Вызывавшая своим видом уныние даже в лучшие годы, после нескольких пожаров и десятка лет запустения она выглядела совсем угнетающе. Дом, зажатый со всех сторон многоэтажками, стоял словно памятник, навевая тоску и взирая на двор перед собой пустыми глазницами окон. Но Сашке здесь нравилось. Тихо, спокойно и качели всегда свободны. Они были единственным, что осталось от детской площадки. А качели напротив дома устояли. Да не очень-то и хотелось. Сашка любил просто сидеть на них и размышлять. Рядом качался его друг — Лёшка. Сашка да Лёшка, Лёшка да Сашка. Два сапога пара — молчаливые и нелюдимые, вечно пропадающие на задворках, вдали от шумных детских компаний. Они сидели тут с самого обеда. Солнце должно было вот-вот коснуться крыши пустой хрущёвки и нещадно било в глаза. Сашка хотел было пересесть, чтобы повернуться спиной к наглому светилу, но что-то насторожило его. Как-то странно выглядел сегодня пустой дом. Что-то в нём изменилось. Тёмно-красные, почти чёрные, крупные, написанные будто краской, неровной строкой расположились они над тёмным проёмом подъезда. Лёшка вынырнул из собственных мыслей и принялся осматривать стену. Может, старшаки ночью залезли. Сюда никто не заходит, кроме нас. Даже бомжи и то не появляются. Внутрь что ли лазали? Там же на соплях всё… — Может и изнутри. А ты сам там был когда-нибудь? В воздухе повисла тишина. Мальчишки поднялись и двинулись к хрущёвке. Дверей в подъезде не было, за коротким тамбуром в темноте виднелась лестница. Кому понадобилось… — заговорил Сашка, озираясь. Сашка, медленно поднимавшийся по лестнице, остановился на площадке между этажами. Мы-то уж большие в такую чепуху верить. Темно тут, грязно, гвозди какие-то торчат. Я и так в прошлый раз за штаны получил. Мальчишки двинулись к светлому прямоугольнику выхода, осторожно ступая и стараясь не касаться стен. Лёшка опустил голову и уставился в пустоту перед собой. Сашка на секунду задумался. У всех ведь должно быть. А у тебя какое самое заветное? Ну мы же друзья. Я никому не расскажу. Он плюхнулся на ещё не успевшее остыть деревянное сиденье, толкнулся ногой и принялся раскачиваться. Раздался скрежет несмазанного железа. Сашка подошёл и уселся на своё место. Через полминуты Лёшкины качели уже латали взад-вперёд почти на пределе своих возможностей и обдавали ветром, проносясь мимо. Сашка выжидающе смотрел на своего товарища ещё некоторое время, но, по-видимому, разговор о желаниях был закончен. От хрущёвки к качелям потянулась большая прямоугольная тень. Сашка тихонько покачивался, изучая буквы. Странные всё-таки они какие-то. В конце строчки была небольшая вертикальная черта. Скрип соседних качелей становился настойчивее. Сашка решил не отставать от товарища и собрался было толкнуть качели всем своим весом, как тень от хрущёвки резко, будто прыжком, переместилась на полметра вперёд. Сашка моргнул и замер. Он уставился на край тёмного прямоугольника. Он посмотрел на солнце — чёрт его теперь поймёт, как высоко оно было. Взгляд снова перешёл на тень — тень не двигалась. Лёшкины качели скрипели всё громче. Монотонный скрежет раскатывался по двору, теряясь в гаражах и разросшихся неухоженных кустах и рассыпался многократным эхом в пустой утробе хрущёвки. Всё Лёшка со своим паном Бритвой… Эх, скоро домой уж. А завтра опять в школу. Но стоило ему упереться ногой в землю, чтобы толкнуться и взять разгон, как тень снова прыгнула вперёд! Уже меньше, всего несколько сантиметров, но прыгнула! Сашка точно видел, не могло же два раза показаться! Но Лёшка не откликался, проносясь мимо с огромной скоростью, сопровождаемый душераздирающим скрежетом. Сашка впился взглядом в тень. Всё его внимание сосредоточилось на неровном тёмном крае, повторяющем форму разваливающейся крыши. Она двинулась вперёд, медленно, но уверенно, постепенно набирая скорость. Сашка весь подался вперёд и сглотнул то ли от переживаний то ли от предвкушения чего-то. В ответ раздавался лишь скрежет металла. Но срежет… Ритмичный скрежет продолжал раздирать воздух. Сашка завертел головой и обнаружил своего товарища в пяти метрах от качелей. Тот медленно, словно под водой, шёл к пустому дому. Лёшка обернулся, продолжая медленно идти и совершенно спокойно ответил: Чего ты побледнел-то весь. Сашка, втянув голову в плечи, заозирался по сторонам. Он только сейчас понял, что на улице действительно темно. Будто на дворе уже глубокая ночь. Он мог отчётливо видеть только уродливую громадину хрущёвки перед собой и Лёшку на её фоне. Чуть поодаль с трудом угадывались очертания чахлых деревьев и старая горка, превратившаяся в гротескную мешанину линий и плоскостей. Ни гаражей, ни забора, ни многоэтажек вокруг Сашка разглядеть не мог. Лёшка продолжал идти вперёд. Темноты испугался что ли? Или историй про пана Бритву? Скрежет бил по ушам, забирался прямо в мозг, заглушая мысли. Сашка начинал паниковать, сердце бешено колотилось, по спине лился пот. Не надо… — в горле встал ком, и слова выходили еле слышным шёпотом. Дышать стало трудно, душно. Тот ветер, который обдавала Сашку, когда качели будто проносились мимо, стал горячим, тяжёлым, и продолжал ритмично повторяться вместе со скрежетом. Из глаз Сашки брызнули слёзы, он судорожно хватал ртом воздух. Он хотел остановить друга, но не мог. Не в силах побороть сковавший его ужас, Сашка сидел и смотрел, как Лёшка вплотную приблизился к входу в подъезд и занёс ногу, чтобы переступить порог. Он вдруг осознал, что ветер, который обдувал его, сместился. Теперь он был сзади, совсем близко… будто кто-то дышал в затылок… и нестерпимо вонял чесноком. Лёшка медленно начал сползать с качели, вцепившись руками в стальные прутья, удерживающие сиденье. Его ноги коснулась земли. Оглушающий вопль прогремел слева, совсем близко, будто кричали прямо в ухо. Сашку сильнее обдало тошнотворной чесночной вонью. Сердце прыгнуло к самому горлу и стремительно провалилось в пятки. Он кинулся прочь — бежать. Раздался громкий металлический звон. Сашка попятился и сел на землю, не понимая, что происходит. Голова кружилась, перед глазами плавали яркие круги, в ушах звенело. Сашка влетел в неё со всего размаху, сильно ударившись головой. Он почувствовал, как кто-то подошёл сзади, наклонился и ухватил его за капюшон куртки. Затем Сашку резким движением развернуло спиной к хрущевке. Качели стали медленно отдаляться — его тащили к дому. Вокруг всё плыло и качалось. Вскоре Сашка увидел над головой козырёк подъезда, спустя ещё мгновенье всё окружающее пространство погрузилось в непроглядную тьму. Сашку грубо бросили в какой-то угол. Он не мог ничего видеть и принялся судорожно обшаривать руками пространство вокруг себя. Его сильно тошнило, в голове звенело, в нос бил отвратительный едкий запах. Сашкина рука наткнулась на что-то сухое и мягкое. Он сжал предмет, пытаясь понять, что это такое, но вдруг совсем рядом раздались шаги. Кто-то ходил из стороны в сторону, очень близко, чуть ли не наступая на Сашку. Он шумно и тяжело дышал. Рёв раздался прямо над головой. Сашка вжался в угол, его всего трясло, руки судорожно вцепились в найденный на полу предмет. Сашка почувствовал на себе взгляд — человек стоял прямо напротив, совсем близко и смотрел на него. В наступившей тишине было слышно его дыхание, неровное, сопящее, будто с одышкой. Так продолжалось около минуты. Сашка сидел, оцепенев, не смея даже моргнуть. Тошнота подступала к горлу. Гневный вопль взорвал тишину. Сашка дёрнулся, будто его ударило током, и обмяк. Он лежал в каком-то светлом помещении. Сверху был потрескавшийся потолок, по бокам — рассыпающиеся стены с полуистлевшими остатками обоев. Пол, на котором лежал Сашка, был грязным: Ветер, свободно гуляющий по помещению, лишённому окон и дверей, лениво переворачивал изодранные листы газет, валявшиеся на полу, шелестел обрывками обоев и завывал где-то вдали в коридорах. С улицы доносились голоса и знакомый шум двора. Сомнений не было — Сашка лежал в одной из комнат хрущёвки. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки и, наконец, сел. Голова тут же отозвалась болью, перед глазами всё поплыло. Сашка обнял руками голову. Теперь он понял, что ему казалось странным с первых минут пробуждения, понял, откуда взялся какой-то непривычный дискомфорт, холод — Сашка был абсолютно лысым. Пальцы сжимали гладкую сухую кожу. А ещё затылок — затылок словно полыхал огнём. Сашка сдвинул руку и обнаружил какой-то странный широкий нарост, закрывающий почти весь затылок, мягкий и холодный, с неровными краями. Дотрагиваться до этих краёв было больно, они были горячими и будто бы опухли. Сашка машинально заозирался в поисках зеркала и вдруг увидел, что сжимает в правой руке шапку. Это был Лёшкина шапка, вязаная, со значком. Сердце заныло, тошнота снова подкатила к горлу. Он и сам не знал. Из шапки выпал сложенный вчетверо листок бумаги. Сашка дрожащими руками подобрал листок и развернул. Моё безответное сало пусть мама намажет на хлеб, Кусок моей юной щеки пан Бритва пусть Сашке пришьёт, Пусть кожу мою носит папа, чтоб часто меня вспоминать, Пусть дядя Володя Наташе подарит букет васильков. Справа, напротив каждой строчки стоял размашистый плюсик. Дмитрий Романов Довелось однажды поработать в бригаде по лесозаготовке. И главное, перспектива провести в дремучих лесах несколько месяцев представлялась настоящим приключением и вызовом комфортному укладу городской жизни. Профильной специальности и особых навыков я в те годы не имел, потому взяли обычным разнорабочим. В силу молодости и склонности фантазировать, казались мне тогда заурядные жизненные ситуации мистическими и роковыми. Домой я вернулся, будучи уверенным в том, что стал свидетелем ряда необъяснимых происшествий. Однако, по мере развития критического мышления, почти для всех случаев нашлось логическое обоснование. Одним из исключений стал, например, вот этот случай. День ожидаемо прошёл в трудах. Мышцы болели, поскольку оказались не готовы к тяжёлым физическим нагрузкам; перчатки от мозолей не спасали. После небольшого отдыха я отправился за продуктами в круглосуточный магазин ближайшего населённого пункта — очередь подошла. Это мой первый выезд за пределы нашего, так сказать, лагеря. Куда именно ехать я не знал, зато понимающе кивал головой, когда объясняли. Потому никто не посчитал нужным поехать со мной и показать дорогу. Первые два-три километра сбиться с маршрута трудно — колея вела в одном направлении. Светлый грунт был разбит и разъезжен тяжёлыми лесовозами и самосвалами, шины которых оставляли после себя волнообразные шрамы. Смеркаться начинало, когда я отправлялся в путь, а скоро и совсем стемнело. Оранжевая луна с кровавыми прожилками поднялась на чёрное небо и сопровождала меня. По обе стороны лес, казалось, выдвигался всё ближе и готовился поглотить мой забрызганный грязью вседорожник. Поворот в лесную чащу, возле которого рассохшиеся брёвна выложены штабелями, да камень, в землю вросший — так мне объяснили, либо же это то, что я запомнил. Так или иначе, подобных поворотов я видел не один, причём как направо, так и налево и, какой из них мой, — непонятно. Нашёл в бардачке карту, повертел при свете. Примерно сориентировался на местности, проложил глазом пунктирную линию до посёлка — посчитал, что знаю, куда ехать. Возвращаться назад и сообщить, что заблудился и в магазин не попал — не хотелось, по понятным причинам. Нырнул в один из поворотов, тропинка там оказалась узкая, ветки деревьев дотягивались до боковых зеркал и даже до лобового стекла. На земле трава росла буйным цветом и нигде не примята ногой человека, и уж, тем более, колёсами автомобиля. Сомнений в том, что здесь давно никто не проезжал, не осталось после того, как я остановился перед бревном, перекрывшим дорогу. Трухлявое, склизкое, проросшее мхом; у места, где дерево переломилось, высился крупный муравейник. Развернуться и поехать назад не представлялось возможным, оставалось одно — очистить путь. Надев на руки перчатки и, с головой укутавшись в дождевик, в гнилом дереве могли обосноваться пчёлы , я взялся за работу. Бревно оказалось сырым, тяжёлым; едва мне удавалось его приподнять, как оно тут же выскальзывало из рук. После немалых трудов удалось оттащить его с дороги. Проклиная себя и своё легкомыслие, я продолжал путь, сожалея, что вообще куда-то поехал. Уставшие за день мышцы стали ныть после упражнений с бревном; мозоли на руках жгли кожу. Наконец лес закончился, и я оказался на полянке, которая переливалась серебристыми бликами в лунном свете. Как приятно было выйти из машины и насладиться равномерным шелестом травы, почувствовать освежающее прикосновение ветра. За полянкой виднелась опушка леса, а неподалёку — светящиеся огоньки избушек. Даже не верилось, что всё-таки удалось добраться, будь это та самая деревенька, либо же другая. Однако вряд ли это скопление полутора десятка домиков можно было назвать селом или деревней — скорее, какой-то выселок. Так я подумал, когда оставил машину возле одного из тесно расположившихся домов. При ближайшем рассмотрении я заметил, что находились избушки не в лучшем состоянии: Оконные рамы не крашены давно, и стёкла покрылись слоем пыли, оттого свет изнутри казался приглушённым, мутным. Вокруг валялись корыта, дырявые тазы, коса с ржавым ножом и прочая хозяйственная утварь, пришедшая в упадок. Сквозь задёрнутые занавески то и дело мелькали силуэты, играла музыка. Едва я занёс руку постучать в дверь избы, возле которой оставил машину, как одновременно свет погас во всех окнах; стало тихо. Я почувствовал на себе взгляды из окон, зияющих чёрной пустотой. От неприятного ощущения я поёжился и тут же понял, почему это место не похоже ни на одно сельское поселение, в котором я бывал: В каждом дворе должен быть пёс, нахождение собаки в доме или во дворе внушает его хозяевам спокойствие и защищённость. А этим выселкам, расположенным у самой лесной чащи, сторожевые собаки не помешали бы — охранять от зверей, либо от таких, как я, только злонамеренных. Да и мало ли от кого ещё. Я уже собирался возвращаться в машину и уезжать продуктового магазина, разумеется, не приметил , как свет загорелся во всех окнах так же одновременно, как и погас; вновь заиграла музыка. Дверь отворилась, из неё раздался звонкий голос: Я обернулся и увидел в дверях миловидную румяную хозяйку. Сзади к ней подошёл бородатый мужчина, блеснул белыми зубами, широко улыбаясь, и тоже пригласил войти. Изнутри изба казалась не такой, как снаружи: Хозяева опрятные, весёлые, гостеприимные. На мой вопрос, есть ли тут магазин, мужчина расхохотался. Своим хрустальным смехом рассмеялась и хозяйка. У нас банька топлена. Будучи человеком городским и не сведущим, я даже не понял, о чём он говорит. Разумеется, от бани не отказался. Я решил, что останусь на ночлег здесь, а с рассветом поеду обратно. Скажу как есть, что заплутал и не нашёл дорогу. Снаружи баня под стать окружавшим её домам — такая же ветхая, убогая, покосившаяся. Зато внутри она даже размером казалась больше. Чисто выметенный и вымытый предбанник, гладкие, светлые брёвнышки стен, удобная лежанка для отдыха, — представить это, глядя на внешний облик постройки, — непросто. Я разделся и открыл дверь в парилку, откуда повеяло горячим, влажным воздухом. Прикрыв глаза ладонью, от пара, вошёл внутрь. Стёртую кожу рук сразу стало больно пощипывать. Когда глаза привыкли к температуре, я убрал ладонь и увидел хозяйку дома, которая сидела на скамейке. Волосы распущены, сама абсолютно голая; она заметила моё замешательство и лукаво улыбнулась. Я же смущённо проговорил что-то в оправдание и поспешно вышел, закрыв дверь. Как она тут оказалась быстрее меня? Ведь из дома я выходил один, хозяева остались. Не зная, зачем, но я открыл дверь в парилку и снова вошёл туда. Только на этот раз на той самой лавочке сидел уже сам хозяин, скалился белыми зубами из-под чёрной как уголь бороды. Дверей в комнате я не увидел, каких-то возможных лазов тоже. Стекла в окне целы, рамы забиты на гвозди. Как они могли тут очутиться, и где теперь хозяйка? Недолго думая, я захлопнул дверь и выскочил из предбанника на улицу. Тишина, лишь волнообразные трели сверчков создавали хоть какие-то звуки. В окнах избушек по-прежнему горел свет. Затем обошёл баню кругом и не заметил отверстий, через которые можно было забраться внутрь. Немного постояв и набравшись храбрости, вернулся в парилку — теперь в ней никого, к моему удивлению. Наверное, привиделось от усталости — подумал, стараясь успокоиться. Душистый пар, расслабляя, изгонял из тела утомление, возвращал жизненные силы. Я полил холодной водой сухую, горячую лавку и прилёг на неё, во все лёгкие вдыхая горячий, пахнущий смолой и древесиной воздух. Спустя некоторое время подскочил от жгучей боли в бедре, как будто к коже прислонили раскалённую головёшку. Осмотрев ногу на предмет ожога, я убедился, что кожный покров не повреждён. В том, что боль настоящая, сомнений никаких. Я решил более не мешкать, поскорее помыться и уйти отсюда. Тем временем ведро с водой, разогревавшееся на раскалённых камнях, забурлило. Надев на руку толстую перчатку, я взял ведро. Когда оно оказалось на уровне груди, я увидел в отражении кипятка огромную чёрную фигуру позади, которая заносила надо мной топор. Ведро с грохотом рухнуло на пол, ошпарив мне ноги. Вне себя от боли и шока, я бросился в сторону двери. Пар от разлитой воды заполнил комнату, расстелившись подобно густому утреннему туману. Не в силах увидеть ничего перед собой, я протягивал руки туда, где должна быть дверь. Попытки открыть её ногой или плечом не удались. Лишь немного пар рассеялся и увидел, что выхода из парилки больше нет — кругом сплошная стена. Бросившись к окну, пытался разбить стекло сначала табуреткой, затем кочергой, стоявшей у печи — безрезультатно. Только слышался звонкий смех по ту сторону окна. В предбаннике, судя по топоту, столпились несколько человек, которые высыпали на пол поленья. Со скрипом открылась дверца для протопки. Пламя загудело, получив новую порцию дров, которые трамбовались в печь до отказа. Металлические стенки печи и выложенные камни краснели на глазах; печь пыхтела, поглощая жаркую хвойную древесину. Дышать становилось всё тяжелее, воздух раскалялся. Перед глазами темнело, банная комната наклонилась и поплыла. Ощутив спиной едва уловимую лёгкую прохладу, я попятился от пылающей печи, не удержался на дрожащих ногах и приземлился на пол в самом углу банной комнаты. Воздух просачивался между зазорами в досках, которых я раньше не замечал — а ведь в них без труда проходила ладонь. Из последних сил мне удалось ответить на оклик. Следующее, что помню, как очнулся уже на улице. Рядом стоял парень из бригады по лесозаготовке, житель одной из окрестных деревень. Оглянувшись, увидел, что свет исходит лишь от включённых фар автомобиля. Выселок же находился во тьме, света нет ни в одном из окон. То же с этой проклятой баней — темно. Когда я долго не возвращался, в бригаде забеспокоились: Вызвался парень этот поехать за мной вслед — лучше него местность не знал никто. Увидев дым из трубы, который поднимался над лесом, он понял, где я нахожусь и отправился прямиком туда. Дома эти, как я и подумал, оказались выселком из той деревни, в которую я пытался попасть. Отселились давно, самые древние старики в деревне припоминали, как их, ещё ребятишек, пугали рассказами о выселенцах. Запрещали и близко к ним приближаться. Говорили, что причиной тому было то, что несколько семей промышляли тёмными делами, якшаясь с нечистой силой и навлекая беду на добропорядочных жителей деревни. Так, собравшись, отселили их насильно. Жили несколько поколений выселенцев отдельно, да особо не мешали никому. Затем, как утверждалось, все они пропали разом. Уехать они не могли, такую группу заметили бы. Но люди в их дела вмешиваться не хотели. Приезжие не знали, что стоит это место стороной обходить. Кто возвращался, утверждал, что заморить его хотели, рассказывал дикие и невозможные вещи. А кто не возвращался — кто знает? О том, что там произошло, не расспрашивал — так, наверное, спокойней. Посмотрите направо, здесь была библиотека, там до сих пор остались книги. Посмотрите налево, здесь был бассейн. Это было бессмысленно — комариное поголовье в Мещерском лесу не знало счета. Пронизанный солнцем сосновый лес наполняли птичий щебет, шорох ветра в кронах, тонкий звон комарья — и хруст хвои и сушняка под ногами троицы. Хрен ли он ноет, как девка? Серега оглянулся на Славика одновременно виновато и укоризненно. Эта история слишком длинная для отображения в ленте. Эда, уставшего прорубаться сквозь заросли, это обстоятельство немало огорчало: А так приходилось третий день прятаться в разросшихся колючих кустах, каждую секунду ожидая наткнуться на облаву или собачью свору; терпеть ночные заморозки — и все это без крошки пищи: Когда они поднялись к хребту, Хьюго стал совсем угрюмым и даже перестал бранить своего спутника за неловкость. Решив, что старший устал, Эд предложил сделать привал. Ржавый закатный свет просачивался между еловыми лапами и, казалось, сразу же ложился на землю инеем, когда они миновали перевал и присели на гнилое бревно, застрявшее на осыпи. Кругом был густой, иссиня-черный лес, который словно тяжело наваливался на горы, но сейчас их от погони отделяла уже очень существенная преграда, и Эд, несмотря на слабость, повеселел. Штаны его были мокры, а на губчатом сизоватом мху, которым обросло бревно, темнела оставленная задом выемка. Эд вздрогнул — в словах спутника он ощутил, может быть, даже не поняв этого, страх. А карабин у нас один, — словно почувствовав его напряжение, пояснил Хьюго. Беглецы спустились в распадок. Эд обломал кромку льда, окружавшего камни, носком ботинка, зачерпнул воды и, морщась, умылся, поскреб спутавшуюся бороду. Ствол карабина, висящего за его спиной, ткнулся в воду, словно тоже желая напиться. И, привлеченный этим движением оружия, Эд глянул старшему за спину. Чуть ниже по течению ручей поворачивал, огибая серую, в ржавых прожилках глыбу; и там, у поворота, едва различимый в вечернем мглистом тумане, виднелся сруб избы. Хьюго выпрямился, глянул на избу — и его передернуло. Лицо исказилось, как от невыносимого отвращения, под нижней губой повисла прозрачная, ясная капля, медленно впитавшаяся в клокастую, как лишайник на вездесущих еловых лапах, бороду. Хьюго отряхнулся, как старый пес, попавший под дождь. Собственный голос показался ему издевательски писклявым. Мы спустились вот так же, в сумерках, и наткнулись на эту халупу. Окошко, — он дернул плечом, — светилось. Сначала мы побоялись туда идти, и Снаута это взбесило. Когда мы перелезли ручей, на нас бросилась тощая собака. Снаут свернул ей шею. За этим хозяин его и застал. Мужик сразу все понял и вел себя тихо. Видно было, что очень боялся. Приготовил нам еду, достал из погреба спирт. Без пререканий отдал двустволку и три коробки патронов. Мы наелись и, хотя пили немного — кто знает, что на уме у этого охотника — совершенно осоловели. А он все суетился перед нами и то и дело лазал в погреб. Сначала это не казалось странным — он доставал мясо, соленые грибы, выпивку — а потом, ближе к ночи, стало уже раздражать. Когда мужик, нервно оглядываясь, потащил в погреб тулуп, Снаут схватил его за шиворот. Мужик отпирался, говорил, что в погребе никого нет — а в темноте ничего разглядеть было нельзя — даже когда Снаут врезал ему в живот. А когда Снаут ударил еще раз, сильнее, мужик заорал — и в погребе кто-то сдавленно вскрикнул от испуга. Ей четыре… Кто-то из нас принес керосинку, и, перегнувшись через край погреба, осветил его. У лестницы жалась девочка, одетая в заплатанную отцовскую рубашку, достающую почти до пола, как платье. Хозяин дома не соврал — ей вряд ли можно было дать больше пяти, — Хьюго прервался; заметно было, что воспоминания его тяготили. А Эд вдруг подумал, что Хьюго на самом деле умеет говорить долго и сложно, и то, как красиво зазвучала его речь, лишь изредка спотыкающаяся о каторжный жаргон, делало сказанное им еще жутче. Малявка исподлобья смотрела на него черными, как сливы, глазами и молчала. Мне тогда показалось, что все успокоились. Снаут присел, свесив в погреб ноги, спиной к мужику. Мужик посмотрел на него с такой горячей благодарностью, которую я помню до сих пор — как утопающий, которому протянули руку — и поковылял к лестнице. Девочка осторожно полезла наверх. Похоже было, что он не простил мужику обмана и теперь едва сдерживал бешенство. Хорек побледнел и схватил мужика за плечи. Малявка завизжала, и он в голос заржал. Тот шатнулся и упал в погреб, внизу зазвенело стекло. Снаут, чертыхаясь, поднялся на ноги, скользя на раздавленных грибах и солонине. Теперь Хорек держал мужика, и за лампой сходил уже я. Погреб, не считая плотно составленных бочек, был пуст, но в углу виднелась дыра с неровными краями, в которую уходила веревка, прочно привязанная к крюку в стене. Из дыры сильно тянуло холодом. Снаут потянул — веревка была сильно нагружена — и выволок разделанную оленью тушу. Что за хрень, я спросил?! Мясо так храню, не портится долго, — отрывисто отвечал мужик. Удовлетворившись ответом, Снаут оставил его Хорьку и Поллоку и продолжил осматривать пещеру с лампой в руках. Мужик снова попытался вырваться, но Хорек ударил его по почкам. Я видел, как разочарование на лице Снаута вдруг уступило место какой-то омерзительной идее. Спорить со Снаутом не решился бы в этот момент даже Поллок. Когда мужика подтащили — казалось, ноги у него отнялись — Снаут снова притворно засюсюкал. Малявка, как дикий зверек в капкане, поворачивала голову, следя за ним взглядом. Снаут резал так, чтобы не дать мужику умереть быстро — от таких ран истекают кровью часов восемь — а потом просто столкнул его в колодец. Тело пролетело мимо ступеньки, на которой ютилась девочка; тяжелый глухой удар раздался нескоро, отозвавшись эхом. Старший смерил его взглядом. Больше никто не спорил. Дыру закрыли двумя рядами тяжелых бочек. В избе переночевали, но спать не мог никто, а утром ушли. Потом, когда мы попали в облаву, Хорьку прострелили ногу, и мы его бросили. Он был зол на Снаута, поэтому рассказал; но в яме на ступеньке никого не нашли, а глубже спускаться не стали. Снауту, впрочем, это тоже навредить не могло — ушел, отбившись от остальных, и его не взяли, — закончил Хьюго и бросил еще один враждебный взгляд в сторону скрывшейся в сумерках избы. В темноте у Хьюго блеснули глаза. Чего мне там бояться, привидений? Самому ему спать над жуткой замурованной могилой не хотелось. Эд неохотно подчинился и в темноте побрел через ручей, то и дело проваливаясь под хрусткий ледок. Ступни онемели от холода. Изба была почти целой; только вездесущий мох охватил ее стены, повис косматыми прядями над порогом — дверь выпала и лежала внутри. Шаркая ногами, чтобы не оступиться, Хьюго дошел до угла напротив окна, чиркнул спичкой и пошарил в изгнивших досках на полу. Лицо его в неровном свете казалось красной глиняной маской. От раздавшегося металлического скрипа Эд едва не вскрикнул. Хьюго выволок керосиновую лампу с разбитой колбой, потряс в воздухе и поднес догорающую спичку к фитилю. Над жестянкой запрыгал колышущийся от сквозняка огонек, и Эда замутило от понимания, что он видит тот же свет, при котором на глазах ребенка убили отца и после которого девочка уже навсегда осталась в темноте. Вскоре, заслонив разбитое окно доской, они растопили печь и прислонились к покрытым облезлой от влаги известкой кирпичам. По полу все равно тянуло холодом. Но Хьюго, мрачный, как сыч, молча кутался в куртку, а глаза его были темными, как пасмурное небо. Эд понял, что Хьюго не то испытывал, не то наказывал себя возвращением в дом убитого охотника и не хотел, чтобы ему мешали. Но Эду не нужно было ни испытаний, ни наказаний, и он решил не сдаваться. И в ту же секунду треск гнилых досок потонул в его крике. Оправившись от потрясения, Эд поднял лампу и отыскал старшего. Тот провалился по пояс и отчаянно скреб руками по осклизлым вспухшим доскам. Лицо Хьюго исказила напряженная гримаса, на лбу выступил пот. Он всеми силами пытался подтянуться, налегая грудью на доски. С каждым его движением усиливался стылый запах плесени, исходивший из-под пола. Я сейчас подам тебе что-нибудь, — сказал Эд. Он вспомнил про ремень карабина; но, стоило ему сделать шаг назад, как Хьюго вновь отчаянно закричал. Доски вновь затрещали, и Эд, забыв об осторожности, схватил Хьюго под мышки, растянувшись на кренящемся, как палуба в шторм, полу. Сильные пальцы с отросшими ногтями впились ему в спину. Хьюго обмяк и повис в проломе; он дрожал. Хьюго часто закивал, а потом, как игрушка, у которой закончился завод, снова замер. Эд нащупал носком перекладину — доски над ней горбатились гребнем — и попытался забросить ногу, словно пытаясь оседлать равнодушного динозавра, как вдруг Хьюго снова задергался, как рыба на крючке. Хьюго, расшатывая провал, как гнилой зуб — десну, полз вверх. Куртку он оставил в капкане досок, а рваную на спине рубашку, как пояс, охватывала полоса грязи и крови — расцарапал досками. Глаза его, красные от света керосиновой лампы, вылезали из орбит, хватавшие крошащиеся доски руки дрожали — Эд видел, что силы, подстегнутые страхом, вот ни вот закончатся. Ноги резко высвободились из дыры и дернулись вверх, взметнув в воздух обрывки штанов. Кожа была полосатой от ссадин. И в то же мгновение из дыры вынырнули белые тонкие руки, вцепились в лодыжки — как ни быстро это произошло, Эд видел, как длинные пальцы впились в мясо — и их обоих со страшной силой потащило в провал. Следом за ними осыпались доски, пыль, мох; расплескался по хламу керосин из искореженной лампы, чудом погасшей в полете. От удара о ледяной каменный пол в голове у Эда точно взорвалась петарда и наступила непроглядная мгла; а Хьюго все продолжал кричать, отбиваясь от кого-то обломком доски. Глухие удары сменились сырым хрустом, и вопль, достигнув верхних надрывных нот, обратился в бурленье замерзающего ручья. Он с трудом оторвал свое тело от камня и поднял голову. Белая человеческая фигура сидела у Хьюго на груди, обнимая коленями шею, и с усилием проталкивала в глазницы пальцы. Несоразмерно большие ладони ее порхали над лицом, как уродливый голубь. Эд подавился криком, но тварь услышала сиплый выдох, вырвавшийся из его горла, и с хрустом, не отличимым от звука ломающихся мокрых досок, повернула голову. Он схватил первый попавшийся обломок — тот был большим и тяжелым, с острым, как шип, зубцом на конце — и попятился в угол. Бедро пронзила резкая боль. Тварь высвободила похожие на корни бесконечно длинные пальцы из головы Хьюго — его тело моталось из стороны в сторону с каждой фалангой, как мертвая крыса в зубах у терьера — и, опираясь на тыльную сторону ладоней, волнообразно, как тюлень, двинулась в сторону Эда. Теперь она не казалась похожей на человека — сумерки скрадывали детали, но благодаря неестественной белизне кожи существа Эд различал и выступающие на сгорбленной спине позвонки, и вывернутые суставы ног с раздутыми, как от артрита, коленями. Похрустывая, как заиндевелая трава после заморозка, бесцветный силуэт паука-сенокосца безмолвно надвигался. Задетая его безжизненно колышущимися пальцами — казалось, белые перчатки прорвались на указательных, обнажая темную плоть, но то была кровь Хьюго — прокатилась по полу, расплескивая остатки керосина, жестянка. Эд судорожно сунул руку в карман — первое действительно быстрое движение в замерзшем подвале — и сжал, раздавив непослушными пальцами, коробок спичек. Не прекращая пятиться, спиной натыкаясь на растрескавшиеся бочки, похожие на скорлупы гигантских яиц, он попытался вытащить спичку — и просыпал остатки в темноту, на свои бесчувственные колени. Между крышкой и коробком застряла последняя. Не дыша, Эд подцепил ее ногтем и все-таки выудил. Ему казалось, словно он и паукоподобный хозяин подвала кружат уже больше часа, хотя на самом деле он прополз не больше пяти метров. Коробок был слишком измят — спичка терлась и не загоралась. Эд остановился, и его ноги — как раз рядом с раной — коснулось что-то вялое и мягкое, совершенно мертвое на ощупь, Эд закричал в голос и дернулся, ослепнув от боли, а спичка вдруг вспыхнула. Он швырнул горящую спичку прямо в протянутые вывернутой лодочкой — ладонями кнаружи — руки твари, и керосин вспыхнул. Огонь заплясал по бледным лапам, ринулся струйками по захламленному полу, высветил стеклянистые, как кварц, острые иглы зубов, когда тварь без единого звука бросилась на него и опрокинула на спину. Эд давно уже должен был упасть, но все летел назад, как осенний лист, подхваченный холодным ветром, переворачиваясь и скользя, ударяясь и продолжая падение, а охваченная пламенем тварь летела следом за ним, вытягивая руки, словно пытаясь помочь, до самого дна колодца. Наверху бушевал пожар; как ни пропитали влагой избу туманы, она сразу же занялась пламенем. Искры осыпались в колодец, но не долетали до конца и гасли в воздухе; изредка сыпалась черная пыль и куски древесины. Дым, невидимый в темноте и ощутимый лишь по запаху, медленно растекался в колодце, как сахар в кружке горячего чаю. Тлело что-то у твари внутри, и над ее проваливающейся черными пузырчатыми пятнами спиной поднимался дымок, а по блестящим граням кристаллов, вмурованных в стены колодца, бегали красные блики. Эд вдруг подумал, что тварь была настолько изгнившей внутри, как сухой и трухлявый ствол, что могла бы вспыхнуть и без керосина. Колодец расширялся книзу, и чуть дальше, в боковой нише, распластался скелет. Судя по остаткам одежды, то был каторжник; покрытая плесенью или инеем старая двустволка закрывала его позвоночник, и черное дуло выглядывало между ребер, как из прохудившейся корзины. Эд, скорчившись и зажимая кровоточащую рану в бедре, поковылял к мертвецу. Он выкорчевал ружье из грудной клетки — оно было не заряжено, а под прикладом свилась толстая — в два пальца — небольшая гадюка с черной полоской по спине. Она недовольно шевельнулась, разбуженная не то движением, не то теплом от пожара, и застыла снова. Эд подумал о том, что, упади змея сверху, из погреба, она наверняка бы разбилась. Значит, заползла боковым отнорком. Он собрал остатки тряпья, обмотал их вокруг стволов оружия и ткнул в язычки пламени, одиноко и бесцельно бродящие по телу твари. Не сразу, но прелая ткань загорелась. Освещая дорогу факелом и кашляя от дыма, Эд пополз вперед. Холодная мягкая глина, на ощупь похожая на мертвечину, зыбко скользила под пальцами. Иногда, словно зубы из дряблой десны, из нее выступали острые грани крупных кристаллов, в кровь режущие руки и колени. Эд задыхался и полз, не останавливаясь даже чтобы вытащить засевшее в коже крошево; а ход медленно сужался, заполняясь стылой землей. Он начал копать, ломая о камни ногти; как собака, он отбрасывал землю назад, между расставленных колен и засыпал себе путь назад. Порой он просто падал в глину лицом — от слабости. Факел погас чуть раньше, чем он наткнулся на еще одну змею. Оцепеневшие кольца упали ему на шею — ход заворачивал вверх. Эд продолжал копать и протискиваться, отшвыривая камни. Один из осколков застрял у него под животом и, стоило ему чуть двинуться вперед, вонзился, как нож. Вдохнув до предела, Эд прополз по камню, ощущая, как неровные грани вспарывают кожу, и продолжил копать. Что-то сухое, перепончатое попало ему в руки, окатив жаром внезапного отвращения и испуга. Совладав с собой, он ощупал находку — то был засохший древесный лист. Эд рванулся вперед — поверхность была уже близко, и он попросту выдавливал мягкую рыхлую землю, как пробку. Ударился о выступ виском — глаз заволокло красно-бурым, но впереди забрезжил свет. Он высунул руку наружу, нащупал мокрые склизкие камни и начал расчищать выход, толкаясь, как ребенок в родовых путях, пока не вывалился наружу и не покатился по склону вместе с грохочущим потоком камней, крича от боли, страха и восторга освобождения. Ледяная вода подхватила и обожгла его; он захлебнулся, ударился о дно и, фыркая, вынырнул под струи ручья, обращенного скалами в водопад. Вода белела, словно вскипая, разбивалась на вылизанных до зеркального блеска уступах, и разливалась заполнившим расщелину озером. Камни на дне скользили от покрывавшей их ледяной корки; прозрачно-белые и кружевные, как дамские нижние юбки, забереги блестели и на скалах. Метрах в десяти вверху виднелись корни, вздувшиеся, как сосуды у человека с больным сердцем, с которых свисали лохмотья мха — там шумел сзелена-черный ельник. Солнца еще не было видно; но тучи словно расцарапала в кровь алая заря. С Эдом случилась первая судорога, когда он пополз к дальнему концу расщелины, пытаясь найти неровность, до которой можно было бы дотянуться, и он упал в чистый и прозрачный, как воздух, жидкий лед. Выглаженные водой скалистые берега с редкими тонкими трещинами, зияющими чернотой, возвышались над ним. Задыхаясь до боли в легких, Эд вынырнул. Перед глазами колыхались разноцветные пятна, похожие на каменистое дно озера. Из трещины метрах в двух над ним показались, как ростки из тянущегося к солнцу семени, тонкие белые пальцы. Щель захрустела и набухла белесым, как зарастает зарубка на древесине. Онемев, Эд смотрел на протискивающийся между камнями человеческий скелетик, обтянутый бесцветной кожей. Хьюго не солгал — глаза у нее были огромные, дымчато-черные, как две перезрелых сливы. Боль совершенно оставила его тело; рана на бедре обмерзла, и кровь перестала течь, даже торчащий обломок кости покрывал чистый, без примеси бурой мути, лед. Вокруг груди понемногу намерзала прозрачная рубашка, сковывавшая дыхание. Девочка высвободилась из скалы, с хрустом расправилась — так хрустят и щелкают зимой промерзшие смолистые стволы — и, сгибая худые и непропорционально большие руки, паучком подползла чуть ниже и замерла, уткнув подбородок в ладони и наблюдая за Эдом. Жаль парня, главного героя рассказа: Из платяного шкафа вылез Бабай и откусил несчастному голову. Петрышев встал и подошёл к окну, настежь его распахнув. Повеяло приятной прохладой и целым букетом уличных запахов, включающим в себя: Однако, главная составляющая, придающая композиционную завершённость аромату, — это нотка ночной тревоги, опасности. С наступлением темноты она витает в воздухе, приглашая всех желающих в свои сумрачные сети. Луна поднялась над рядами многоэтажек, разлив на крыши домов блёкло-оранжевый цвет. Её полумесяц, окружённый множеством звёзд, сегодня имел вид дольки апельсинового мармелада, распластанной на чёрном, с крупинками сахара, пластиковом контейнере. Настал момент, когда улицы города наиболее интересны и привлекательны. Обнажается всё то, что днём скрыто от постороннего взгляда. И в этот час Александр выходит из дома в поисках истинного адреналина с постоянством соседки-старушки, которая каждое утро направляется в магазин за свежим молоком. Владимир Орестов Закончив с отличием экономический факультет Брянского университета, я вытянул счастливый билет: Собеседование прошло успешно и, спустя неделю, я навсегда покинул родной город. Вопрос с жильём на новом месте решился быстро и практически безболезненно: Небольшая квартира, моё новое пристанище, находилась на одиннадцатом этаже огромного брежневского дома на ближней окраине Петербурга. Как и заведено в таких домах, подъезд был двойным: Даже жильцы второго и третьего этажей, которым, казалось, было бы проще подняться на два пролёта, чем стоять в ожидании престарелых лифтов, предпочитали не ходить по лестнице. Лужи, или почему туда не стоит ходить. Тоже мне, нашли себе место для прогулок Ой, да я знаю, что ты со своими друзьями — сталкеры, или свалкеры, или как вы там ещё себя называете, но — всему есть своя мера! Я прекрасно понимаю, что вы уже где только не побывали, и чего только не видели, и теперь ко всему готовы, и ничего не боитесь, но слушай меня: В городе ещё полным полно мест, куда вы могли бы сходить, и отдохнуть в своё удовольствие, а туда идти не надо. Всё, я тебе всё сказал, Вадя, не смей там даже носа показывать! Если тебя и твоих дружков там поймает охрана, я даже и не подумаю заступаться, как в прошлый раз, ты меня понял? Давай, быстрей доедай свой завтрак, и я довезу тебя до школы, а то мне тоже на работу надо. Вадя, ты опять начал про эту хрень заново? Етить твою мать, а ну снимай свои чёртовы берцы, пока я тебя вместе с ними в шкаф не засунул! Да хватит уже заливать, я же не глухой, я слышал о чём ты сейчас с Саньком своим трепался! Заброшенная стройка за улицей Красноармейцев Или Доски, как вы её называете Да нет тут больше никаких мест, которые бы вы, оболтусы, могли бы называть Досками, и нового ничего не появилось! Так что снимай свои боты, набирай своего Санька снова, и при мне придумывайте, в какое другое место ты и твои корефаны сегодня пойдёте. Уж поверь, я лично прослежу за тем, что бы вы пошли именно туда, куда вы при мне договоритесь, по крайней мере сделаю всё, что бы вы всё-таки не сумели попасть за Доски Да, я это могу. Давай, давай, снимай свои чоботы, не надо злить отца. Старый литейный завод, так старый литейный завод. Там, по крайней мере, нет ничего такого, чего бы вы не могли одолеть все вместе. И всё равно — смотрите осторожнее там, мало ли какой чокнутый бродяга Почему на сталелитейку можно, а в какой-то заброшенный недостроенным квартал в три с половиной дома нельзя? Нет, а ты думаешь, что если бы это была просто заброшенная стройка, то там ходила бы охрана с автоматами? Да не важно это. Важно, что просто стройки, тем более, заброшенные и никому не нужные, никто не охраняет, и заборы вокруг них почти никогда не строят. Да сам ты теория! А это уже не твоё дело, друг мой, не тот это вопрос, что б тебе совать в него свой нос! Александр Матюхин Стас помнил ее в мельчайших подробностях — дверь в пристройку около школы. Она была деревянная, обитая с двух сторон неровными листами металла. Всюду торчали шляпки гвоздей сейчас уже покрытых густой ржавчиной , кое-где гвозди свернулись, сделавшись похожими на высохших червячков. Дверь покрасили зеленой краской, оставив по углам светлые разводы от широкой кисти. Краска за двадцать лет выцвела, приобрела желтоватый оттенок, вздулась морщинистыми пятнышками и местами осыпалась. Раньше наверху висела прямоугольная табличка, на которой было написано: Никакой секции на самом деле там никогда не существовало. За дверью находился персональный подростковый рай. Стас понял, что разглядывает белое пятно на месте таблички. Только сейчас до него дошло, что он совершенно не понимает, что здесь делает. Каким ветром судьбы его сюда вообще приволокло? Он отошел на несколько шагов, осмотрелся. Заколоченные двери и выбитые окна. Сетчатый забор, заклеенный афишами — с внутренней стороны были видны только кляксы клея на белой глянцевой поверхности. В голове медленно рассеивался туман. Стас вспомнил, что получил письмо, а затем, будто обезумевший, мчался на Московский вокзал, покупал билеты и ехал почти сутки из Питера на поезде. В Мурманске прямо у платформы подхватил таксиста и за две тысячи примчался в этот крохотный и богом забытый городок на краю Кольского полуострова. Городок, где Стас родился и прожил шестнадцать лет. Игорь Кременцов Шел год, я устроился работать на верфи, и мы с Китти зарабатывали весьма неплохо. Нам хватало на съемную меблированную комнату, молоко и говядину к завтраку и на кое-какую одежду. Весьма недурно, когда есть возможность хорошо заработать. Еще лучше, если эта возможность существует постоянно. Китти была моей сестрой. Ей еще не исполнилось шестнадцати, я же переступил порог совершеннолетия. Мы были очень похожи, я и Китти, как две капли воды из одного стакана. С тем лишь отличием, что во мне все-таки преобладали мужские черты, Китти же была воплощением юной женственности. Мы снимали комнату в доме неподалеку от вокзала Сент-Панкрасс. Не столь далеко, чтобы не слышать гулкого ворчания поездов, но и не так близко, чтобы оно мешало спать. По воскресеньям мы наведывались в церковь Святого Панкратия, но это к рассказу не относится, так как события того времени произошли на территории Сент-Панкрасс. Если вам когда-нибудь доводилось побывать на этом вокзале, впрочем, как и на любом другом вокзале Лондона, то вы должны были видеть множество нищих, которые, будто мухи, во множестве кружат близ лавок на перроне и выпрашивают подаяние. Согласитесь, не слишком приятное зрелище, особенно для человека чувствительного. Должно быть, в моих словах присутствует определенная толика жесткости к этим беднягам, обездоленным бессердечной судьбой, но, поверьте, я имею полное право так говорить. Впрочем, как и моя сестра. В свое время мы сами были нищими. После того как отцу всадили нож между ребер в одном из кварталов для черни, нам троим: Мать оставила лишь отцовские часы на цепочке, которые впоследствии перешли ко мне и сыграли значительную роль в этой истории. Chainsaw Я приехал в бабушкин дом ближе к концу августа, добирался поездом, автобусом и остаток пути — на попутках. Довелось даже проехаться на тракторе. Сельский люд оказался достаточно дружелюбен. Последние километры шагал, сшибая насквозь промокшими кроссовками росу с высокой травы. Доставали тяжелый рюкзак и ноющая поясница. Ходок из меня не очень. До сих пор я вообще не ходил в походы. Просека вела к лежащему где-то впереди крохотному поселку с нейтральным среднерусским именем. Как-то так, точно уже не помню. Немного странно, потому что как раз рек в округе я на карте не видел — только кляксу большого озера неправильной формы. Приезжавшие на озеро туристы и рыбаки не забирались так далеко, что позитивно сказывалось на количестве мусора. Последняя раздавленная пивная банка попалась мне на глаза еще вчера. Случайный и пыльный призрак оставленной позади цивилизации. Тогда же я обратил внимание, что еловые леса кажутся значительно темнее лиственных. На рассвете непроницаемые тени сгущались в зарослях буквально в пяти шагах от кромки леса. На прямую как луч просеку не выходила ни одна тропа. Вокруг стояла благословенная тишина. Именно за этим я и забрался в такую глушь. Когда бросаешь рюкзак и задерживаешь тяжелое дыхание, тишина смыкается вокруг как купол, образованный деревьями и безмолвным светлеющим небом. Сначала необычно для городского жителя, затем все же привыкаешь. В лесу сломается ветка, пропищит какая-то птица. И несложно представить, что ты вообще один, один на всей земле. Напялив убивавший меня рюкзак, я побрел вперед, стараясь держаться линии телеграфных столбов, уходящих в редеющий утренний туман. Я немного опасался, что он мог сгореть за три года, прошедших с похорон бабушки. Никто не приглядывал за ним, да некого было и попросить. В отдалении над деревьями я видел еще несколько поросших мхом шиферных крыш, но круглый год здесь не жил никто. Может, пара семей приезжала на месяц в отгорающий уже сезон. Если так, следов после себя они не оставили. Идущий вдоль берега проселок зарос травой. Ключа у меня не было, но он быстро нашелся под одной из ступенек крыльца. Пощелкав тумблерами, я убедился в наличии электричества. Большая удача, не зря тащил с собой старенький ноутбук. Газовый баллон в кухне-пристройке оказался полон примерно наполовину, а вот дрова под навесом, как и сам дом, основательно отсырели, превратившись в труху. Поленницу облюбовали мокрицы и длинноногие пауки. С дровами я ничего поделать не мог, а вот сам дом предстояло основательно проветрить и протопить. Я начал располагаться в своем новом доме. Следить за ходом времени нет никакого желания, но ночи становятся холоднее, а листья деревьев начали желтеть. Вчера утром заметил на траве иней. Днем работаю по дому, читаю или пересматриваю старые фильмы. Вечера провожу на причале, притворяясь, будто ловлю рыбу найденной на чердаке удочкой. Слушая плеск холодной воды. По ночам, лежа на вечно слегка влажной перине, прислушиваюсь к ветру и шуму близкого леса. Здесь не очень богатый звуковой фон. Как я уже говорил, здесь очень тихо. Первое время я ходил на разведку: Карта, должно быть, осталась в одной из машин, которая подбрасывала меня еще на трассе, но я смутно помню, что километрах в десяти по берегу должна быть какая-то деревня. Добраться до нее по проселку не получилось: Раза два направлялся по берегу пешком, но выбивался из сил, форсируя непролазные заросли и настоящие горы валежника, еще до того, как видел или слышал хоть какие-то признаки присутствия людей. В одном из сараев обнаружился ржавый велосипед, и я все обещал себе починить его, но руки так и не дошли. Днище единственной найденной лодки прогнило настолько, что пробивалось тычком ноги. С тем же успехом я могу находиться на необитаемой планете, и, в целом, меня это устраивает. В моем доме нашелся запас крупы и макарон, даже консервы с каким-то мясом. Этикеток давно нет, но вполне съедобно, а я не очень привередлив. Выкинув совершенно отсыревшее и испорченное, я пополнил привезенные с собой запасы. А еще, не слишком-то терзаясь угрызениями совести, совершил набег на дома соседей. Не знаю, сколько времени мне предстоит находиться здесь. На всякий случай я наколол большую поленницу дров, ворочая тяжеленным ржавым колуном. Лучше и жарче всего горит молодая сосна, а на растопку есть кипы старых газет с чердака. Вместе с безмолвием и покоем, с ежевечерними туманами, укрывающими едва видимый противоположный берег, на меня опустилась странная апатия. Вся атмосфера этого места и сам его воздух погружают меня в бездумный тихий катарсис. Глубокий и темный, как омут под досками полюбившегося мне причала. Но в моем краю добровольного отшельничества кое-что изменилось. Три дня назад, когда сумерки уже превратили лес за моей спиной в непроницаемый взглядом черный бастион, я, по сложившейся привычке, сидел на краю причала, выдающегося из полосы камышей. Каждый вечер над поверхностью воды, напоминающей жидкий металл, собирается туман, будто поднимаясь прямо из нее, становясь все гуще по мере восхода луны. Он образует вторую стену, и я оказываюсь отрезанным со всех сторон, как бы в центре кольца. Или на дне колодца. В такие моменты накатывает спокойная уверенность, что никакого мира за пределами этого кольца вовсе не существует, а есть только лишь мое личное пространство, остров абсолютного уединения, поровну поделенный между землей и водой. Созданный специально для меня Лимб. Три дня назад я впервые увидел в тумане мерцающий красный огонек. Был ли он далеко или близко? В воде, или на том берегу? Да и берег ли напротив меня — это запросто может быть остров. Очертания озера, виденные на карте, уже стерлись из памяти, но если бы там было какое-то жилье, я видел бы огни каждую ночь. Насколько можно судить, источник света располагался не слишком высоко от земли, так что я подумал о свечении болотного газа. Слышал где-то, что такое бывает, и по сельским поверьям это души захороненных в лесу детей стремятся завлечь путников в болото. Однако огонек загорелся и на следующую ночь. Неподвижный, бесшумно мерцающий красный глаз, всегда в одном и том же месте. Пристально всматриваясь в него, я неизбежно зарабатывал давление в висках, переходящее в мигрень. Я хотел бы исследовать его, но мне не на чем к нему подобраться, в моем распоряжении нет никакого плавсредства. К тому же днем огонек невидим, а у меня нет при себе компаса, чтобы засечь направление. Я же говорил, путешественник из меня никакой. И это значит, что плыть к свету пришлось бы ночью через туман. Что ж, продолжу наблюдать. Не то, чтобы у меня здесь было много занятий. Нужно беречь заряд аккумулятора. Черт, он просто сводит меня с ума, день за днем. Бесформенные темные тени поднимаются из глубин разума и застилают зрение, если смотрю на него слишком долго. Остальное окружающее пространство начинает раскачиваясь плавать вокруг рубиновой точки, провоцируя тошноту. Но не смотреть не выходит, взгляд возвращается к ней снова и снова. Далекий, но яркий свет, и едва подсвеченный им туман как багровый ореол. Я попросту должен выяснить, что это такое. Может, просто принесло течением буек со встроенным аккумулятором — такие бывают? Не важно, меня устроит любой ответ. Туман, конечно, скрадывает расстояния, но, думаю, источник света находится недалеко. Вкопаю на берегу три высоких столба и буду вычислять направление по ним, на глаз. Уверен, гугл помог бы с инструкциями, но — разумеется — здесь не ловит сотовая сеть. Первый мой плот перевернулся вместе со мной. По счастью, у самого берега. Вода действительно так холодна, что, случись это среди озера, я мог бы утонуть. Мышцы ног свело судорогой мгновенно. Второй плот был больше и оказался чуть более удачной конструкцией. Я отплыл не более чем на десяток метров от берега: Кто бы мог подумать, что настанет день, когда я буду жалеть об отсутствии вокруг куч мусора. Мне бы очень пригодились пластиковые бутылки. Ладно, кажется, я понял основные принципы. Инструменты есть, и гвоздей хватает. Мне предстоит тяжелая работа. Он стал моим идефиксом. Что-то вынуждает меня стремиться к нему, как мотылька на свет. Выталкивает в его направлении из моего уютного обжитого мирка — участка берега с домом, колодцем и парой сараев. Я забросил начатый было ремонт протекающей крыши и не хожу за дровами. Дело уже даже не в любопытстве. Мне нужно плыть к нему. Плот еще не готов. На улице уже холодно, а по ночам — откровенный мороз. Ну, я всю жизнь прожил в городе и не знаю много о том, как положено себя вести туману. По крайней мере огонек не стал более тусклым. Устойчиво стоит на воде, мой вес выдерживает спокойно. Все руки покрыты волдырями от рукояток ржавой двуручной пилы, а уж как я спускал его на воду Спина еще припомнит мне это. Но оно того стоило. На берегу я вкопал три высокие палки, как и собирался. Еще раз сверю с положением огонька этот импровизированный компас. А завтра днем отправляюсь в свою великую экспедицию. Я не нашел нихрена! Я не сбился с курса, может, мой метод навигации слишком наивен? Уж извините, я никогда не состоял в кружке юных скаутов. По крайней мере мой плот показал себя хорошо. Вернувшись, я пинал столбы, пока не повалил их. Не знаю, что тут творится, но я греб, пока мой берег не стал полоской на горизонте. Волдыри на ладонях лопнули, руки болят невыносимо — мышцы и спина тоже. Кажется, спину я все-таки повредил. Без толку, я едва приблизился к противоположному берегу, и да, это остров или полуостров, причем полностью заросший сухим шепчущим на ветру камышом и какими-то уродливыми, отвратными кривыми корягами. Похоже, суши там нет, только большая скользкая болотная кочка. Согласно курсу, я должен был его миновать, но за ним только вода и ничего кроме воды! Я смотрел и смотрел, пока голова не начала раскалываться вновь. Временами казалось, что вижу что-то — но то был обман зрения и остатки тумана над водой. Как проклятое озеро может быть таким большим? Отдал бы половину оставшихся у меня припасов за бинокль Нужно чем-то забинтовать руки. Тогда я просто поплыву ночью. Почти уверен, что потерял направление, оставшись на воде без толковых ориентиров. Сяду на свой крепкий плот, поплыву ночью, плевать на туман, все равно он уже подобрался вплотную к берегу. Разведу на участке большой костер, чтобы найти обратный путь. Если не сумею доплыть, брошу в точке разворота буек. Сделал его из веревки с грузилом и крашеной бутылки из-под воды, пара которых была у меня с собой. Странно, страшно было читать написанное выше. Я крайне смутно помню те два месяца, которые провел у черта на куличках. Воспоминания, отчасти вернувшиеся во время терапии, похожи на затянувшийся сон. Я помню, как сидел на полу у печки с ноутбуком и нажимал на клавиши, да. И в то же время знаю, что это писал другой человек. Ха, да тот парень даже не курил. Прежде чем я все объясню, хочу закончить историю, чтобы она не выглядела такой рваной. Закончу, как я ее помню. Как сон, в котором вплотную подошел к границе, за которой бездна. Ноутбук мне вернули, когда выписали из стационара, но я не хочу больше к нему прикасаться, так что допишу этот текст с планшета. Итак, я сказал, что справлюсь, что доплыву. В чьей угодно жизни. Уже после двух взмахов весел туман закрыл меня с головой. Тяжелый влажный плащ, брошенный на спину. Передо мной сквозь молочный занавес полыхал, удаляясь, сложенный моими руками огромный костер. Позади — я то и дело оглядывался — бесстрастно мерцала красная точка, которой я стал одержим. Остальное тонуло в темноте. Вскоре я уже не мог различить концов весел, они плескали воду за бортом, оставаясь невидимыми. Я греб, пока не выдохся, снял куртку, греб еще. Усилившийся ветер сушил пот, но не разгонял туман. Напротив, тот становился все гуще. В какой-то момент застилающая глаза дымка не дала мне увидеть собственных ног. Где-то далеко трепыхался крошечный язычок огня. Я испугался, что костер затухает — но нет, виной всему окружившая меня белесая мгла. Поднимая голову, я больше не видел неба или даже луны. Виски сдавила ставшая привычной в последние дни боль. В мозгу предельно натянулась стальная нить, продетая сквозь кости черепа. Я продолжал слепо грести. Красный свет не приблизился ни на метр, не стал ярче Но в то же время я чувствовал, что каким-то образом — стал. Мигрень разрывала голову на части, без толку шарящие по сторонам глаза выкатились из орбит. Отчаянно вцепившись саднящими руками в весла, я не мог понять, двигаюсь ли вообще, или застыл на одном месте, завязнув в сгустившемся молочном мраке. В темноте раздался горестный детский плач. Неуместность этого звука превратила мой пот в ледяную испарину. Костра больше не было видно. Полностью дезориентированный, я помнил только, что должен продолжать плыть во что бы то ни стало. Слышал шепот камыша под ветром, но никакого камыша там не было. Шепот со всех сторон выговаривал чье-то имя, и имя, как я вдруг понял, было моим. Шепот обвинял в чем-то страшном. Нить в голове все натягивалась, звеня от напряжения. Справа появилась тень — торчащая из воды кривая коряга, больше похожая на чуть притопленный обгоревший скелет. Она быстро пропала из виду, и стало ясно, что я все же двигаюсь, и двигаюсь быстро. Облегчения это не принесло — на меня обрушилось знание, что я приближаюсь к чему-то ужасному, что жаждало прорваться наружу, и этот поджидающий меня посреди безликого нигде ужас символизирует красный свет, к которому я так стремился. Свет окрасил туман в багровый, я плыл теперь в облаках взвешенной в воздухе крови, и капли с тем самым привкусом оседали на лице и губах. К невыносимой головной боли добавилась тошнота. Я не хотел этого, отчаянно не хотел, часть рассудка бунтовала против происходящего, молила вернуться домой, на одинокий берег, в царившую там тишину, где затихнут шепчущие голоса, говорящие отвратительную правду. Но выбор был мне дан, и я каким-то образом понимал это, между встречей с кошмаром лицом к лицу и полным безумием. Плот легко зацепил что-то, плавающее в воде. Склонившись над черной поверхностью, я увидел, как мимо проплыла одетая в грязное платье кукла. Закрытые глаза распахнулись, неподвижный рот прошептал слова обвинения и проклятья, вплетающиеся в общий хор. Детский плач в ночи не утихал. Плот развернуло в воде, теперь немигающий глаз смотрел прямо на меня. Что-то еще задело борт и быстро скрылось позади, проплыв мимо — игрушечная детская коляска с беспомощно и трогательно задранными вверх колесиками. Я плыл в пылающем мареве среди миллионов покачивающихся на воде вещей — детских игрушек, косметики, фотоальбомов, книг. Правое весло задело оплавленный детский манежик. На левом повисла мокрой тряпкой до боли знакомая синяя женская ночнушка. Не в силах больше этого выносить, я отбросил весла, зажал ладонями уши, отсекая ставший громоподобным шепот, и что было сил закричал. В тот момент я хотел только одного — умереть. Плот ткнулся в невидимый берег и остановился. Натянутая в голове струна лопнула со звуком, который мне не забыть никогда. Мутными от слез глазами я наблюдал, как туман отступает, расходится в стороны, открывая один за другим огни: Вернулись нормальные звуки, шепот стих. Над берегом стояла красно-белая мачта с антеннами и ретрансляторами сотовой связи. На ее вершине ровным светом горела красная лампа. В панике я обернулся и увидел в каком-то жалком километре свой дом и костер на берегу. Здесь память вернулась ко мне, ударив в череп, как в похоронный набат, и я свалился в воду, теряя сознание, временно возвращаясь в блаженное небытие. Было больно, но врач верно сказала, что мне теперь следует готовиться к долгой, долгой боли. Главное — безжалостно давить мысли о своей вине, гнать их от себя что есть мочи. Если бы это было так просто. На том самом пляже меня вскоре и нашла компания загулявшей молодежи, помешав захлебнуться на двадцатисантиметровой глубине. Я пока не решил, стоит их благодарить за это, или же проклинать. Меня лечили от подхваченного воспаления легких и травмы спины, полученной во время постройки плота, но главная часть работы досталась специалистам по мозгам. Мой случай показался психиатру любопытным, хотя и нес в себе классические симптомы диссоциативной фуги. Побег от реальности, побег от себя. Амнезия как защитная реакция. Одна моя бабушка десять лет как покойница, вторая спокойно живет во Владимире. Я поехал куда-то наугад. Вломился в чужой дом. Жил там, бредил наяву, воображал себя кем-то другим, писал эти чертовы заметки. Жестокий выход из фуги в виде острого галлюцинаторного психоза я и пережил на том проклятом плоту. Не знаю, что еще написать. Я очень скучаю по своей жене и дочке. Мне не стоило так гнать, не стоило брать их вообще с собой, не стоило позволять малышке отстегивать ремень. Перечитываю заметки, написанные тем, другим, из его маленького локального лимба, отделенного от мира, отделенного от памяти. Это был человек гораздо более счастливый, чем нынешний я. Принес коньяка и конфет, потому что вроде бы положено приносить коньяк и конфеты. Они не виноваты, что не смогли меня переубедить. На столике в прихожей лежит билет на поезд. Я пока ничего не решил. Возможно, я просто съезжу туда ненадолго. Очень хочется вновь услышать тишину, окунуться в забытье. Постараться хотя бы минуту не слышать испуганных Катиных криков, плача дочери и визга шин. Ну а если не выйдет, что ж, я помню, под маленьким покосившимся причалом был глубокий и спокойный омут.
К сожалению, вы используете слишком старый браузер. Обновите его, либо смените на другой. Человек научился создавать потрясающей красоты архитектурные сооружения, по размерам превосходящие в сотни раз его самого. И, кажется, нет предела человеческой фантазии и человеческим возможностям. Жаль только, что ничто не вечно, и даже произведения архитектурного искусства рано или поздно, ввиду различных обстоятельств, покидаются людьми и отдаются природе на растерзание. Однако такие заброшенные места имеют свой шарм, и даже завораживают своей пошарпанностью, отчужденностью, будто скрывают какую-то только им одним известную тайну. Белиц, заброшенный советский госпиталь под Берлином. Одноименный город находится в 40 километрах от столицы Германии. Во время первой и второй мировой войны градообразующий госпиталь использовался военными, а в году в нем лечился Адольф Гитлер. После Второй Мировой госпиталь оказался в зоне советской оккупации и стал самым большим советским госпиталем за пределами Советского Союза. Комплекс является памятником архитектуры стиля Арт Нуво и состоит из 60 зданий, некоторые из которых отреставрированы. США, последний дом на Голландском острове. Этот дом когда-то был частью довольно успешной островной колонии в Чесапикском заливе в Штатах. Однако из-за быстрой эрозии почвы на острове оставалось все меньше и меньше места. Дом на фотографии был последним на острове, он обрушился в году. В двадцатых годах прошлого века на берегу соленого озера Лаго Эпекуэн, расположенного в километрах к юго-западу от Буэнос-Айреса, в Аргентине, появился курортный городок. Он получил название Вилла Эпекуэн, и в скором времени здесь была построена собственная железнодорожная станция. На протяжении нескольких десятилетий в городке царило процветание. В ые годы, когда город достиг апогея своего развития, его население составляло около пяти тысяч человек. Приблизительно в этот же период вследствие продолжительного циклона в этом холмистом районе выпало намного большее количество осадков, чем обычно. Из-за этого уровень воды в озере Лаго Эпекуен значительно поднялся. В году воды озера прорвали земляную дамбу, и Вилла Эпекуэн была обречена на гибель. Шквал наводнения понемногу начала накрывать городок, пока в году глубина не достигла десяти метров 33 фута. Вскоре дожди прекратились, и к году вода начала отступать. Это часть охлаждающей башни заброшенной электростанции в Монсо. Воронкообразное сооружение в центре подавало горячую воду, которая затем охлаждалась, сливаясь по сотням небольших бетонных желобов. Это небольшое заброшенное поселение, процветавшее в начале х годов. Тогда немецкие поселенцы начали здесь добычу алмазов. Приток средств закончился после Первой мировой, когда алмазное поле начало истощаться. К м годам люди полностью оставили город, и теперь сюда съезжаются только туристы и фотографы. Книги не раздали школам, не продали за бесценок детским домам и интернатам, провинциальным домам культуры или профтехучилищам. Их оставили как было — на стеллажах, в здании с протекающей крышей, отключенным отоплением, разбитыми окнами и открытой дверью. Плавучий лес в Сиднее. Это — корпус крупного парохода SS Ayrfield, который решили разобрать в заливе Хоумбуш после Второй мировой войны. Но когда судоверфь закрылась, этот корабль, как и несколько других, так и остались там, где их покинули. Сейчас это красивый и таинственный плавучий лес, который служит примером того, что природа может выжить всегда и везде, даже после деятельности человека. Эти форты возвели рядом с устьями рек Темза и Мерси, чтобы они защищали страну от потенциальной немецкой угрозы с воздуха во время Второй мировой войны. Когда в году их вывели из эксплуатации, здесь жили несколько человек, в том числе и операторы пиратских радиостанций, а также находилось княжество Силенд, самопровозглашенное независимое государство. Гулливер Тревелс Парк, Кавагучи, Япония. Дом болгарской коммунистической партии. Бывшее здание дома-памятника, построенного в х в честь болгарской КП, сегодня жутковато выглядит и снаружи, и внутри подобно несостоявшемуся режиму. Это строение, похожее на НЛО, пришло в упадок после распада Советского Союза. Сейчас это лишь как бы фантом былого сооружения, хотя идут разговоры о том, чтобы начать работы по реставрации. Заброшенный курорт в Хорватии в городке Купари. Курорт, построенный во второй половине XX века, считался самым роскошным гостиничным комплексом во всей Югославии. В строительство было вложено более миллиарда долларов из военного бюджета страны. В году, когда Хорватия вела войну за независимость, городок Купари был захвачен сербскими войсками — после того, как все отели были обстреляны с ракетных фрегатов и катеров, на пляж перед курортом был высажен крупнейший морской десант. Смысл данной операции остался тайной, покрытой мраком, но практически все, что было здесь ценного, оказалось разграбленным. После войны курорт так и не был восстановлен: Безлюдный остров в юго-восточной Флориде. Эти небольшие куполообразные сооружения были построены в году на мысе Романо. Они были летней резиденцией нефтяного магната Боба Ли, но потом пришли в запустение. До сих пор неясно, какая участь их ждет. Это сооружение в Долине мельниц было покинуто в году. Когда-то здесь мололи пшеницу, а рядом находилась лесопилка. Мельница была изолирована от моря после строительства площади Тассо Piazzo Tasso , из-за которой уровень влажности в регионе вырос, и мельницу пришлось оставить. Вокзал построили в году, чтобы создать новый транспортный узел. Однако несколько строительных ошибок привели к тому, что его пришлось закрыть в году. Затонувшая в Антарктиде яхта. На яхте бразильская съемочная группа решила снять документальный фильм, однако из-за сильных ветров и шторма вода залила судно, и оно затонуло. Старый заброшенный театр Нью-Бедфорд в Массачусетсе. Он был открыт в году, а в м его закрыли. С тех пор он успел побывать супермаркетом и даже табачным хранилищем. Сейчас некоммерческая организация пытается собрать средства на обновление этой постройки. В результате, этот регион опустел, но на станции до сих пор сохранились следы ее былого величия — например, восхитительная лепнина. Эти и им подобные изысканно украшенные терема находятся в российской глубинке. Некоторые из них окружены лесами. Подводный город в Шичене. Этому невероятному подводному городу, затерянному во времени, уже год! Шичен, или Львиный город, находится в провинции Чжэцзян. Его затопили в году во время строительства ГЭС. Вода защищает город от эрозии ветра и дождя, так что он остается в относительно хорошем состоянии. Заброшенная станция метро в Нью-Йорке. Эта прекрасная станция находится прямо под мэрией города. Именно поэтому много внимания уделялось ее дизайну, однако из-за соседних станций эта никогда не получала должного внимания со стороны общественности, а ее изогнутый маршрут посчитали недостаточно безопасным. Станцию закрыли в году, и она до сих пор остается таковой, если не считать нескольких эксклюзивных туров для любопытных приезжих. Открылся в году рядом с водопадом Текендама для обслуживания туристов, прибывших, чтобы полюбоваться метровым водопадом. Закрыли отель в начале х после того, как интерес к водопаду угас. Но в году это место превратили в музей. Эта фотография была сделана в метро под Киевом. Многие туннели частично затоплены, а с потолков свисают сталактиты. Заброшенная база подводных лодок. И хотя она не полностью заброшена, но все равно впечатляет. До закрытия в году она была одной из самых секретных баз на территории СССР, а сегодня это просто музей. Япония, остров Хасима яп. Ранее он был населен и служил базой для работников подводных угольных шахт. По мере того, как Япония постепенно перешла от угля к бензину, шахты и здания, возникшие вокруг них закрылись, оставив после себя остров-призрак. Эти похожие на летающие тарелки постройки 60 штук первоначально должны были стать курортными домиками — в частности, для американских военных офицеров, находившихся на службе в Азии. Однако из-за низкого уровня инвестирования это место в году пришлось закрыть вскоре после того, как его построили. К сожалению, эти удивительные здания были снесены в году. Проект был заброшен в году из-за финансовых потерь, отсутствие инвестиций и большого количества смертей и несчастных случаев во время строительства. Легенда гласит, что несчастливая судьба городка может быть следствием того, что в целях расширения подъездной дороги во время строительства была потревожена древняя китайская святыня — скульптурное изображение дракона. Ходили слухи, что многие люди видели призраков рядом с заброшенным городом. Кроме того, известно о большом количестве необъяснимых дорожно-транспортных происшествий на близлежащих дорогах. Ну и напоследок нельзя не упомянуть о Кишиневском цирке. Кишинёвский цирк был четвертым в мире и первым в СССР по красоте и удобству. Цирк был закрыт в году на капитальный ремонт и с тех пор не открывался. Возвращение цирка к жизни планируется на середину октября года, за счет реконструкции малой арены, которая, по замыслу директора, в дальнейшем должна частично покрыть расходы на ремонт всего здания. Будем надеяться, что так оно всё и будет…. Необычные заброшенные места по всему миру. Судьба вокзала Мичиган до сих пор не решена, но зато он засветился в нескольких кинофильмах. Возможно, именно благодаря своей удаленности эти терема остались нетронутыми. Главная , культура , фотография. Кишинёвский цирк сегодня Возвращение кишинёвского цирка Фоторепортаж: Открытие кишиневского цирка Весенний субботник в кишинёвском цирке На открытии кишинёвского цирка выступит легендарный иллюзионист Мак Кинг Фоторепортаж: Лучшие кадры, снятые с дронов и кварокоптеров в году. Украина введёт биометрический контроль пересекающих границу иностранцев. Новости кино, моды, музыки, искусства. Использование материалов Loсals разрешено только с предварительного согласия правообладателей. При цитировании ссылка на сайт обязательна. Все права на картинки и тексты принадлежат их авторам.
Жуткие места заброшенных городов и домов в мире
https://gist.github.com/e6dea8615d065dee77d0b4c56ae60a37
Отдыхать перевод на английский
Poweredby phpbb спящая стих