такое скорбное волненье В чистых девичьих чертах, что Лик В пламени молитвы каждый миг, Как живой, меняет выраженье. Кто разверз озера этих глаз? Не святой Лука-иконописец, Не печерский темный богомаз: В раскаленных горнах Византии В злые дни гонения икон Лик Ее из огненной стихии Был в земные краски воплощен. Но из всех высоких откровений, Явленных искусством, — он один Уцелел в костре самосожжений Посреди обломков и руин. От мозаик, золота, надгробий, От всего, чем тот кичился век, — Ты ушла по водам синих рек В Киев княжеских междоусобий. И с тех пор в часы народных бед Образ Твой, над Русью вознесенный, В тьме веков указывал нам след И в темнице — выход потаенный. Ты напутствовала пред концом Ратников в сверканье Литургии… Страшная история России Вся прошла перед Твоим лицом. Не погром ли ведая Батыев, Степь в огне и разоренье сел — Ты, покинув обреченный Киев, Унесла великокняжий стол? И ушла с Андреем в Боголюбов, В прель и глушь Владимирских лесов, В тесный мир сухих сосновых срубов, Под намет шатровых куполов. А когда Хромец-Железный предал Окский край мечу и разорил, Кто в Москву ему прохода не дал И на Русь дороги заступил? От лесов, пустынь и побережий Все к Тебе за Русь молиться шли: Стража богатырских порубежий… Цепкие сбиратели земли… Здесь в Успенском — в сердце стен Кремлевых, Умилясь на нежный облик Твой, Сколько глаз жестоких и суровых Увлажнялось светлою слезой! Простирались старцы и черницы, Дымные сияли алтари, Ниц лежали кроткие царицы, Преклонялись хмурые цари… Черной смертью и кровавой битвой Девичья святилась пелена, Что осмивековою молитвой Всей Руси в веках озарена. Но слепой народ в годину гнева Отдал сам ключи своих твердынь, И ушла Предстательница-Дева Из своих поруганных святынь. А когда кумашные помосты Подняли перед церквами крик, — Из-под риз и набожной коросты Ты явила подлинный Свой Лик. Светлый Лик Премудрости-Софии, Заскорузлый в скаредной Москве, А в грядущем — Лик самой России — Вопреки наветам и молве. Не дрожит от бронзового гуда Древний Кремль, и не цветут цветы: В мире нет слепительнее чуда Откровенья вечной Красоты!
Обряд продажи души дьяволу
Пункта 2 статьи 17 закона 129 фз
Сделать старыми в фотошопе
ХРИСТИАНСКИЕ РЕСУРСЫ
Сколько запекать говядину после маринада maggi
Renault megane 2 технические характеристики
Рыба горячего копчения в домашних условиях видео
СТИХОТВОРЕНИЯ О ХРАМАХ, МОНАСТЫРЯХ
Сосновый бор кемерово карта
Видео новости шатура
Литературная страничка
Шорты своими руками фото
Видное 24 новости дня троицкий сейчас
Каталог лента акции саратов
Восстановление доступа
Россия венгрия товарищеский матч 2017 где играют