Коллингвуд Р. Дж. Идея истории
Как сделать мир предельно полезным?
6. Идея истории р. Коллингвуда
Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной. Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его прошлого истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Вход Войти на сайт Я забыл пароль Войти. На верхней границе фанерозоя о нашем поколении исследователей недр. Зевелев Александр , Курлат Феликс. Великий Новгород в иностранных сочинениях. XV — начало XX века. Биографии и мемуары , История , Чтобы продолжить действие вы должны быть зарегистрированны. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или зайдите на сайт под своим именем. Чтобы оставить свою оценку и комментарий вам нужно зайти на сайт или зарегистрироваться. Для авторов и правообладателей. Добавить похожую книгу На верхней границе фанерозоя о нашем поколении исследователей недр. Коллингвуд Роберт Джордж Жанр: Русский Язык оригинальной книги: Биографии и мемуары История Философия.
Робин Джордж Коллингвуд — оставил после себя немало произведений на самые разнообразные темы истории, философии, эстетики, религиоведения, политики, но главную книгу своей жизни он, как это нередко бывает, так и не успел завершить. Теперь эта книга появляется в русском переводе в том виде, в каком она была издана уже после его смерти профессором Нок-сом, систематизировавшим рукописный материал и дополнившим его в интересах полноты освещения вопроса двумя ранее опубликованными статьями Коллингвуда. В неутихающих философско-методологических дискуссиях по проблемам исторического знания постоянно фигурируют взгляды Коллингвуда, они становятся предметом полемики или встречают одобрение и поддержку. Справедливости ради надо сказать, что с этим автором чаще спорят, чем соглашаются, но и самые яростные его критики неизменно признают стимулирующее значение его идей. Литературная судьба Коллингвуда сложилась, так сказать, по закону загробного воздаяния: Маркс и буржуазный историзм. Проблемы аграрной истории раннего средневековья в немецкой историографии конца 19 — начала 20 в. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. История в системе общественных наук. Флософия и методология истории. Критическая философия истории в Великобритании. За это время увидели свет пять монографий о его творчестве, в Оксфорде вышел мемориальный сборник статей, появилось много журнальных публикаций, в университетах США, Канады, Франции и Австралии защищено около 30 докторских диссертаций. В марксистской литературе уже сложился обоснованный подход к оценке этой концепции, ее положительных и отрицательных сторон. Советские ученые, руководствуясь ленинскими принципами критики современного идеализма, отметили как методологические особенности концепции Коллингвуда, так и реальную проблематику исторического знания, получившую во многом неверное решение в трудах английского мыслителяа. Вместе с тем они подчеркивали необходимость дальнейшей разработки философско-методологических проблем исторической науки на основе диалектико-материа-листической методологии. Ленин,— есть одностороннее, преувеличенное Сотрудничество историков и философов в решении философско-методологических проблем исторического знания не только желательно, но и просто необходимо, ибо только при таком сотрудничестве можно надеяться на успешное осуществление диалектического принципа всестороннего рассмотрения предмета исторического познания. Историк идет к философско-гносеологическим обобщениям от опыта практической работы в своей области, философ — с противоположного конца, от общей теории познания и. The later philosophy of R. Oxford, ; Johnston W. The Formative Years of R. The Hague, ; Mink L. Mind, History and Dialectic. Bloomington, ; Chalom R. Collingwood, philosophe et historien. Paris, ; Rubinojj L. Collingwood and the reform of metaphysics. Toronto, ; Kraucz M. Essays on the philosophy of R. Коллингвуд и борьба объективного идеализма с позитивизмом в английской философии XX века. Критика философии истории Р. Учение о диалектике в буржуазной философии XX века. Английская буржуазная философия XX века. Теоретико-методологические основы исторической концепции Р. Философа подстерегает опасность умозрительной дедукции, игнорирующей практический опыт, а историка — необоснованной поспешной индукции и, как говорил В. Диалектический же метод, как подчеркивал в свое время Ф. Энгельс, предполагает динамическое единство индукции и дедукции, взаимную коррекцию эмпирического обобщения дедуктивным выводом и наоборот. Насколько это сложно на практике, можно убедиться и на примере теории исторического знания Коллингвуда, деформировавшего собственный богатый опыт исторического мышления философскими постулатами идеализма. Коллингвуда был ревностным приверженцем одно время даже личным секретарем и автором фундаментальной двухтомной биографии известного социального реформатора и теоретика искусства Джона Рескина — Идея целостного человека, которую пропагандировал Рескин, его эстетическая критика капитализма и расплывчатый религиозный идеал, далекий от доктринального вероисповедания, образовали тот духовный и интеллектуальный климат, в котором происходило формирование будущего историка и философа. Эстетическая доминанта мировоззрения Рескина как нельзя более соответствовала природным склонностям мальчика: Коллингвуд отлично рисовал, музицировал, пробовал сам сочинять музыку. Интерес к классическим древностям привел его в Оксфорд, где он увлекся также изучением философии впрочем, знание античной философии составляло необходимый элемент полученного им классического образования. Успехи его в философии были настолько заметны, что когда Пемб-рокскому колледжу понадобился преподаватель философии, Коллингвуд, еще не закончив курса, был приглашен на эту должность. Еще в детстве отец приохотил его к археологическим раскопкам. В университете он продолжил это занятие под руководством крупнейшего специалиста по древней истории Британии проф. Выбор книги для перевода свидетельствовал о том, что философское осмысление истории становится главным делом начинающего ученого. Здесь сразу возникает вопрос об идейных влияниях, теоретических истоках и формирующих воздействиях на учение Коллингвуда. Она лежит на поверхности и подтверждается как будто рядом веских аргументов. Сам факт дружеского общения прославленного на всю Европу мыслителя, кумира итальянской либеральной интеллигенции,. Все это, однако, кажется убедительным лишь до тех пор, пока не обратишься к сравнительному анализу их воззрений. Тогда и выясняется, что найти крочеанские мотивы у Коллингвуда при совершенном несходстве их манеры философствования, различии интеллектуальных интересов и во многом не совпадающих философских выводах практически невозможно. Но зато и понятие опыта Коллингвуд так переосмысливает, что оно становится тождественным гегелевской концепции развития мышления в процессе самопознания человека. Само название трактата — излюбленная метафора основоположника английского эмпиризма и материализма Ф. The Hague; Niihoff, Иокк Дж. Есть в этой книге и еще одно примечательное отличие: Таким образом, уже в первом своем варианте теория исторического знания Коллингвуда несет на себе явный отпечаток метафизической системы абсолютного идеализма. И это влияние идеалистической систематики приводит по существу к принижению исторического знания, не говоря уже о естественных науках, которые по этой шкале стоят на ступеньку ниже, чем история. И этот вывод не преувеличение предвзятой критики, а неизбежное следствие аргументации абсолютного идеализма. Ведь если только философия представляет собой истинное знание в полном объеме, то все остальное — различные формы истины, смешанной с заблуждением, правда, в разных пропорциях. Что касается специально истории, то ее объект — прошлое как независимая от сознания реальность — оказывается иллюзорным с высоты философского знания, устанавливающего тождество субъекта и объекта, т. Но как только философское сознание развенчивает эту наивность, историческое исследование теряет свою автономию и целиком превращается в философское. В конечном счете история сохраняет значение только как пропедевтика, введение в философию. Такой взгляд отнимает у исторической науки ее самоценность и мало чем в сущности отличается от традиционного скептически-нигилистического отношения к истории, узаконенного картезианским рационализмом. Блока, а такое убеждение всегда было свойственно Коллингвуду. Но конструкция абсолютного идеализма. Избавиться от следствий можно, только порвав с постулатами и с абсолютным идеализмом как принципом философской интерпретации реальности. В то же время собственный опыт Коллингвуда, историка и археолога, не мирился с результатами философской дедукции из принципов абсолютного идеализма, и все последующие модификации его философско-исторической концепции представляют серию попыток расширить рамки спекулятивной конструкции, чтобы отразить реальные черты исторического познания. Попытки эти оказались, как мы увидим, не совсем бесплодны, хотя и не увенчались полным успехом. Во всяком случае постоянное стремление связать философское осмысление истории с практикой исторического исследования не позволяет причислить Коллингвуда к плодовитому племени эпигонов, питающихся мудростью вчерашнего дня, невзирая на новую реальность настоящего. Опасности спекулятивной философии, приносящей факты в жертву имманентной логике объясняющей схемы, Коллингвуд видел довольно отчетливо, по крайней мере в теории. Ведь философский метод есть рефлексия — размышления субъекта над опытом собственной деятельности и уяснение смысла этой деятельности самому себе. Философия естествознания, например, есть размышление над опытом познания природы, а философия истории — над опытом исторического исследования. Чтобы это размышление было плодотворным, должно быть соблюдено одно непременное условие: В противном случае творческое мышление просто невозможно, ибо отсутствие собственного опыта работы толкает к заимствованию чужих мнений и аргументов без подлинного убеждения в их правоте, к приблизительности суждений и интеллектуальному дилетантизму. Это не значит, разумеется, что вся предшествующая традиция ничего не стоит, просто любая ранее изреченная мысль должна быть заново опробована и сопоставлена с фактами собственного опыта мыслителя. Эти данные устанавливаются не восприятием, но только мышлением. Философия истории тоже не составляет исключения из правила: Можно быть каким угодно крупным историком, но совершенно неискушенным в философской рефлексии. Тогда результат будет не менее плачевным, чем в том случае, когда по на-слышке разглагольствуют об исторической науке, не зная, что это такое на самом деле. Историк, не имеющий навыков философского мышления, склонен некритически заимствовать популярные в той или иной среде философские взгляды, сквозь призму которых он рассматривает и искажает собственный опыт работы. Искажает потому, что популярные взгляды чаще всего представляют собой устаревшую метафизику, возникшую в свое время для решения совсем иных проблем. Адекватное самосознание исторического мышления нуждается поэтому в критике философских предубеждений, расчищающей почву для построения правильной теории. В общем человек, способный успешно работать в области философии истории, должен быть философски мыслящим историком, или, что то же самое, но с несколько иным акцентом, исторически мыслящим философом, и только гармоническое сочетание философского и исторического методов мышления позволяет достичь желаемого результата. Но в этом единстве решающее значение имеет опыт, опыт исторического мышления, потому что без него самая лучшая философия лишается эмпирической основы для своих обобщений и начинает работать вхолостую. Выдвигая это требование единства опыта и философского обобщения, Коллингвуд имел основания надеяться, что его собственная деятельность в полной мере этому требованию соответствует. Параллельно с философской работой он продолжал исторические изыскания в области древней истории Великобритании. Помимо участия в полевых археологических исследованиях, он пробует свои силы в построении синтетической картины римской Британии, которая объединяла бы в единое целое увеличивающуюся массу на-. Промежуточной стадией на пути к этой цели были регулярно публикуемые им в журналах региональных археологических обществ Великобритании обзоры состояния исследований в этой области например, обзор раскопок Адрианова вала. Эта огромная работа была завершена уже после его смерти В е же годы выходят и основные философские труды Коллингвуда: Эти публикации усиливают интеллектуальную изоляцию Коллингвуда в позитивистски окрашенной атмосфере британской академической философии того времени. Неопозитивисты, претендовавшие на то, что им впервые удалось поставить анализ философских проблем на почву науки, внесли в философию радикально антиисторический стиль мышления. Стоит только в это уверовать, и можно отвергать традиционную философию, не вникая в нее, с блаженным ощущением освобождения от гнета вековых заблуждений. Ну, а эпигоны классической традиции вообще внимания не заслуживают. An Appreciation of R. Collingwood as an archaeolo-gist—Proceedings of the British Academy. The Archaeology of Roman Britain. Это и предопределило отношение к Коллингвуду со стороны его коллег-философов в Англии того времени. С ним просто не дискутировали, считая безнадежным ретроградом, недостаточно искушенным в методологии научного познания. Иначе, пожалуй, и быть не могло: Согласно этому воззрению, впервые разработанному Гегелем, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его прошлого истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно измененном, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. В таком примерно духе и выдержаны основные философские произведения Коллингвуда. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Сам Гегель, как известно, не удержался на высоте диалектического метода и в полном противоречии с его рациональным смыслом постулировал завершение исторического процесса и вместе с этим — абсолютную законченность своей философской системы ". В этом и заключалось, как показал Ф. Энгельс, основное противоречие гегелевских воззрений, в которых абсолютный идеализм одержал верх над диалектическим историзмом. В дальнейшем Коллингвуд попытался смягчить остроту возникшего здесь противоречия, и вся последующая его философско-ис-торическая рефлексия пронизана стремлением согласовать философскую характеристику исторического знания с реальным опытом современной исторической науки, со всеми ее проблемами и трудностями. Помимо теоретических проблем, философия откликается и на запросы действительной жизни. Недаром Гегель говорил, что философия есть современная ей эпоха, выраженная в мыслях. Его английский последователь не только усвоил, но и по-своему претворил эту истину в творчестве. Упадок современной западной цивилизации — одна из главных тем его размышлений. Пропаганда оторванных от жизни идеалов — застарелый грех академического идеализма. Коллингвуд с необычным для оксфордского профессора пылом в г. Она вся пронизана сознанием социальной ответственности философии, горечью мыслителя и гражданина, отчетливо видящего политическую глупость и классовое своекорыстие руководителей западного мира, пасующих перед агрессивной наглостью фашистских заправил в надежде избавиться с их помощью от рабочего движения. Приведем несколько цитат из этой работы, чтобы наша обобщающая формулировка не показалась преувеличением. Так, Коллингвуд пишет, что всю сознательную жизнь верил в британскую демократию, и эта вера сохранялась вплоть до военного мятежа в республиканской Испании. Бессилие традиционных институтов конституционного управления и перерождение в фашистском духе исполнительной власти сами по себе вызывают тревогу, но все это — не более чем частные проявления далеко зашедшей болезни всей западной цивилизации. Как историк античности, Коллингвуд проводит популярную параллель с закатом греко-римского мира, но вовсе не для того, чтобы, как 20 годами ранее Шпенглер, предрекать неизбежное крушение современной цивилизации. Он апеллирует к свободной решимости человека понять, что происходит с ним и с обществом, в котором он живет, и найти выход из сложившейся ситуации. Альтернатива этому — медленная и неотвратимая деградация человека и цивилизации, потеря самоуважения и паралич практической деятельности, наступающий вслед за тем. Сейчас, считал Коллингвуд, то же самое происходит с западным миром, где царит жажда развлечений, превратившаяся в маниакальную страсть, а труд, сельскохозяйственный и индустриальный, презирается и рассматривается лишь как средство существования и дохода, который можно обменять на наслаждения в период вожделенного безделья. Эти мысли напоминают социальную критику Рескина и даже Карлейля, но философски обобщенную и сконцентрированную на первопричине всех социальных болезней, а первопричина — это, по Коллингвуду, распространение враждебности разуму, т. Иррационализм многолик, и симптоматика его чрезвычайно разнообразна. Прежде всего он проявляется на самом пороге сознания. В жизни индивидуума это тот самый пункт, где непосредственная эмоциональная жизнь переходит в самопознание, которое в своей первоначальной форме есть не что иное, как выражение человеком своих эмоций. Деятельность выражения и есть реально сущее, т. Он еще, правда, не вступил на путь свободного самоопределения оно начинается с выдвижения цели. В этом случае и сам интеллект вовлекается в вязкое болото иррациональности, так что вся его сила тратится на изыскание средств для достижения целей, которые диктуются биологическими импульсами, а не свободно-разумным самоопределением субъекта. Порабощение грубыми эмоциями коррумпированное сознание изображает вернее — силится изобразить как свободное решение и творческое самовыражение. Это не обычная ложь, так как ложь предполагает знание истины, но этого знания в данном случае как раз и не может быть, так как попытка самопознания потерпела неудачу. Самообман и заблуждения нечистой совести в непостижимом лабиринте человеческой души — едва ли не вечная тема литературы, популяризированная французскими моралистами XVII в. У Кол-лингвуда интересно развитие этой темы в контексте его социального критицизма. Глубокое падение западной цивилизации сказывается в том, что в ней господствует псевдоискусство: Превознося ремесленные поделки, которые говорят публике только то, что она хочет слышать, публика выражает свое нежелание разобраться в эмоциях, которые ее действительно обуревают. Не желает вникать в собственные чувства, потому что смутно предчувствует правду и боится ее, боится, ибо осознание ситуации потребует принятия ответственных решений, а плыть по течению и легче, и приятней. Плата за страх — душевное опустошение и парализующее чувство безразличия, распространение которого историки констатируют в Римской империи накануне ее окончательного крушения. Но настоящее искусство еще живет и выполняет свою миссию. Это не только выдающееся творение поэзии, считает Коллингвуд, но и подлинное. Социально-психологическая атмосфера кризиса буржуазного образа жизни обрисована у Коллингвуда с большой глубиной и точностью, но его позитивная программа расплывчата и малоэффективна. Гуманистические зерна буржуазной культуры можно сохранить в современных условиях лишь в контексте более высокой системы ценностей, основанной на совершенно иной организации общества. Для этого нужна материальная сила, которая могла бы воплотить гуманистические ценности в жизнь и защитить от натиска варваров. Открыв материалистическое понимание истории, К. Маркс решил эту проблему соединения философского разума и его требований с объективной логикой исторического процесса, рождающего все необходимые предпосылки для преобразования мира на началах разума. Но наш автор остается в плену идеалистических заблуждений и потому не приемлет марксистского подхода к анализу кризисной ситуации. И все же нередкие у него проблески политического реализма позволяют ему понять, сколь велика опасность и как мало может сделать философская мысль сама по себе: Серьезность несчастья как раз в том. Когда Рим был в опасности, спасло Капитолий гоготание священных гусей. Я по профессии всего лишь учительствующий гусь С презрением и гневом Коллингвуд пишет об академической манере, господствующей в британской университетской философии, рассматривать только чисто теоретические вопросы, далекие от повседневной жизни людей и принципиальных социально-политических проблем. Эта манера отличала как раз неопозитивистов: Фашизм есть внешнее политическое выражение духа иррационализма: Но беспокойство философа вызывало то обстоятельство, что отмеченная им эпидемия вовсе не была локализована в странах фашизма, но распространилась повсеместно в капиталистических странах, поразив и так называемые западные демократии, хотя и не захватила там всего социально-политического организма. Я знаю, что фашизм означает конец ясного мышления и триумф иррационализма. Я знаю, что всю жизнь я, сам того не осознавая, был вовлечен в политическую борьбу, сражаясь против этого вслепую. Отдавая должное боевому антифашистскому духу этого высказывания, нам все же следует сказать, что Коллингвуд глубоко заблуждается, когда видит в движении иррационализма решающую причину возникновения фашистской диктатуры. An Essay on Metaphysics, p. Впрочем, оксфордскому философу не чуждо было и более глубокое понимание причин фашистской угрозы. Думается все же, что националистическая демагогия и расистские бредни тоже внесли свою лепту в формирование фашистской идеологии. С началом второй мировой воины политическая слепота, апатия и двуличие правящих кругов капиталистического мира ничуть не поубавились, и непонимание смысла происходящего было таким же распространенным явлением, как и в дни Мюнхена. Смертельная схватка с фашизмом не была обычной войной, вызванной соперничеством однотипных государств. Поэтому стремление Коллингвуда устранить неопределенность, подвергнув это понятие историко-философскому анализу, небесполезно. В конечном счете противоположность цивилизации и варварства — одна из сторон центральной для Коллингвуда антитезы разума и иррациональности, духовного и витального, человеческого и природного, свободы самоопределения и слепого подчинения. В своей политической философии Коллингвуд встал в оппозицию к гегельянскому культу государства и выступил продолжателем классической традиции буржуазного либерализма в Англии. Верный своему методу диалектического резюмирования исторической традиции, Коллингвуд и здесь стремится обозначить контуры абсолютно существенного и сохраняющего значение в настоящем. Прогресс цивилизации заключается в постепенном вытеснении природного элемента человеческой жизни общественным. Это асимптотический процесс, никогда не достигающий завершения. Противоположно направленный процесс — стремление вернуться вспять, к природному состоянию господства грубой силы — и есть. Новая мировая война — открытый вызов варварства, пытающегося задушить дух сотрудничества, который составляет самую сущность цивилизации, а международный фашизм — новый исторический вид варварства. Коллингвуд, ссылаясь на исторический опыт, предрекает фашизму поражение в борьбе с духом мира, свободы и разума. Таково последнее слово мыслителя-гуманиста, для которого философия была не интеллектуальным спортом, а органом индивидуального и общественного самосознания. Не случайно так часто встречается в его произведениях мысль о том, что главным предметом современной философии должна быть история XX века. Говорят, что настоящий философ всю жизнь разрабатывает одну, и только одну идею, из которой и вырастает все его творчество, как организм из семени. Вряд ли можно уложить в эту формулу всю историю философии, но нередко она оказывается справедливой. В данном же случае мы знаем точно, и знаем благодаря самому Коллингвуду, какая идея стала для нею лейтмотивом и программой теоретической работы на всю его жизнь. В общих чертах содержание этой идеи кажется совершенно однозначным: Философское осмысление практики исторического познания не может остаться без последствий и для самой философии — точно так же, как философское осмысление ньютоновского естествознания наложило неизгладимый отпечаток на всю традицию новой философии, начиная с Декарта. Но по мере того как историческое мышление углубляется в философские основания своей собственной деятельности, претерпевает изменение и само понимание природы философии, которое все более проникается историзмом. Такова общая идея и одновременно программа работы, выполнение которой охватило почти три десятилетия творческой деятельности Коллингвуда. Об основных этапах этой деятельности мы уже гово-. Эволюция идеи истории показывает, насколько состояние исторической науки в тот или иной период зависело от философских предпосылок, молчаливо предполагавшихся или явно высказывавшихся историками. Коллингвуд выделяет три основные эпохи историографии: Античная историография черпала свои представления об общей природе исторического процесса и о человеке как действующем лице исторического процесса из соответствующих философско-мифологических предпосылок античная философия исторически развивалась из мифологии и никогда не порывала с ней связи. Религиозно-философские установки христианства радикально преобразовали понимание человека, истории и человека в истории. Последствия этого преобразования оказали большое влияние на всю традицию европейского исторического мышления вплоть до ваших дней. Нет необходимости повторять здесь то, что читатель сможет прочитать сам, нам важно подчеркнуть лишь общую, сквозную идею, пожалуй, недостаточно рельефно выраженную в книге Коллингвуда просто потому, что автор не успел подготовить свою книгу к печати об этом вообще не следует забывать при чтении. Чаще всего они даже не осознаются самим историком в этом своем качестве априорного оформления эмпирического содержания исследования, и анализ их выпадет на долю философа. В конечном счете из этого процесса и выросло современное научное понимание предмета и метода истории. Кажется, что историческое познание ближе всего подходит к идеалу позитивистов, но это только на первый взгляд: К тому же, повествуя о деяниях людей, историк, часто сам того не замечая, вдается в обсуждение природы человека как субъекта исторических деяний, а это уже философский вопрос независимо от того, поднимается он открыто или только подразумевается, молчаливо предполагается сухим сообщением событий. И даже когда история освобождается от религиозно-мифологической схематики мирового процесса в новое время , она не превращается в чистую фактографию: И Коллингвуд, как истый гегельянец, выдвигает задачу исследования самого процесса превращения одной группы исторических предпосылок в другую. Они-то и свидетельствуют об исторических сдвигах в фундаментальных принципах миропонимания. Ее структура не покоится, она всегда находится под напряжением Если влияние Гегеля на историографию XIX века было в целом к лучшему, то это потому, что историческое исследование было для него прежде всего и главным образом изучением внутренних напряжений, вот почему он открыл путь таким блестящим достижениям, как анализ внутренних напряжений в экономическом обществе XIX века, анализ, который создал Марксу репутацию великого историка Где нет напряжений, там нет и истории. История, стало быть, представляет собой процесс, а не внешнюю последовательность единичных событий, механически сцепляемых между собой какой-либо надысторической закономерно-. Развивая теорию материалистической диалектики, В. Но дело не только в терминологических неточностях при описании диалектики процесса. Величайший триумф марксизма в интерпретации общественного развития связан с идеей естественноисторического процесса. В этом понятии применительно к специфике человеческой истории реали-вован общий принцип материалистической диалектики, который В. Ленин сформулировал следующим образом: Маркс и отразил в понятии естественноисторического процесса. Но эти особенности, по К. Марксу, вовсе Де лишают развитие общества его специфически исторического характера, ибо в истории действуют люди, наделенные сознанием и волей, и господствуют общественные, а не природные закономерности. Эта действительно диалектическая точка зрения позволяет преодолеть позитивистский натурализм, не впадая в то же самое время в противоположную ошибку идеализма, абсолютно противопоставляющего историю природе. Отсюда вытекает и отрицание закономерностей исторического процесса, и чрезмерное сближение исторического познания с искусством, что дает основание упрекнуть Коллингвуда в том самом иррационализме, против которого он, как мы видели, неустанно выступал. Эти пороки философии истории Коллингвуда уже отмечены марксистской критикой г8. По Коллингвуду, исторический процесс, само историческое бытие полностью совпадают с историческим сознанием. Немало усилий затратил наш автор, чтобы сделать максимально приемлемым или хотя бы правдоподобным этот экстравагантный идеалистический тезис. В действительности же натурализм здесь ни при чем, ибо последовательное развитие идеалистического постулата тождества бытия и сознания приводит к непреодолимым затруднениям. Философия истории Коллингвуда — красноречивое тому подтверждение. Проследим ход его рассуждений. Еще Гегель противопоставил исторический процесс монотонной повторяемости природных явлений. Эволюционная биология, а затем современная квантово-релятивистская физика подорвали основу этого противопоставления, но не уничтожили различия между природой и историей. Дело в том, что природа — процесс событий, а история — процесс человеческих действий. Мало этого, история отличается от природы не только как событие отличается от действия, но и по своему отношению к познающему субъекту. Событие в природе принадлежит внешнему миру и доступно наблюдению и даже воспроизведению при соблюдении определенных условий. Совсем не то историческое событие: Как же можно познать то. Но проблема как раз заключается в том, насколько такая практика соответствует высокому. Недаром еще Декарт - пропагандист нарождавшейся математической физики — отозвался об истории с плохо скрытым пренебрежением. Кантовская формулировка полезна еще и потому, что она до предела обостряет проблему: Природный процесс мы мо-вем наблюдать, а исторический — нет; стало быть, историческая Наука невозможна. Сам Кант такого вывода не сделал, потому что Анализ исторического знания его не занимал, но логика его позиции была ясна и однозначна: Исторический объект не дан в восприятии, ибо восприятие знакомит нас лишь с мертвыми реликтами, которые становятся историческим знанием только после того, как подвергнутся компетентной интерпретации. Без интерпретации они ничего не говорят о прошлом и остаются ничего не значащими деталями бесконечно богатого внешнего мира. Восприятие есть непосредственное знание окружающей нас в тот или иной Момент времени обстановки. Историк же мысленно переносится в совсем иное время с иными обстоятельствами. Стало быть, прошлое живет в воображении. Весьма банальная увертюра философско-исторического исследования, на первый взгляд, бесплодный трюизм обыденного сознания, который скорее заводит анализ в тупик, нежели подвигает к решению вопроса. Ведь ссылка на воображение превращает историю в разновидность искусства. Недаром эллины связывали историю с музой. Коллингвуд и не думает смягчать возникающую здесь аналогию, он, наоборот, доводит ее до кульминационного пункта: Таким образом, возможность исторического знания заключена в том, что каждый человек в отдельности и все люди вместе наделены историческим сознанием как особым свойством всякого сознания вообще. Благодаря этому и может существовать историческая наука, т. Историческое сознание — это и почва исторической науки, и в какой-то мере ее собственный продукт, ибо развитие исторического знания приводит к углублению исторического сознания. XX век отличается таким обостренным историческим сознанием, которого не знали прежние эпохи, и это результат небывалого расцвета исторических исследований. В то же время непонимание Декарта и иже с ним объясняется тем, что новое научное сознание было закономерно антиисторическим, ибо означало радикальный разрыв с прошлым во имя создания небывалого — новой науки о природе, экспериментально-математического естествознания. Должны были пройти века, чтобы историческая наука могла утвердить себя в общем сознании наравне со всем процветающим семейством естественных наук. Его роль конституитивна, оно несет саму историческую конструкцию, и в нем оживает весь исторический мир. Между тем оставалось совершенно неясным, как современность исторического исследования могла сочетаться с его историчностью, не означала ли формула Кроче поглощения исторического сознания современностью, полного растворения прошлого в образе мыслей историка, пишущего о прошлом. Теоретически крочеанское кредо могло означать, что прошлого в действительности не существует, а есть только настоящее и что, следовательно, историческое знание есть в сущности иллюзия. Вот почему оно, как правило, приводит к мнимым открытиям и после кратковременной шумихи предается забвению. Презрение к истории не остается безнаказанным. Жизнь философии есть вечное противоречие между систематизацией исторического опыта и новой реальностью, несущей с собой новые запросы, на которые должна ответить мысль, сломав рамки прежней системы и переосмыслив накопленное знание в соответствии с более глубоким пониманием. С каждой новой системой это противоречие разрешается, но тут же возникает вновь, ибо движение жизни неостановимо. Для той или иной философствующей индивидуальности ощущение завершенности знания совершенно за-. Естественно, что новый взгляд рассматривается как абсолютная истина постольку, поскольку все предшествующие концепции приводятся в соответствие с ним, а для самого философа его точка зрения — кульминация интеллектуальных усилий всей жизни. Не стоит только думать, что субъективный предел понимания отдельной индивидуальности, каким бы мощным интеллектом она ни обладала, исчерпывает познавательные возможности фило-софско-исторического самосознания. Поэтому некоторые пояснения будут, как нам представляется, небесполезны. С философской точки зрения психическое в основе своей содержит нечто объективное, а физическое, материальное, наоборот, субъективное. После того как общественное воодушевление, рожденное Великой французской революцией и наполеоновскими войнами, сменилось духом мирного индустриального прогресса на почве победивших буржуазных отношений, чары гегелевской системы рассеялись, и наступило господство позитивизма. Позитивисты в гегелевской диалектике не заметили ничего, кроме пустой словесной эквилибристики. Дильтей, наиболее глубокий мыслитель этого направления, неожиданно для самого себя снова столкнулся с гегелевской проблематикой. Кроче отстаивал автономию исторического знания, но не сумел показать, каким образом прошлое может сохранить свою реальность в контексте настоящего. Такова антиномия исторического понимания, которую Тв пытается разрешить Коллингвуд. Эта стихия непосредственности историческому знанию неподвластна, в своей субъективности она умирает сразу же после того, как одно впечатление сменяется другим, от впечатлений остаются лишь следы в памяти и ничего больше. Он, - конечно, может сообщить об этом другим, поделиться своими воспоминаниями, но беда в том, что грань между воспоминанием и вымыслом в таких случаях становится неуловимой. У нас никогда Не может быть уверенности в том, что это действительно было, что мы тогда на самом деле чувствовали то самое и так, как об этом сейчас рассказываем. Иначе говоря, свидетельства памяти должны подкрепляться документами, но в том-то и дело, что для переживаний нет документов, а есть в лучшем случае лишь поэтическое перевыражение, которое, конечно, тоже документ, но документ художественной литературы, а не историческое свидетельство. Мысль тем отличается от непосредственного переживания, что она двойственна, субъективно-объективна по своей природе, более того, в своей субъективности она не перестает быть объективной и, наоборот, в своей объективности не теряет качества субъективности. Именно эта двойственная природа мысли и делает возможным историческое познание, согласно Коллинг-вуду. Субъективность мысли — в ее контексте, т. Это различение непосредственности и опосредования, заключенное опять-таки в природе самой мысли, и спасает достоверность исторического знания. Историко-философский контекст диалога неясен, ибо мы до сих пор не знаем, с какими именно концепциями сенсуалистического толка сражается родоначальник античного идеализма. Однако это не мешает нам понять мысль самого Платона и воспроизвести ее в своем собственном сознании. Но в своем опосредствовании они одинаковы Сам процесс рассуждения, отталкивающийся от определенных предпосылок и приводящий к совершенно определенному заключению, рассуждение, которое может быть проведено Платоном, или мной, или кем-либо еще,— вот что я называю мыслью в ее опосредствовании. В уме Платона этот процесс существовал в определенном контексте теоретической дискуссии; в моем уме, так как я не знаю этого кон-. Различие в контексте, иными словами, объясняет, почему историческое понимание есть знание, мое знание о Платоне, а не просто духовное слияние с точкой зрения великого мыслителя. Как показывает анализ контекста, Коллингвуд старается уберечь концепцию исторического понимания от двух опасностей сразу: И все же эта борьба на два фронта не увенчалась настоящим успехом: Но сначала закончим экспозицию его концепции. Мысль не есть факт или событие, которое мы могли бы фиксировать как определенный элемент внешней среды. Чтобы могло возникнуть настоящее понимание, чужая мысль должна укорениться в моем собственном сознании как элемент моего собственного опыта, как момент моего акта мышления. Так как все, что он может познать исторически, ограничивается теми мыслями, которые он в состоянии заново для себя перемыслить, то самый факт появления этого знания показывает ему, что его ум способен мыслить теми способами, которые для этого нужны. Описав полный круг, мы возвращаемся к исходному тезису Коллингвуда: Историческое сознание, историческое знание наука и исторический процесс означают для него в сущности одно и то же, только с различными смысловыми акцентами. Исторический процесс есть то, и только то, что может быть доступно историческому познанию, а познанию может быть доступно только сознание, мышление для Коллингвуда это синонимы. Основной идеалистический тезис не постулируется догматически, но выдвигается как результат концепции исторического понимания. Отождествление исторического сознания с историческим бытием — необходимое, согласно Коллингвуду, условие возможности самого исторического знания. История изучает деяния людей, но не всякие действия являются предметом исторического познания, а только целесообразные: В историческом познании без анализа целесообразной деятельности обойтись, конечно, нельзя. Вопрос только в том, можно ли весь исторический процесс свести к ней, достаточно ли одного знания человеческих целей, чтобы уловить связь и смысл исторических событий. Для него история всегда была, есть и будет ареной человеческой свободы, исключающей объективную необходимость в точном смысле этого слова. И этот его тезис не следует понимать примитивно: Напротив, чем разумнее действует человек, тем лучше он учитывает требования ситуации. И Коллингвуд находит сильные слова для разъяснения своей позиции. И если он позволит себе пренебречь ситуацией, ситуация не станет пренебрегать им. Такая точка зрения принципиально не позволяет проводить различие между объективными и субъективными факторами исторической ситуации, а если такое различие все же предусматривается, хотя бы терминологически, то оно всецело остается в рамках исторического сознания той или иной эпохи. Но каким образом тогда можно теоретически обосновать преемственность исторических эпох, единство исторического мира, которое единство он сам объявил необходимой предпосылкой исторического знания см. Коллингвуд довольно рано распрощался с таким представлением: Действительно, для рационалистической философии XX в. Но что останется от мировой истории, если отказаться от постулата мирового сознания — явно ненаучного допущения, и все же продолжать считать, что историческое сознание и историческое бытие одно и то же? С The Idea of History, p. Именно в нем индивидуальное расширяется до всеобщего, интегрируя в себе прошлый опыт, а всеобщее приобретает индивидуальность, возрождаясь в контексте другого сознания, сознания историка. Чтобы сделать это рассуждение менее абстрактным, проиллюстрируем его на примере. По преданию, их произнес Цезарь, решив начать еще одну гражданскую войну в республиканском Риме, но вправе ли мы утверждать, что смысл этой фразы уникален и неповторим? В этом и состоит единство истории. Если бы это означало только то, что сам историк живет и действует в потоке истории, но, увы, это означает отождествление исторического процесса с его историографией. У этой концепции есть и другая парадоксальная импликация: Такая точка зрения с необходимостью вытекает из той концепции исторического понимания, которую мы только что довольно подробно разобрали. Она настолько противоречит общему убеждению историков, что кажется совершенно абсурдной. Но тщательный анализ позволяет понять, на какой реальной основе эта концепция возникла. Духовные ценности и в самом деле ничего не значат сами по себе, если нет людей, способ-ных понимать и защищать их всеми средствами, если это потребуется. Но нельзя же специфический способ сохранения культурной традиции отождествлять с природой исторического процесса Как такового! Экстраполяция методов изучения истории мысли в иные области исторического знания оказывается на редкость малоплодотворной. Возьмем, например, область социально-экономической истории. Здесь не обойтись без некоторых общих понятий типологического порядка, обозначающих структуры социальных отношений разного временного масштаба и различной степени распространенности. Каким образом оно возникло и каково его содержание? То же самое относится и к абстракциям, обозначающим исторические эпохи. Концепция исторического понимания не открывает возможности для выработки или пересмотра типологических концептуальных средств познания прошлого. Позитивисты прошлого столетия хотели превратить историю в придаток социологии, в кладовую сырья для глобальных социологических обобщений. Поистине пиррова победа над историческим скептицизмом! Тойнби, и с тех пор этот эпитет не раз возникал на страницах книг и статей при упоминании имени Коллингвуда. Теперь мы можем сами судить, насколько такая оценка справедлива. Смысл и пафос разобранной нами концепции исторического понимания как раа и состояли в обосновании познаваемости исторического прошлого. Ради этого и был воздвигнут частокол парных понятий: Но и Тойнби тоже можно понять: Он утверждает, во-первых, что Тойнби внешними отношениями событий подменяет органическую преемственность в ходе исторического процесса: Тем более, что это требование перешло и в практику его работы как историка, специалиста по древней истории Британии. Исходные условия проблемы он описывает так: An appreciation of R. Collingwood as an archeologist. Proceedings of British Academy, v. Иначе говоря, ее можно рассматривать либо как эпизод в истории Англии, либо как часть римской империи. Если мы хотим правильно понять суть дела, то должны учитывать обе эти стороны Здесь мы попадаем в самое средоточие учения Коллингвуда о логике и методологии исторической науки. Одно дело, если нас интересует процедура получения знания в исторической науке, способ обоснования и проверки полученных результатов. Ясно, что ответ на вопрос первого рода можно получить независимо от решения философско-гносеологического вопроса, ибо здесь речь идет, так сказать, об операциональном определении практики исторического исследования, о более или I менее точном отображении фактически применяемой процедуры. Адекватная реконструкция философии истории Коллингвуда невозможна без четкого расчленения двух только что намеченных аспектов, чего, повторяем, не сделал, вернее не успел сделать, сам автор. Завершают раздел, а вместе с ним и книгу в целом два параграфа, в которых исторический процесс рассматривается преимущественно с онтологической стороны, т. Правда, граница между историческим мышлением гносеологический аспект и историческим событием как манифестацией сво-. The Idea of History, p. Теперь посмотрим, как выглядит методология истории в понимании Коллингвуда. Он опять-таки подходит к своему предмету исторически: В сравнении с эрудицией, таким образом, настоящее знание отличается, во-первых, тем, что оно выработано самостоятельным усилием разума исследователя, а не получено в готовом виде от прошлого; во-вторых, оно обосновано теоретически, а не ссылкой на авторитеты; в-третьих, оно логически связано с остальной совокупностью научных положений, тогда как в исторической компиляции связь тематическая и хронологическая. Отсюда и пренебрежительное отношение ученых, воспитанных в строгих правилах физико-математического естествознания, к историческим изысканиям, в которых видели лишь область общей литературы, в лучшем случае обладающей достоинствами художественной прозы, способной возбуждать патриотические чувства. При таком понимании ценность истории лежит в сущности за пределами ее самой и заключается в тех целях, которые с ее помощью могут быть достигнуты, будь то воспитание гражданина или, наоборот, истинного христианина, для которого сами исторические факты — лишь символ надвременных свершений или кладезь поучительных примеров для государственного мужа. Позднее, начиная с XVII в. И даже в этом случае статус самостоятельной науки за историей не признавали. И первой ласточкой грядущего переворота было рож-. Строгие методы исторического критицизма были выработаны, правда, много позже, к началу XIX столетия, в трудах Б. Нибура по древней истории римлян и Л. Ранке в курсе истории романских и германских народов. Историк не пассивно воспроизводит содержание исторического источника, а старается с помощью соответствующей техники установить достоверность имеющихся у него сообщений. В конечном счете он сам решает, принять или отвергнуть сообщение источника, он, стало быть, несет критерий истины в себе самом. Так субъекту исторического познания возвращается необходимая ему самодеятельность, без которой вообще невозможно по-анание в какой бы то ни было сфере. И тут мы в нашем свободном пересказе подошли к решающему пункту методологической доктрины Коллингвуда, где в наибольшей степени сказывается своеобразие его взглядов, которое, как ни парадоксально, менее всего подчеркивается в комментаторской литературе. И здесь самое главное — недвусмысленное и многократно повторенное автором признание научного характера истории. Решающую роль в эмансипации историка от гнета внешнего авторитета писаной традиции сыграла археология. Дело не только в массе новой исторической информации, которой мы обязаны археологическим раскопкам и которая позволила устранить ошибки рационалистического гиперкритицизма, возвратив значение исторического источника Библии и. Гораздо важнее то, что археологические изыскания позволяют моделировать процесс по-янания в исторической науке без затемняющих деталей, привносимых письменностью. Здесь уж никак не скажешь, что историк просто заново рассказывает, повторяет содержание древних текстов. Ведь археолог по характеру своей деятельности очень напоминает естествоиспытателя: Как и естествоиспытатель, он еще должен заставить эту реальность заговорить, т. Таким образом, как это ни может показаться странным для приверженца критической философии истории, Коллингвуд подчеркивает общность логико-методологической процедуры в естествознании и исторической науке. Поскольку история является наукой, ее методология совпадает с методологией естествознания. Правила научного метода, сформулированные Бэконом и Декартом, в равной мере относятся и к естествознанию, и к истории. На эту тему Коллингвуд высказывался неоднократно и совершенно недвусмысленно. Логическая природа метода в обоих случаях одинакова. Научное мышление не находится по отношению к своему объекту в состоянии пассивной рецептивности, оно само, как говорил Бэкон, призывает природу к ответу, выпытывает у нее тайну отсюда и саме название: То же самое относится и к исследованию истории. Историк только в той мере заслуживает звания ученого, в какой стремится мыслить систематически, добиваясь ответа на им самим поставленный вопрос и не довольствуясь тем, что уже содержится в документах. Следовательно, историческая наука есть дело систематического мышления, а не бездумного повторения чужих суждений, хотя бы и выдержавших критическую проверку, или монтажа из готовых кусков. Но что такое систематическое мышление? Когда вопрос впервые возникает в уме, он обычно Но на них нельзя сразу ответить. Прежде чем ответить, их нужно расчленить и превратить клубок вопросов в перечень вопросов, в котором каждый пункт есть один, и только один вопрос После расчленения очередь за упорядоче-. Теперь можно объяснить постоянные ссылки на Бэкона и Декарта, встречающиеся в работах Коллингвуда. Расчленение же проблем и их рассмотрение в логическом порядке как раз то, что Декарт считал необходимым элементом научного метода. Однако самое любопытное во всем этом одно ускользнувшее от внимания комментаторов обстоятельство: У Коллингвуда эти общенаучные требования распространяются и на историческое познание, они-то и делают историю наукой. В общем ход мыслей Коллингвуда прямо противоположен логике рассуждений неокантианцев школы Виндельбанда — Риккерта: Коллингвуд, напротив, отстаивает методологическое единство науки вообще без какого бы то ни было разделения их в данном отношении, в то же время отмечая своеобразие предметных областей, отражающееся на их структуре. Здесь мы только хотим обратить внимание на аналогию между историческим исследованием и работой детектива, ломающего голову над разгадкой очередного преступления. Аналогия эта развернута самым подробным образом, ибо Коллингвуд придавал ей, по-видимому, важное значение, и нетрудно понять почему. Она позволяет наглядно продемонстрировать различие между историческим исследованием, которое проводит подлинный ученый, и исторической компиляцией, пусть даже включающей критику источников. Мысль нашего автора можно пояснить и без помощи вымышленной детективной истории, которую он нам рассказывает в своей книге. Действительная история это теперь все чаще и чаще вспоминают преподносит порой такие сюрпризы, перед которыми отступает самое изощренное воображение. Одним из таких примеров мы и воспользуемся. Допустим, нас интересует, кто убил президента Кеннеди. Здесь уже методы компилятивной историографии никуда не годятся. Во-первых, нет такого документа, в котором было бы прямо. Организаторы политических убийств, естественно, не думают о нуждах историков и предпочитают не фиксировать свои замыслы в порядке установленного делопроизводства. Это может быть совсем неприметная деталь, тысячи раз уже попадавшая в поле зрения изыскателей, но не расшифрованная как улика, позволяющая прийти к выводу о том, кто виновник преступления. Ответ на подобный вопрос был бы действительным открытием, новым знанием в подлинном смысле слова, а не находкой нового документа, в котором решение головоломки дано в письменном виде, готовом к употреблению в целях компиляции. Это избавляет компилятора от изнурительного труда логической организации изложения, и не только изложения уже полученных результатов, а организации самого поиска, т. Иначе говоря, для компилятора изложение стоит на первом плане, более того, это вообще единственная его задача, поскольку исследования как такового процедура его работы не предусматривает. Здесь нет проблемы в научном смысле, а потому нет и исследования. Параллель с расследованием уголовного дела служит одной цели: Любой элемент чувственно воспринимаемого историком настоящего, т. Мастерство исследователя, сила его мышления как раз и проявляются в неуклонном, систематическом продвижении к цели. В противном случае дары Фортуны остаются втуне. Мы видим, что в рамках методологии Коллингвуд стоит на позициях рационализма и безоговорочного признания научного статуса истории. История после долгих веков презрения со стороны людей науки наконец-то усвоила методологические предписания Бэкона и Декарта и в этом отношении стала вровень с естествознанием! В своих методологических размышлениях Коллингвуд отнюдь не одинок, примерно так думали многие передовые историки его поколения, например Марк Блок, который был тремя годами старше и выражал то же самое историческое сознание, боровшееся с окаменелыми предрассудками позитивизма. В ней можно скромно вычитать всего-навсего совет быть честным — таков, несомненно, смысл, вложенный в нее Ранке. Ни в одной науке г пассивное наблюдение не было плодотворным. Развивая ту же самую мысль, этот выдающийся медиевист. Вообще критика компилятивной исто-. Для диа-лектико-материалистической теории познания принципиальное. И все же, несмотря на ряд плодотворных предписаний, методологическая доктрина Коллингвуда неполна, а в сочетании с его идеалистической метафизикой способна даже отрицательно влиять на практику исторического мышления. Во-первых, его методология явным образом сконцентрирована на выявлении индивидуального агента исторического действия. Хотя во многих случаях это действительно очень важно, но в общем задача исторической науки гораздо шире и сложней. И нельзя даже сказать, что Коллингвуд этого не учитывал: Во-вторых, подчеркивание познавательной активности субъекта очень легко может перерасти в субъективизм интерпретации, если не соединяется органически с материалистической теорией отражения. И действительно, как отмечает с должным пиететом по отношению к учителю проф. Ричмонд, Коллингвуд иногда под видом объективного повествования смешивал факты со своими домыслами, что резче всего проявилось в совершенно произвольной интерпретации легенды о короле Артуре Конечная причина этого — идеалистический априоризм метафизики истории Коллингвуда, явно не согласующейся с подчеркиванием методологической общности истории и естествознания. Но как бы ни оценивать с современной точки зрения работы Коллингвуда по древней истории Британии, есть одна область исторического исследования, в которой его книги не устарели и по сей день. Здесь он был — без преувеличения — настоящим мастером. Его умение сжато, связно, ясно и впечатляюще выразить смысл идеи, проследить этапы ее развития в хаосе хронологической последовательности различных точек зрения, несомненно, бросится в глаза читателю. Разумеется, в науке ничего нельзя принимать на веру, и многие его построения. Приведем пример из одной его книги, о которой мы еще не говорили. Есть давняя историко-философская проблема: Как совместить эти, казалось бы, абсолютно противоречащие друг другу данные? В учебниках по истории философии данная проблема чаще всего решается простым и весьма распространенным способом: Коллингвуд по крайней мере предлагает объяснение, которое, если и не рассеивает всех сомнений, то во всяком случае выглядит как вполне обоснованная гипотеза: Нашему читателю не может не импонировать призыв Коллингвуда к интеллектуальной честности и гражданской ответственности гуманитария, его защита диалектического способа мышления, хотя и на идеалистической основе, и отстаивание рационализма в исторической науке. В его работах поставлены важнейшие проблемы исторического знания, которые еще долго будут привлекать внимание исследователей. Историк идет к философско-гносеологическим обобщениям от опыта практической работы в своей области, философ — с противоположного конца, от общей теории познания и 2 См.: Сам факт дружеского общения прославленного на всю Европу мыслителя, кумира итальянской либеральной интеллигенции, с молодым англичанином, переводчиком двух его работ, означал, по-видимому, возникновение отношения учитель — ученик. Но конструкция абсолютного идеализма Р. Коллингвуд — историк и философ абсолютно герметична: Стало быть, чтобы философская рефлексия была плодотворной, 7 Collingwood R. An Essay on Philosophical Method. Киссель философ должен обладать опытом самостоятельного мышления в той области, которая служит предметом его исследования. Помимо участия в полевых археологических исследованиях, он пробует свои силы в построении синтетической картины римской Британии, которая объединяла бы в единое целое увеличивающуюся массу на- Р. Коллингвуд — историк и философ копленных данных. The Roman inscriptions of Britain. Киссель Это и предопределило отношение к Коллингвуду со стороны его коллег-философов в Англии того времени. Коллингвуд — историк и философ Помимо теоретических проблем, философия откликается и на запросы действительной жизни. Киссель Как историк античности, Коллингвуд проводит популярную параллель с закатом греко-римского мира, но вовсе не для того, чтобы, как 20 годами ранее Шпенглер, предрекать неизбежное крушение современной цивилизации. The Principles of Art. Это не только выдающееся творение поэзии, считает Коллингвуд, но и подлинное М. Киссель откровение, раскрывающее тайны сердца глубоко больного западного мира в символе огромного значения. Иррациона- 10 Collingwood R. An Essay on Metaphysics. Противоположно направленный процесс — стремление вернуться вспять, к природному состоянию господства грубой силы — и есть го Collingwood R. II Говорят, что настоящий философ всю жизнь разрабатывает одну, и только одну идею, из которой и вырастает все его творчество, как организм из семени. Об основных этапах этой деятельности мы уже гово- рили. Кисселъ ге наш автор, претерпевают изменения в ходе исторического процесса , но справедлива его основная мысль: История, стало быть, представляет собой процесс, а не внешнюю последовательность единичных событий, механически сцепляемых между собой какой-либо надысторической закономерно- 24 Collingwood R. Это абсолютное противопостав- " Маркс К. Но проблема как раз заключается в том, насколько такая практика соответствует высокому 28 См.: The Idea of History. An Essay on philosophical method. Киссель кономерно, в нем выражено сознание прогресса в понимании философских проблем. В уме Платона этот процесс существовал в определенном контексте теоретической дискуссии; в моем уме, так как я не знаю этого кон- 3S Ibid. Коллингвуд — историк и философ 1 хозяин, оракул и бог. Speculum Mentis or trie Map of Knowledge. The Idea of History, p- Коллингвуд — историк и философ две стороны, британская и римская. Дело не только в массе новой исторической информации, которой мы обязаны археологическим раскопкам и которая позволила устранить ошибки рационалистического гиперкритицизма, возвратив значение исторического источника Библии и М. Киссель эпическим сказаниям древних народов вообще. Essay on Metaphysics, p. Коллингвуд — историк и философ нием. Во-первых, нет такого документа, в котором было бы прямо Ibid. Разумеется, в науке ничего нельзя принимать на веру, и многие его построения требуют проверки и критики, но они, как правило, глубоки, интересны и способны пробуждать мысль. The Idea of Nature. New York, , p. Журнал по дизайну интерьера. Дизайн и ремонт квартир td-apriori. Стоимость Вас порадует naturalkamni. Расчет стоимости двери metalldveri.
Сбербанк дмитров загорская график работы
Двухэтажный поезд москва адлер люкс
Морозник для похудения инструкция по применению
Классификация костейих строение свойства
Тесты по истории на внж