Ссылка на файл: >>>>>> http://file-portal.ru/Чосер кентерберийские рассказы рассказ студента/
Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы (Пролог Студента, Рассказ Студента,Послесловие Чосера)
Рассказ Студента Здесь начинается рассказ Студента
"Кентерберийские рассказы": краткое содержание. "Кентерберийские рассказы" Джеффри Чосера
Чосер обладал замечательными по его времени познаниями в области астрономии. Для него характерно не прямое обозначение времени, а косвенные астрономические указания, определяющие время. Все они, по изысканиям позднейших исследователей, безошибочно указывают точную дату. Позднее канонизирован католической церковью. Табард — расшитая гербами безрукавная епанча, которую ноли поверх вооружения как отличительный знак в бою. Позднее тала одеянием парламентеров и герольдов. Изображение такой панчи, укрепленное на горизонтальном шесте, служило вывеской таверны Гарри Бэйли, в которой произошла встреча паломников Чосера. Хотя возраст и нрав рыцаря и Болингброка далеко не совпадают, весьма правдоподобно предположение Лаунсбери, что Чосер, стремясь косвенно изобразить подвиги Генриха, сына своего покровителя герцога Ланкастерского, соединил воедино его образ с образом деда его — первого графа Дарби. Таким образом, боевая деятельность рыцаря охватывает около двадцати пяти лет. Чосер так же называет и Черное море. Фландрия, Артуа и Пикардия были ареной многих сражений Столетней войны между Англией и Францией. Сквайр одет по моде придворных Ричарда II, которые прославились своей безрассудной расточительностью. Йомен — лично свободный хлебопашец, обязанный службой своему сюзерену, которого он сопровождал на войну. Стрелы йоменов гораздо больше, чем рыцарские копья, помогали англичанам побеждать французов. По свидетельству очевидца боя при Креси, итальянца Джиованни Виллани, эти луки стреляли втрое, а по другим источникам, и вшестеро скорее массивных французских и генуэзских арбалетов. Христофора, патрона лесников, был в средние века очень распространен как своего рода амулет, ограждающий от опасностей на войне и охоте. Усиленное подчеркивание Чосером образованности и хороших манер аббатисы указывает, что ее аббатство, подобно известному аббатству св. Марии в Винчестере, было своего рода институтом благородных девиц и убежищем для знатных дам. Существует предание о том, что св. Очевидно, на том грубоватом англо-норманнском языке, который долго сохранялся в Англии как язык двора, суда и монастырей. Язык этот сильно отличался от живого французского парижского говора. Нужно иметь в виду, что в Англии вилки вошли в обиход только в середине XVII века, и поэтому за обедом особенно ясно обнаруживалось хорошее воспитание в манере ловко и опрятно орудовать ножом и пальцами. Устав Маврикия и Бенедикта. Здесь мы имеем косвенное указание на то, что перед нами сановный монах-бенедиктинец, в отличие от кармелита, монаха нищенствующего ордена. Почти каждая деталь в описании образа жизни и одежды бенедиктинца охота, пирушки, дорогой мех, золотая застежка, сапоги, уздечка с колокольчиками и пр. Кармелит — представитель одного из четырех нищенствующих монахов-миноритов кармелиты, августинцы, францисканцы и доминиканцы. Франклин — представитель зажиточных земельных собственников, главным образом из старых деревенских англосаксонских родов. Наследственные поместья франклинов были свободны от налогов и феодальных повинностей, которыми король облагал поместья, дарованные им своим норманнским вассалам. Рота — инструмент вроде скрипки. Восьмидесятые годы XIV столетия были временем упадка недавнего могущества Англии. Враг стал угрожать ее морским путям. Немудрено, что это волновало нарождающееся английское купечество и что оно приняло свои меры. Деньги эти шли на построение военного флота, и налог был, в сущности, платой королю за охрану. Одна из главных дорог морской торговли того времени из голландского порта Миддлбург на о. Вальхерен в Оруэлл на месте теперешнего Гарвича на восточном побережье Англии. Все эти семь предметов считались общеобразовательными, а далее шла специализация по отраслям: Цифра немалая для того времени, если вспомнить, что библиотека самого Чосера, разносторонне образованного человека, насчитывала шестьдесят книг и составляла большую ценность. Таких юристов во времена Чосера насчитывалось не более двадцати человек. Во времена Чосера лондонские суды среди дня закрывались, и юристы вместе со своими клиентами собирались для совещаний и консультаций на паперти собора св. Павла, которая служила своеобразной юридической биржей. Мантия, то есть дорогостоящая судейская тога. Здесь как обозначение повышенного гонорара, который давали клиенты юристу, чтобы обеспечить себя от подкупа его противной стороной. То есть все англо-норманнское законодательство со времен Вильгельма Завоевателя. Святой Юльян Юлиан — Странноприимец, или Милостынник, был патроном путников и гостеприимства. При обязательном цензе для депутата в сорок фунтов годового дохода это дает представление об имущественном положении Чосера в эти годы. В те времена существовала целая наука о том, как и какими дровами следует разжигать печь для приготовления различных блюд. Речь идет о графстве Южный Дэвон и о порте Дартмут, который, согласно данным о наборе кораблей Эдуардом III для осады Кале, по числу выставленных судов стоял на третьем месте, ниже Ярмута, но значительно выше Лондона. По представлению медиков средневековья, нрав темперамент человека определялся сочетанием четырех элементов, находящихся под воздействием животного жара. Перечень медицинских авторитетов средневековья Чосер не без иронии открывает именем патрона медицины — бога Эскулапа. Руф — греческий медик из Эфеса, современник Траяна, писал по вопросам анатомии. Философ-материалист, последователь и комментатор Аристотеля, он подвергался преследованиям мусульманского духовенства за ересь. Один из основателей знаменитой в свое время Салернской школы врачевания. Мусульманским духовенством был предан проклятию как еретик. С перерывами чума свирепствовала в Англии до начала XVIII в. Золото считали во времена Чосера незаменимым лекарством при лечении ряда болезней, так что каламбур Чосера имел и реальные основания. Тогда как Ипр и Гент славились сукнами на континенте, Западная Англия и особенно окрестности города Бата поставляли лучшее английское сукно. В прологе шкипера есть косвенное указание на то, что паломники рассматривали священника как уиклифита: Речь идет об одном из иннов общежитий Темпля, бывшего здания ордена тамплиеров, в котором ко времени Чосера расположился своего рода вольный юридический факультет со своими общежитиями. При этом палочки с определенными нарезками, обозначающими количество купленного товара, раскалывались по длине на две части и при расчете предъявлялись продавцом и покупателем, которые часто бывали неграмотны. Совпадение нарезок при наложении бирок свидетельствовало о правильности расчетов. Пристав был блюстителем нравов, он обладал правом налагать взыскание за несоблюдение поста, неуплату десятины, женитьбу родных, прелюбодеяние и вообще за нарушение нравственности. Виновных в более серьезных проступках он вызывал на суд архидиакона викарного помощника епископа. Ненавистный взяточник и вымогатель, пристав — излюбленная фигура английских народных представлений. Поросячья ляжка — один из целебных амулетов ср. О Гарри Бэйли напоминает и общий облик шекспировского трактирщика, и отдельные детали, вплоть до любимого присловья: Вход Войти на сайт Я забыл пароль Войти. Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы 1 Общий пролог 1 Рассказ Рыцаря 2 Пролог Мельника 3 Рассказ Мельника 3 Пролог Мажордома 4 Рассказ Мажордома 4 Пролог Повара 5 Рассказ Повара 5 Пролог Юриста 5 Конец ознакомительного фрагмента. Цвет фона Цвет шрифта. Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы Общий пролог Здесь начинается книга Кентерберийских рассказов. Весь Овна знак успело обойти, [1]. Фома Бекет, [2] святой, что им помог. Тот рыцарь был достойный человек. Он с королем Александрию брал, [5]. Им в Андалузии взят Алжезир [6]. И помогал сражаться с Бельмарией. При трудных высадках в Великом море, [8]. Сквайр [9] был веселый, влюбчивый юнец. Во Фландрии, Артуа и Пикардии [10]. С ним был его большой могучий лук, [13]. Истертый лик святого Христофора. Страж знатных послушниц и директриса. И по-французски говорила плавно, [17]. Чуть окуная пальчики в подливку, [18]. Устав Маврикия и Бенедикта [20]. Он лебедя любил с подливкой кислой. С ним рядом ехал прыткий Кармелит. Брат сборщик был он [24] — важная особа. Дружил с франклинами [25] он по округе,. Он требовал, чтоб охранялись воды [27]. В пути из Миддлбурга в Оруэлл. Охотно деньги в рост купец давал, [29]. Прервав над логикой усердный труд, [30]. Полено клал он в изголовье койки. Ему милее двадцать книг иметь, [32]. И клерк их клянчил, грешная душа, [33]. Был с ними важный, чопорный Юрист. На паперти [35] был очень уважаем. И часто на объезды назначаем. Он знал законы со времен Вильяма [38]. Был в том достойным сыном Эпикура, [39]. Святым Юльяном [40] слыл он сердобольным:. На сессиях [41] франклин держался лордом,. Не раз в палате графство представлял. Он был шериф [43] и пени собирал,. Они не тщетно заседать в Гилдхолле [44]. И разрешали б шлейф носить длинней. Умел огонь как следует разжечь; [46]. Эль лондонский [47] тотчас же узнавал. Был Шкипер там из западного графства. Так из Бордо [49] вина не довезти. Вмиг по доске спроваживал домой. От Готланда до мыса Финистера, [51]. От Гулля и до самой Картахены [52]. Больного нрав, [53] а значит, и недуг. Знал Авиценну, также Гатисдена. Со дней чумы [55] сберег мешочек плотный;. Ткачихам гентским в пору подивиться. Священник ехал с нами приходской, [58]. С ним ехал Пахарь — был ему он брат. На заморенной ехал он кобыле. И приз всегда — барана — получал. Всегда так ловко бирки он сочтет, [63]. Тщедушный ехал рядом Мажордом. Вилланов [65] сотни у него служили. Конь серый в яблоках, а кличка: Хоть ржав был меч, но, как пристало тану, [67]. Церковного суда был Пристав с нами. Скрыт от викариева [70] рая ключ. Знал молодежь во всем он диоцезе [72]. Он взял патент от братства Ронсеваля. Была в мешке и поросячья ляжка, [75]. Хозяин наш [76] — осанкой молодецкой. Перейти к описанию Следующая страница. Для авторов и правообладателей. Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы. Их двадцать девять было. Едва обильный ужин отошел, Как я уже со многими нашел Знакомых общих или подружился И путь их разделить уговорился. И вот, покуда скромный мой рассказ Еще не утомил ушей и глаз, Мне кажется, что было бы уместно Вам рассказать все то, что мне известно О спутниках моих: И редко кто в стольких краях бывал. Крещеные и даже басурмане Признали доблести его во брани. Им в Андалузии взят Алжезир [6] И от неверных огражден Алжир. Был под Лайасом он и Саталией И помогал сражаться с Бельмарией. Он помогал сирийским христианам Давать отпор насильникам-османам, И заслужил повсюду почесть он. А что сказать мне об его наряде? Был конь хорош, но сам он не параден; Потерт кольчугой был его камзол, Пробит, залатан, в пятнах весь подол. Он, возвратясь из дальнего похода, Тотчас к мощам пошел со всем народом. С собой повсюду сына брал отец. Сквайр [9] был веселый, влюбчивый юнец Лет двадцати, кудрявый и румяный. Хоть молод был, он видел смерть и раны: Высок и строен, ловок, крепок, смел, Он уж не раз ходил в чужой предел; Во Фландрии, Артуа и Пикардии [10] Он, несмотря на годы молодые, Оруженосцем был и там сражался, Чем милостей любимой добивался. Стараньями искусных дамских рук Наряд его расшит был, словно луг, И весь искрился дивными цветами, Эмблемами, заморскими зверями. Весь день играл на флейте он и пел, Изрядно песни складывать умел, Умел читать он, рисовать, писать, На копьях биться, ловко танцевать. Он ярок, свеж был, как листок весенний. Был в талию камзол, и по колени Висели рукава. Всю ночь, томясь, он не смыкал очей И меньше спал, чем в мае соловей. Он был приятным, вежливым соседом: Отцу жаркое резал за обедом. Не взял с собою рыцарь лишних слуг, Как и в походах, ехал он сам-друг. С ним был его большой могучий лук, [13] Отполированный, как будто новый. Был йомен кряжистый, бритоголовый, Студеным ветром, солнцем опален, Лесной охоты ведал он закон. Наручень пышный стягивал запястье, А на дорогу из военной снасти Был меч и щит и на боку кинжал; На шее еле серебром мерцал, Зеленой перевязью скрыт от взора, Истертый лик святого Христофора. В ее устах страшнейшая хула Звучала так: Она держалась чинно за столом: Не поперхнется крепкою наливкой, Чуть окуная пальчики в подливку, [18] Не оботрет их о рукав иль ворот. Ни пятнышка вокруг ее прибора. Она так часто обтирала губки, Что жира не было следов на кубке. С достоинством черед свой выжидала, Без жадности кусочек выбирала. Усвоив нрав придворных и манеры, Она и в этом не теряла меры И возбуждать стремилась уваженье, Оказывая грешным снисхожденье. Была так жалостлива, сердобольна, Боялась даже мышке сделать больно И за лесных зверей молила небо. Кормила мясом, молоком и хлебом Своих любимых маленьких собачек. И все нет-нет — игуменья заплачет: Искусно сплоенное покрывало Высокий, чистый лоб ей облегало. Был ладно скроен плащ ее короткий, А на руке коралловые четки Расцвечивал зеленый малахит. Монах был монастырский ревизор. Наездник страстный, он любил охоту И богомолье — только не работу. И хоть таких монахов и корят, Но превосходный был бы он аббат: Его конюшню вся округа знала, Его уздечка пряжками бренчала, Как колокольчики часовни той, Доход с которой тратил он, как свой. Он не дал бы и ломаной полушки За жизнь без дам, без псарни, без пирушки. Веселый нравом, он терпеть не мог Монашеский томительный острог, Устав Маврикия и Бенедикта [20] И всякие прескрипты и эдикты. А в самом деле, ведь монах-то прав, И устарел суровый сей устав: Охоту запрещает он к чему-то И поучает нас не в меру круто: Монах без кельи — рыба без воды. А я большой не вижу в том беды. В конце концов монах — не рак-отшельник, Что на спине несет свою молельню. Он устрицы не даст за весь тот вздор, Который проповедует приор. Зачем корпеть средь книг иль в огороде, Зачем тощать наперекор природе? Пусть Августин печется о спасенье, А братии оставит прегрешенья. Был наш монах лихой боец, охотник. Держал борзых на псарне он две сотни: Без травли псовой нету в жизни смысла. Богато вышит и отлично сшит. Вокруг его раскормленного тела Испарина, что облако, висела. И сам лицом упитанный, румяный, И сапожки из лучшего сафьяна, И конь гнедой, артачливый на вид. Такою лестью вкрадчивою кто бы Из братьи столько в кружку мог добыть? Он многим девушкам успел пробить В замужество путь, приданым одаря; Крепчайшим был столпом монастыря. С приятностью монах исповедал, Охотно прегрешенья отпускал. Епитимья его была легка, Коль не скупилась грешника рука. Он в капюшоне для своих подружек Хранил булавок пачки, ниток, кружев. Был влюбчив, говорлив и беззаботен. Умел он петь и побренчать на роте. Никто не пел тех песен веселей. Был телом пухл он, лилии белей. А впрочем, был силач, драчун изрядный, Любил пиров церемониал парадный. Трактирщиков веселых и служанок И разбитных, дебелых содержанок. Возиться с разной вшивой беднотою? Того они ни капельки не стоят: Заботы много, а доходов мало, И норову монаха не пристало Водиться с нищими и бедняками, А не с торговцами да с богачами. Коль человек мог быть ему полезен, Он был услужлив, ласков и любезен, На откуп отпущения он брал, К стадам своим других не подпускал. Хоть за патент платил в казну немало, Но сборами расходы покрывал он. Он, как щенок, вокруг нее резвился: Такой, да своего бы не добился! В судах любви охотно он судил, И приговоры брат сей выносил Так, словно был он некий кардинал. Чуть шепелявил он, чтобы звучала Речь английская слаще для ушей. Он пел под арфу, словно соловей, Прищурившись умильно, и лучи Из глаз его искрились, что в ночи Морозной звезды. Купец с ним ехал, подбоченясь фертом, Напялив много пестрого добра. Носил он шапку фландрского бобра И сапоги с наборным ремешком Да бороду. Он толковал о том, Как получать, как сберегать доходы. Он требовал, чтоб охранялись воды [27] В пути из Миддлбурга в Оруэлл. Охотно деньги в рост купец давал, [29] Но так искусно вел свои расчеты, Что пользовался ото всех почетом. Не знаю, право, как его зовут. Прервав над логикой усердный труд, [30] Студент оксфордский с нами рядом плелся. Едва ль беднее нищий бы нашелся: Он ни прихода не сумел добыть, Ни службы канцелярской. Выносить Нужду и голод приучился стойко. К науке он был горячо привязан. Но философия не помогала И золота ни унца не давала. И, бедняком предпочитая жить, Хотел учиться и других учить. И ширилась о нем в судах молва. Наследство от казны он ограждал, В руках семьи именье сохранял. Не видел свет стяжателя такого, И все ж о нем не слышали дурного. Работник ревностный, пред светом целым, Не столько был им, сколько слыть умел им. Он носил узорный Камзол домашний с шитым пояском. Пожалуй, хватит говорить о нем. С ним разговаривал, шутя, Франклин. Не знал он отроду, что значит сплин. Белее маргаритки борода Была холеная. Франклин хозяином был хлебосольным, Святым Юльяном [40] слыл он сердобольным: Всегда его столы для всех накрыты, А повара и вина знамениты. Был у него в пруду садок отличный И много каплунов и кур на птичне. И горе повару, коль соус пресен, И мажордому, если стол чуть тесен. На сессиях [41] франклин держался лордом, В парламенте отстаивал он гордо Свои права, обиды не спускал, Не раз в палате графство представлял. На белом поясе висели рядом Богатый нож и шитый кошелек, А в нем заморский шелковый платок. Он был шериф [43] и пени собирал, Ну, словом, образцовый был вассал. Красильщик, Плотник, Шапочник и Ткач, Обойщик с ними — не пускались вскачь, Но с важностью, с сознанием богатства, В одежде пышной цехового братства Могучего, молясь все время богу, Особняком держались всю дорогу. Кто равен Богатством, мудростью таким мужам Совета и почтенным старшинам, Привыкнувшим к труду, довольству, холе? Они не тщетно заседать в Гилдхолле [44] Надеялись — порукой был доход. Заслуги, честность, возраст и почет. Умел варить, тушить он, жарить, печь; Умел огонь как следует разжечь; [46] Похлебку он на славу заправлял; Эль лондонский [47] тотчас же узнавал. Жаль, вкусные изготовлял он яства. Был он поистине прекрасный малый И грузов ценных захватил немало. Лишь попадись ему купец в пути, Так из Бордо [49] вина не довезти. Он с совестью своею был сговорчив И, праведника из себя не корча, Всех пленников, едва кончался бой, Вмиг по доске спроваживал домой. Он брался торговать любым товаром И, в ремесле своем большой мастак, Знал все течения, любой маяк Мог различить, и отмель, и утес. Еще ни разу с курса не отнес Отлив его; он твердо в гавань правил И лоцию сам для себя составил. Был с нами также Доктор медицины. Прекрасно знал болезней он истоки: Горяч иль холоден, мокр или сух Больного нрав, [53] а значит, и недуг. Как только он болезнь определял, Он тотчас же лекарство назначал, А друг аптекарь эту рецептуру Вмиг обращал в пилюли и микстуру. Они давно тем делом занимались И с помощью взаимной наживались. Ученостью и знаньем был богат он. Он Эскулапа знал и Гиппократа, Диоскорида, Цельса, Гильбертина, Знал Руфа, Аверройса, Константина, Дамаскина, Гали и Галиена. Питательный, но легкий рацион. В писании не очень был силен. Носил малиновый и синий цвет, И шелковый был плащ на нем надет. Платков на голову могла навесить, К обедне снаряжаясь, сразу десять, И все из шелка иль из полотна; Чулки носила красные она И башмачки из мягкого сафьяна. Лицом бойка, пригожа и румяна, Жена завидная она была И пятерых мужей пережила, Гурьбы дружков девичьих не считая Вокруг нее их увивалась стая. Она носила чистую косынку; Большая шляпа, формой что корзинка, Была парадна, как и весь наряд. Дорожный плащ обтягивал ей зад. На башмачках она носила шпоры, Любила шутки, смех и разговоры И знала все приманки и коварства И от любви надежные лекарства. Священник ехал с нами приходской, [58] Он добр был, беден, изнурен нуждой. Его богатство — мысли и дела, Направленные против лжи и зла. Он человек был умный и ученый, Борьбой житейской, знаньем закаленный. Он прихожан Евангелью учил И праведной, простою жизнью жил. Был добродушен, кроток и прилежен И чистою душою безмятежен. Он нехотя проклятью предавал Того, кто десятину забывал Внести на храм и на дела прихода. Зато он сам из скудного дохода Готов был неимущих наделять, Хотя б пришлось при этом голодать. Воздержан в пище был, неприхотлив, В несчастье тверд и долготерпелив. Пусть буря, град, любая непогода Свирепствует, он в дальний край прихода Пешком на ферму бедную идет, Когда больной иль страждущий зовет. Примером пастве жизнь его была: В ней перед проповедью шли дела. Ведь если золота коснулась ржа, Как тут железо чистым удержать? К чему вещать слова евангелиста, Коль пастырь вшив, а овцы стада чисты? Он не держал прихода на оброке, Не мог овец, коснеющих в пороке, Попу-стяжателю на откуп сдать, А самому в храм лондонский сбежать: Там панихиды петь, служить молебны, Приход добыть себе гильдейский, хлебный. Он оставался с паствою своей, Чтоб не ворвался волк в овчарню к ней. Был пастырь добрый, а не поп наемный; Благочестивый, ласковый и скромный, Он грешных прихожан не презирал И наставленье им преподавал Не жесткое, надменное, пустое, А кроткое, понятное, простое. Благим примером направлял их в небо И не давал им камня вместо хлеба. Но коль лукавил грешник закоснелый, Он обличал его в глаза и смело Епитимью на лордов налагал. Я лучшего священника не знал. Не ждал он почестей с наградой купно И совестью не хвастал неподкупной; Он слову божью и святым делам Учил, но прежде следовал им сам. Он ближнему старался помогать. И десятину нес трудом иль платой, Хотя имел достаток небогатый. Его штаны кругом в заплатах были. В кулачных схватках всех он побеждал И приз всегда — барана — получал. Лишь подзадорь — и, разъярясь, как зверь, Сшибить он с петель мог любую дверь. Лопатой борода его росла И рыжая, что лисий мех, была. А на носу, из самой середины, На бородавке вырос пук щетины Такого цвета, как в ушах свиньи; Чернели ноздри, будто полыньи; Дыханьем грудь натужно раздувалась, И пасть, как устье печки, разевалась. Он бабник, балагур был и вояка, Кощун, охальник, яростный гуляка. Он слыл отчаянным лгуном и вором: В мешок муки умел подсыпать сора И за помол тройную плату взять. Но мельник честный — где его сыскать? Взял в путь он меч и щит для обороны; В плаще был белом с синим капюшоном. Он на волынке громко заиграл, Когда поутру город покидал. Был рядом с ним, удачливый во всем, Судейского подворья Эконом. Не знак ли это благости господней, Что сей невежда богу был угодней Ученых тех, которых опекал И за чей счет карман свой набивал? Он желт, и сух, и сморщен был, как мощи, А ноги длинные, что палки, тощи. Так овцам счет умел вести он, акрам И так подчистить свой амбар иль закром, Что сборщики все оставались с носом. Он мог решать сложнейшие вопросы: И в дождь иль в зной С земли возможен урожай какой? Хозяйский скот, коровни и овчарни, Конюшни, птичник, огород, свинарни У мажордома под началом были. Он никогда не попадал впросак. За недоимки не избыть тюрьмы, В уплату ж все имущество возьмет, В своем отчете дыры тем заткнет. Он сад развел и двор обнес свой тыном, В усадьбе пышной жил он господином. Милорда своего он был богаче. Да и могло ли быть оно иначе? Умел украсть, умел и поживиться, К хозяину умильно подольститься, И лорда деньги лорду он ссужал. За что подарки тут же получал. А впрочем, ревностный он был работник И в молодости преизрядный плотник. Коня он взял за стать и резвый ход, Конь серый в яблоках, а кличка: Хоть ржав был меч, но, как пристало тану, [67] Его носил он; синюю сутану, Как рясу, подобрал, в седле согнулся И до конца в хвосте у нас тянулся. И валик жиру на багровой холке. Распутен и драчлив, как воробей, Пугал он красной рожею детей. И весь в парше был, весь был шелудивый; А с бороды его, с косматой гривы Ни ртуть, ни щелок, ни бура, ни сера Не выжгли бы налета грязи серой, Не скрыли бы чесночную отрыжку И не свели бы из-под носа шишку. Чеснок и лук он заливал вином И пьяным басом грохотал, как гром. Напившись, он ревел в своей гордыне, Что изъясняется-де по-латыни. А фраз латинских разве три иль две В его тупой застряли голове Из формул тех, что много лет подряд В суде при нем твердили и твердят Так имя Вальтер повторяет бойко Хозяином обученная сойка. А вот спроси его и, кроме дури, Одно услышишь: За кварту эля он бы разрешил Блудить пройдохе, хоть бы тот грешил Напропалую, с простака ж он шкуру Сдирал, чтоб рот не разевал тот сдуру. Найдя себе приятеля по нраву, Его учил церковному он праву: Как отлучением пренебрегать, Коль в кошельке не думаешь скрывать Свои деньжонки. Что рай никто не обретет бесплатно. И ты себя напрасно, друг, не мучь. Он в этом ошибался: Им в затруднениях давал совет. С ним Продавец был индульгенций папских, Он приставу давно был предан рабски. Чтобы его получше принимали, Он взял патент от братства Ронсеваля. Льняных волос безжизненные пряди Ложились плоско на плечи, а сзади Косичками казались, капюшон Из щегольства давно припрятал он И ехал то совсем простоволосый, То шапкой плешь прикрыв, развеяв косы По новой моде — встречным напоказ. В тулью был вшит Нерукотворный Спас. Он индульгенций короб, с пылу с жару, Из Рима вез по шиллингу за пару. Глаза его, как заячьи, блестели. Растительности не было на теле, А щеки гладкие желты, как мыло. Такой искусник был, такой был хват! В своем мешке хранил чудесный плат Пречистой девы и клочок холстины От савана преславныя кончины. Умел и речь держать пред бедным людом, Когда по церкви с кружкой шел иль с блюдом. Он знал, что проповедью, поученьем Народ склонить нетрудно к приношеньям. И на амвоне, не жалея сил, Он во всю мочь акафист голосил. Чтоб в озорстве меня не упрекали, Вас попрошу я не винить меня За то, что в точности припомню я Все речи вольные и прибаутки. Я это делаю не ради шутки: Ведь знаю я, что, взявшись рассказать Чужой рассказ, не надо выпускать Ни слова из того, что ты запомнил, Будь те слова пространны иль нескромны, Иначе все неправдой извратишь, Быль в небылицу тотчас обратишь, И брату не давай при том пощады: Рассказывай о всех поступках кряду. Спаситель путь указывал нам верный: Он прямо обличал, и нет в том скверны. Кто сомневается, пускай прочтет, Как говорил Платон на этот счет: Велел он слову действиям быть братом. Трактирщик наш, приветливо их встретив, За ужин усадил и, чтоб согреть их, Сготовил снедь и доброе вино На стол поставил, и текло оно Весь вечер за веселым разговором, Шутливой песней, дружелюбным спором. Блестели Его глаза и речь была смела. И только что мы все из-за стола Успели встать и заплатить за ужин, Как он сказал, смеясь, что хоть не нужен Наш тост ответный, но он даст совет, Который помогал от многих бед, Первей всего от скуки: Идете в Кентербери вы к мощам, И благость божия воздастся вам. Свой дух рассказом будете бодрить, Кому веселость может повредить? Коль с рожей постной едет путник бедный, Вот это плохо, это даже вредно. Недолго мы и в этот раз чинились, И выслушать его все согласились. Пусть два рассказа каждый подберет, А два других вдобавок припасет, Чтоб рассказать их нам в пути обратном. Кто лучше всех полезное с приятным Соединит — того мы угостим, Когда, воздав хвалу мощам святым, Ко мне воротимся. На общий счет Устроим пир мы. Я же в свой черед Свою веселость с вашей разделить Готов охотно, чтобы рассудить, Кому из вас награда подобает. Не надо платы мне. Кто ж не признает Решенья моего, расходы тот Поездки всей пусть на себя берет. Мы рады были всей затеи груз Ему доверить, принесли присягу, Что без него не сделаем ни шагу. Его же обязали быть судьей И предоставить дом просторный свой, Чтоб победителя в нем угостить, А плату самому определить. Без возражений это порешив, Опять мы выпили и, отложив На утро сборы, улеглися спать. А поутру, чуть стало рассветать, Хозяин встал, и, поддавая пару, Нас кукареканьем он сбил в отару. Гурьбой, верхом, с волынкой вместо флага, Мы поплелись чуть побыстрей, чем шагом. Но вот хозяин придержал коня. Когда согласна утреня с вечерней, Тому из вас, кто слово держит верно, Пора начать и нам служить примером, А увильнет — тогда приму я меры. И пусть не пить мне эля и вина, Коль не заплатит он за все сполна! Потянем жребий, на кого падет Рассказывать, тот первый пусть начнет. Почтенный рыцарь, тянете вы первый; Мать аббатиса, бросьте четок перлы; Вам, господин студент, пора забыть Застенчивость и перестать зубрить. И, видно, было суждено на небе Иль тут судьею нашим решено, Но только все мы дружно, заодно Судьбы разумной встретили решенье, Чтоб рыцарь выдумку иль приключенье По жребью первым тут же рассказал. Когда тот жребий рыцарь увидал, Решению судьбы он покорился И рассказать нам повесть согласился: Не будем прерывать, друзья, дорогу. Мы тронулись, и вот рассказ он свой Неторопливо начал и смиренно, С веселостью и важностью почтенной вернуться 1 Чосер обладал замечательными по его времени познаниями в области астрономии. Здесь как обозначение повышенного гонорара, который давали клиенты юристу, чтобы обеспечить себя от подкупа его противной стороной вернуться 38 То есть все англо-норманнское законодательство со времен Вильгельма Завоевателя. Гилдхолл — гильдейский дом, ратуша. Восточная Англия — средиземноморское побережье Испании. Ездить на кобыле считалось унижением для почтенных людей того времени.
График выходана работу
Инструкция парашюта д 10
Перевод колибри в белоруссию
Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы
Для вас недорого шапкашарффлис без проблем
Частое мочеиспускание отсутствие аппетита проблемы с надпочечниками
Сливянка в домашних условиях простой рецепт
Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы
Приказ фсин 211 о ношении формы одежды
Пароль открытого сайта
Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы (Пролог Студента, Рассказ Студента,Послесловие Чосера)
Много слизи в кишечнике причины и лечение
Rt ru ростелеком оплата интернета банковской картой
Сетевой бизнес форум
"Кентерберийские рассказы": краткое содержание. "Кентерберийские рассказы" Джеффри Чосера
Рабочая инструкция кто разрабатывает