Где и когда в Бобруйске пройдет централизованное тестирование
Бобруйск
В кинотеатре «Мир» будет городской ЗАГС?
Recommend this entry Has been recommended Surprise me. Main Ratings Disable ads In Memory Of Anton Nossik. Bobruisk Guru Recent Entries Archive Friends Profile Бобруйская трагедия - OldHouse. Links Ссылка в Бобруйск. Константин Симонов Из военного дневника Наша газета работала в пустоту. Ни о какой полевой почте, ни о какой регулярной рассылке газет не было и помину. Печаталось тысяч сорок экземпляров, и их развозили повсюду, куда удавалось, на собственных двух-трех грузовиках. И попадали они в одну, две, три дивизии. А о том, чтобы газета расходилась по всему фронту, в те дни не могло быть и речи. Я вызвался ехать под Бобруйск с газетами, которые мы должны были развезти на грузовике во все встреченные нами части. С газетами поехали шофер-красноармеец, я и младший политрук Котов - высокий, казачьего вида парень в синей кавалерийской фуражке и в скрипучих ремнях. Он меня называл строго официально "товарищ батальонный комиссар" и настоял на том, чтобы я ехал в кабине. Едва мы выехали из Могилева на Бобруйск, как увидели, что вокруг повсюду роют. Это же самое я видел потом ежедневно весь июль. Только в одном месте, в лесу при дороге, стоял отряд НКВД. На дороге размахивал руками и распоряжался полковник, но порядка от этого все равно не получалось. Мы раздавали свои газеты. У нас их было в кузове десять тысяч экземпляров. Раздавали их всем вооруженным людям, которых встречали - одиночкам или группам, - потому что не было никакой уверенности и никаких сведений о том, что мы встретим впереди организованные части. Километров за двадцать до Бобруйска мы встретили штабную машину, поворачивавшую с дороги налево. Оказалось, что это едет адъютант начальника штаба какого-то корпуса, забыл его номер. Мы попросились поехать вслед за ним, чтобы раздать газеты в их корпусе, но он ответил, что корпус их переместился и он сам не "знает, где сейчас стоит их корпус, сам ищет начальство. Тогда по его просьбе мы отвалили в его "эмку" половину наших газет. Над дорогой несколько раз проходили низко немецкие самолеты. Лес стоял сплошной стеной с двух сторон. Самолеты выскакивали так мгновенно, что слезать с машины и бежать куда-то было бесполезно и поздно. Но немцы нас не обстреливали. Километров за восемь до Березины нас остановил стоявший На посту красноармеец. Он был без винтовки, с одной гранатой у пояса. Ему было приказано направлять шедших от Бобруйска Людей куда-то направо, где что-то формировалось. Он стоял со вчерашнего дня, и его никто не сменял. Он был голоден, и мы дали ему сухарей. Еще через два километра нас остановил милиционер. Он спросил у меня, что ему делать с идущими со стороны Бобруйска одиночками: Я не знал, куда их отправлять, и ответил ему, чтобы он собирал вокруг себя людей до тех пор, пока не попадется какой-нибудь командир, с которым можно будет направить их назад группой под командой к развилке дорог, туда, где стоит красноармеец. Над нашими головами прошло десятка полтора ТБ-3 без сопровождения истребителей. Машины шли тихо, медленно, и при одном воспоминании, что здесь кругом шныряют "мессершмитты", мне стало не по себе. Проехали еще два километра. Впереди слышались сильные разрывы бомб. Когда мы уже были примерно в километре от Березины и рассчитывали, что проедем в Бобруйск и встретим там войска или встретим их на берегу Березины, из лесу вдруг выскочили несколько человек и стали отчаянно махать нам руками. Сначала мы не остановились, но потом они начали еще отчаяннее кричать и еще сильнее махать руками, и я остановил машину. К нам подбежал совершенно побелевший сержант и спросил, куда мы едем. Я ответил, что в Бобруйск. Оп сказал, что немцы переправились уже на этот берег Березины. Вот сейчас там у нас был с ними бой. Убиты лейтенант и десять человек. Нас осталось всего семь, - сказал сержант. Мы заглушили мотор машины и услышали отчетливую пулеметную стрельбу слева и справа от дороги - совсем близко, несомненно, уже на этой стороне. Мы сказали, чтобы сержант с бойцами подождал нас здесь, на опушке, мы все-таки попробуем немножко проехать вперед. Проехали метров триста и вдруг увидели, что прямо на шоссе на брюхе лежит совершенно целый "мессершмитт". Трое мальчишек копались в нем, разбирая пулемет и растаскивая из лент патроны. Мы спросили, не видели ли они летчика. Они сказали, что нет, по каких-то трое военных пошли в лес искать летчика. Рядом с самолетом лежал окровавленный шлем. Очевидно, летчик был ранен и ушел в лес. На протяжении десяти минут я видел, как "мессершмитты" один за другим сбили шесть наших ТБ Падая, они уходили очень далеко, и черные высокие столбы дыма стояли в лесу по обеим сторонам дороги. Не проехали еще и километра, как совсем близко, прямо над нами, "мессершмитт" сбил еще один - седьмой ТБ Во время этого боя летчик-капитан вскочил в кузове машины на ноги и ругался страшными словами, махал руками, и слезы текли у него по лицу. Я плакал до этого, когда видел, как горели те первые шесть самолетов. А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать этот седьмой самолет. Черный столб дыма стоял, казалось, совсем близко от нас. Я спросил старшего лейтенанта, может ли он терпеть боль, потому что я хочу свернуть с дороги и поехать по целине к месту падения самолета - может быть, там кто-нибудь спасся. Летчику было очень больно, но он сказал, что потерпит. Мы свернули с дороги и по ухабам поехали направо. Проехали уже километров пять, но столб дыма, казавшийся таким близким, оставался все на том же расстоянии. На развилке двух проселков нас встретили мальчишки, которые сказали, что туда, к самолету, уже поехали милиционеры. Тогда, видя, что раненый летчик на этих ухабах еле сдерживает стоны и терпит страшную боль, я решил вернуться обратно на шоссе. Едва мы выехали на шоссе, как над нами произошел еще один воздушный бой. Два "мессершмитта" атаковали ТБ-3, на этот раз шедший к Бобруйску совершенно в одиночку. Началась сильная стрельба в воздухе. Один из "мессершмиттов" подошел совсем близко к хвосту ТБ-3 и зажег его. Самолет, дымя, пошел вниз. Один парашют отделился от "мессершмитта" и пять от ТБ Был сильный ветер, и парашюты понесло в сторону. Там, где упал ТБ-3 - километра два-три в сторону Бобруйска, - раздались оглушительные взрывы. Один, другой, потом еще один. Я остановил машину и, посоветовавшись с Котовым, сказал летчикам, что нам придется их выгрузить, вернуться к тому месту, где опустились наши сбросившиеся с самолета летчики, и, взяв их, потом ехать всем вместе в Могилев. Раненый летчик только молча кивнул головой. Мы вынесли его из машины на руках и положили под деревом. Там, вместе с ним под деревом, остались Котов, второй летчик, капитан и два раненых красноармейца, которых мы подобрали по дороге. Я сказал капитану, чтобы он до моего возвращения был здесь старшим, а сам вдвоем с шофером поехал назад. Мы проехали обратно по шоссе три километра. Столб дыма и пламени стоял вправо от шоссе. По страшным кочкам и ухабам мы поехали туда, взяв по дороге на подножку машины двух мальчишек, чтобы они показали нам путь. Наконец мы добрались до места падения самолета, но подъехать к этому месту вплотную было невозможно. Самолет упал посреди деревни с полной боевой нагрузкой и с полными баками горючего. Деревня горела, а бомбы и патроны продолжали рваться. Когда мы подошли поближе, то нам даже пришлось лечь, потому что при одном из взрывов над головой просвистели осколки. Несколько растерянных милиционеров бродили кругом по высоким хлебам в поисках спустившихся на парашютах летчиков. Я вышел из машины и тоже пошел искать летчиков. Вскоре мы встретили одного из них. Он сбросил с себя обгоревший комбинезон и шел только в бриджах и фуфайке. Он показался мне довольно спокойным. Встретив нас, он, морщась, выковырял через дыру в фуфайке пулю, засевшую в мякоти ниже плеча. Он остался там, у деревни, а милиционеры, водитель и я, разойдясь цепочкой, пошли дальше по полю. Рожь стояла почти в человеческий рост. Долго шли, пока наконец я не увидел двух человек, двигавшихся мне навстречу. Мы все шли на розыск с оружием в руках, потому что сбросились не только наши летчики, но и немец. Но, когда я увидел двоих вместе, я понял, что это наши, и начал им махать рукой. Они сначала стояли, а потом пошли мне навстречу с пистолетами в руках. Еще не предвидя того, что произойдет потом, но понимая, что эти двое не могут быть немцами, я спрятал наган в кобуру. Летчики подходили ко мне все ближе и, когда подошли шагов на пять-шесть, направили на меня пистолеты. Я ничего не знаю! Я повторил, что тут все свои, и добавил: Это его убедило, и он, все еще продолжая держать перед моим носом пистолет, сказал уже спокойнее: Я сказал, что на нашей. Подошли милиционеры, и летчики окончательно успокоились. Один из них был ранен, другой сильно обожжен. Мы вернулись вместе с ними к третьему, оставшемуся у деревни. Туда же за это время пришел и четвертый. Пятого отнесло куда-то в лес, и его продолжали искать. Куда отнесло на парашюте немца, никто толком не видел. Летчики матерно ругались, что их послали на бомбежку без сопровождения, рассказывали о том, как их подожгли, и радовались, что все-таки сбили хоть одного "мессершмитта". Но меня, видевшего только что всю картину гибели восьми бомбардировщиков, этот один сбитый "мессер" не мог утешить. Мы не стали ждать, пока найдут пятого летчика, - на это могло уйти несколько часов, а у меня оставались на дороге раненые. Я забрал с собой этих четырех летчиков, из которых двое тоже были легко ранены, а третий обожжен, посадил их в кузов и поехал обратно. На шоссе, в полукилометре от того места, где я оставил своих спутников, меня встретил стоявший прямо посреди дороги бледный Котов. Рядом с ним стоял какой-то немолодой гражданский с велосипедом. Стоявший рядом с ним гражданский молчал. И вдруг гражданский рыдающим голосом закричал: Котов стал объяснять что-то путаное, что кто-то побежал через дорогу по полю и он принял этих бежавших за немецких летчиков, потому что упал немецкий бомбардировщик, и он выстрелил и убил. Просто убил, и все! Я ничего не понимал и не знал, что делать. Котов и гражданский сели в кузов, и мы поехали туда, где под большим деревом ждали нас остальные. Остававшийся за старшего летчик-капитан растерянно рассказал мне, что недалеко в лесу упал сбитый немецкий бомбардировщик и были видны два спускавшихся парашюта. Котов, взяв с собой двух легко раненных красноармейцев, пошел туда, поближе к опушке, и увидел, что от опушки метрах в шестистах от него перебежали двое в черных комбинезонах. Он стал кричать им "стой! Тогда он приложился и выстрелил. С первого же выстрела один из бежавших упал, а второй убежал в лес. Когда Котов вместе с красноармейцами дошли до упавшего, то увидели, что это лежит убитый наповал мальчик в черной форме ремесленного училища. Вскоре туда же прибежал его отец - этот человек с велосипедом, бухгалтер колхоза. Отец плакал и кричал, что Котова надо расстрелять, что Котов убил его сына, единственного сына, что мать еще не знает об этом и он сам даже не знает, как ей об этом сказать. Он требовал от меня, чтобы я оставил Котова здесь, в их деревне, в километре отсюда, пока он не вызовет кого-нибудь из местного НКВД. Слушая его отчаянный, ожесточенный голос, я вдруг понял: Я сказал, что не могу оставить здесь Котова и что сдам его в военную прокуратуру в Могилеве, куда я возвращаюсь. Отец мальчика стал кричать, что я хочу скрыть все это дело и что нет, он не отпустит Котова, что так нельзя. Тогда я сказал Котову, что он арестован, отобрал у него оружие и патроны, посадил его в кузов грузовика и в присутствии отца убитого приказал одному из красноармейцев охранять Котова и, если Котов попытается бежать, стрелять по нему. Потом записал на бумажку свою фамилию и место службы - редакцию, отдал бумажку отцу убитого и твердо обещал, что это дело будет разобрано. Времени терять было нельзя. Я сел в машину, и мы рванулись с места. Отец убитого стоял на дороге - раздавленный горем человек, к тому же еще угнетенный, наверно, мыслью, что я скрою случившееся. Спустя километр мы пронеслись через деревню. Стояла толпа, слышались вопли и крики. Наверно, только что узнали о случившемся. Я еще раз подумал, что действительно здесь могли б устроить самосуд над Котовым. Всю обратную дорогу мы ехали молча. Сначала сзади еще доносилась артиллерийская стрельба, потом стало тихо. Как я позже узнал, немцы в этот день с утра действительно форсировали Березину около Бобруйска. Сейчас, после проверки, могу назвать ее - это было 30 июня. Но, чтобы объяснить картину, которую мы увидели в этот день на шоссе Могилев - Бобруйск и над ним, надо, обратившись к документам, вернуться еще на несколько дней назад. Захват Бобруйска и переправа через Березину были связаны с быстрым продвижением правого фланга группы Гудериана. Переправившись через Березину у Бобруйска, немецкие танковые и механизированные части не пошли на северо-восток, на Могилев, а рванулись в обход его, прямо на восток, к Днепру, на Рогачев, и захватили его. В дневном сообщении Информбюро за 1 июля впервые упоминается о Бобруйском направлении, где "всю ночь наши войска вели бои с подвижными частями противника, противодействуя их попыткам прорваться на восток. В бою участвовали пехота, артиллерия, танки и авиация". Сводки Информбюро в тот период, как Правило, отставали от молниеносно развертывающихся событий. Но в данном случае Бобруйское направление появилось в сводке почти сразу после того, как оно действительно возникло. Скажу попутно, что сам термин "направление", по поводу неопределенности которого мы тогда, случалось, говорили между собой с Маскировавшей душевную боль горькой иронией, сейчас, по зрелому размышлению, мне кажется для того времени оправданным не только с чисто военной точки зрения, но и психологически. Слова "Бобруйское направление", к примеру, давали общее Географическое представление о глубине нанесенного нам удара, в то же время уводя от конкретного перечисления всех отданных немцам пунктов. Все случившееся в начале войны было такой огромной силы психологическим ударом, что можно понять тогдашнее нежелание вдаваться в устрашающую детализацию и без того грозных сообщений. Что же касается армейских и фронтовых сводок, то происходившие на Бобруйском направлении события с самого начала излагались, как правило, точно, если не считать пробелов, связанных с обрывами связи и недостаточной информацией. В "Журнале боевых действий войск Западного фронта" слово "Бобруйск" упоминается впервые 26 июня: Следующее упоминание о Бобруйске в "Журнале" появляется 28 июня: В "Журнале" приводится сводка штаба 4-й армии: Что представлял из себя этот сводный отряд, которому была поставлена задача не допустить переправы немецких танков через Березину, дает представление донесение ею командира генерала Поветкина. Вечером 28 июня отряд состоял из сводного полка - человек, автотракторного училища - человек, го стрелкового батальона - человек, го батальона связи - человек и го дорожно-эксплуатационного полка - человек. А всего около двух с половиной тысяч человек из пяти разных частей. Кстати сказать, сам генерал Поветкин, дважды раненный и контуженный в бою еще 29 июня, продолжал командовать сводным отрядом до конца его действий - до 3 июля. О входившем в сводный отряд Бобруйском тракторном училище которое я в дневнике по ошибке назвал танковым упоминается в том же донесении политуправления Западного фронта, где впервые сообщается о подвиге Гастелло. В нем говорится, что курсанты училища ведут разведку в уже захваченном немцами Бобруйске и о том, как в одной из таких разведок курсант Иванов, получив четыре ранения, истекая кровью, все-таки переплыл обратно реку и доложил полученные им данные. О дальнейших событиях, происходивших 30 июня, дают представление оперативные сводки и "журналы боевых действий". В сводке за 30 июня говорится, что ночью с го на е немцам не удалось переправиться через Березину, их попытки переправиться были отбиты. Утром го немцы продолжают попытки форсировать Березину, и в 8 часов утра их первые три танка оказываются на этом берегу. В "Журнале боевых действий 4-й армии" появляются драматические слова: Осталось три противотанковых орудия ПТО и две мм пушки. Части сводного отряда начали отход". После этого рассказывается о том, как командующий 4-й армией генерал-майор Коробков, выбросив на помощь отряду один батальон й стрелковой дивизии, сам с группой командиров выехал на передовую. Дальше в "Журнале" записано, что под руководством командарма был организован сводный батальон из отходящих людей, расставлены противотанковые орудия и приостановлено отступление. В 7 часов вечера, как указывается в "Журнале", атака противника была отбита на рубеже реки Олы. Большое количество переправившихся танков направилось в северном направлении на Могилев". Так выглядел этот день - 30 июня - в "Журнале боевых действий войск Западного фронта". Березину форсировал й немецкий танковый корпус. В авангарде его шла 3-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Моделя. По иронии судьбы ровно три года спустя, 28 июня года, именно этот генерал Модель, уже в чине фельдмаршала, вновь прибыл именно сюда, сменив на посту командующего группой армий "Центр" фельдмаршала Буша, в тот момент, когда главные силы 9-й германской армии были окружены нами как раз в районе Бобруйска. Повествуя о событиях, происходивших ровно через три года в этих же самых местах, немецкий военный историк Типпельскирх выразительно назвал эту главу своей книги: Но тогда, 30 июня года, до всего этого было еще безмерно далеко. На них 5 сбиты в воздушных боях и 16 не вернулись с боевых заданий. В число этих потерь за е, очевидно, входят и те восемь ТБ-3, гибель которых я своими глазами видел над шоссе Могилев - Бобруйск. Целый ряд документов говорит о том, что 30 июня наша авиация, в том числе ТБ-3, нанесла немцам под Бобруйском чувствительные удары и, по крайней мере частично, выполнила свою задачу. В донесениях летчиков говорится о бомбежке скоплений немецких танковых частей на переправе и в лесу север лее Бобруйска, о бомбежке Бобруйского аэродрома, о том, что выполнено задание зажечь лес в районе другой переправы, южнее Бобруйска, говорится о том, что в Бобруйске пожары, а мое через Березину взорван, о бомбежке механизированных частей немцев юго-западнее Бобруйска и немецких тылов на дороги Глуша - Бобруйск. Как ни велико было неравенство в силах между "мессершмиттами" и ТБ-3, все-таки не все немецкие истребители оставались безнаказанными. Очевидно, это следует объяснить мужеством хвостовых стрелков на наших бомбардировщиках: Об этом свидетельствует телеграмма, посланная на следующий день, 1 июля, командиром 3-го дальнего бомбардировочного корпуса полковником Н. Скрипко впоследствии - маршал авиации. Чрезмерно большое количество потерь 30 июня 41 г. Для действии дальней бомбардировочной авиации прошу указать, когда можно иметь обеспечение истребителями и штурмовые действия по зенитной артиллерии На этой телеграмме стоит карандашная резолюция командующего ВВС: Наверно, резолюция отвечала действительности. Другой вопрос, что это значило - "все истребители". Сколько их было в наличии и какие? Я не разыскал цифр наличия авиации на Западном фронте к началу июля, но думаю, что об этом может дать известное представление более поздняя сводка ВВС Западного фронта - за 21 июля года. Судя по ней, на тридцатый день войны на всем Западном фронте у нас осталось очевидно, с учетом поступивших за эти дни пополнений всего семьдесят восемь истребителей. Причем только пятнадцать из них были современными: А все остальные были устарелые И, И и И В этом и состояло главное объяснение многого происходившего тогда и в воздухе и на земле, в том числе и упомянутой в дневнике бобруйской трагедии. Человеку, думающему об ее истоках, прежде всего, конечно, приходит в голову обратиться к первому утру войны, когда только на одном Западном фронте и только на земле было уничтожено пятьсот двадцать восемь наших самолетов, в том числе почти все современные истребители, которые в связи с переоборудованием ряда аэродромов были скучены на нескольких площадках, расположенных впритык к границе и досконально разведанных немцами. В "Журнале боевых действий войск Западного фронта" стоят комментирующие этот факт строки: Остальные виновники получили по заслугам позднее". То, что один из блестящих летчиков, герой испанской войны Конец, в тридцать два года ставший командующим авиацией крупнейшего округа, мог застрелиться, наверное, не столько иp боязни кары, сколько под гнетом легшей на его плечи ответственности, психологически понятно. Но думается все же, что по справедливости начало всей этой трагедии, происшедшей в первые дни войны с нашей авиацией, следовало бы отнести не к 22 июня года, а на не сколько лет раньше, и главная ответственность за нее лежит все же не на капитанах и лейтенантах, в неправдоподобно короткий срок сделавшихся генералами Я написал об этом в своей книге "Живые и мертвые", размышляя над судьбой одного из героев, генерала Козырева, и впоследствии включил этот эпизод в фильм того же названия Поиск в Старом доме.
Инструкция бортового компьютера 2114
Поздравление молодоженом от друзей
Календарный метод предохранения от беременности
Свойства объекта с точки зрения потребителя
Какой цвет краски для волос выбрать
Видео тест драйв ауди sq5 2017
Сцепление коробка робот
Как пожарить целую курицу на сковороде
Туда где ветер
Человека напрямую влияет
Как избавиться от волос бикини
Интересный маршрут по москве
Бизнес план ногтевой бизнес
Кожа стала плохо загорать причины
Серия где женя поступает