Б) Биологический натурализм
Вы точно человек?
Доклад: Д. Сёрл старое и новое в понятии сознания
A RE-DISCOVERY OF THE MIND. A Bradford Book, The MIT Press, Camb. Natalia Avtonomova, Tatiana Alekseeva, Michail Andreev, Vaycheslav Bakhmin, Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva, Yuri Kimelev, Alexander Livergant, Boris Kapustin, Francis Pinter, Andrei Poletayev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov. Routledge and Kegan Paul. University of Queensland Press. Philosophy of Science IX: University of Minnesota Press. C, Computationally and Logic. The Biology of Mind. Its Nature, Origin and Use. New York and Philadelphia: New York and Oxford: Philosophical Essays on Mind and Psychology. Little, Brown and Company. A Biological Theory of Consciousness. Concepts, Theories, and the Mind-Body Problem. Cambridge University Press, The Problem of Meaning in the Philosophy of Mind. A History of the Cognitive Revolution. Evolutionary Continuity of Mental Experience. Towards a Cognitive Science of Language, Inference, and Consciousness. Williams and Wilkins Press. New Foundations for Realism. A Critical Study of Consciousness and the Human Brain. Wayne State University Press. Minnesota Studies in the Philosophy of Science, VII. Toward a Foundation for Cognitive Science. Scientific American Library, W. And Other Clinical Tales. Chomsky, Reflections on Language. The Times Literary Supplement, 10 September. Reprinted in Searle An Essay in the Philosophy of Mind. The Reith Lectures. A Practical Introduction to Artificial Intelligence. Oxford and New York: Evolutionary Theory in Philosophical Focus. A Reply to J. The Case Against Belief.
Именно она, как предполагается, должна определять направленность нашей мысли. Но старое, изгнанное в дверь, как известно, возвращается в окно. И это происходит с самыми оригинальными философами нашей эпохи. В условиях философского плюрализма все так же, как и раньше. Чем радикальнее размежевание с наследием прошлого, тем примитивнее то, что выдают за новацию. Истину о человеке и сознании она открывает не посредством умозрения, а на основе конкретных фактов. И здесь со второй половины ХХ в. В Североамериканских штатах с ними могут состязаться, наверное, только психотерапевты. Но лишь тогда, когда стоят на твердой почве конкретной науки. Завершая преамбулу, стоит отметить мощь американского промоушена. Ведь в условиях массовой культуры недостаточно дать философу слово. И в прежние времена короля играла свита. Но у информационного общества здесь особые возможности. А потому, читая книгу Д. Через полвека после издания этой работы в СССР мне пришлось разрезать в научной библиотеке страницы ее единственного экземпляра, оказавшись первым читателем[]. И вчера, и сегодня Фихте не способен выдержать конкуренцию с философами, равными Д. Сёрлу, которыми зачитывается западная публика. В обстоятельной статье Д. Сёрла, уже высказывалось недоумение по поводу самоопределения его философской позиции. Занимаясь философией сознания, Сёрл уверен в бесперспективности анализа этой проблемы в традиционной для философской классики системе координат: Современные исследования мозга, пишет он, дают простое решение проблемы сознания и тела. А если так, то нейрофизиологам и карты в руки. Он без конца повторяет, что сознание — это нечто, что не редуцируется к физическому, и также настойчиво утверждает, что сознание тождественно ему. Указанные противоречия удачно подмечены Дубровским[]. Для Сёрла нет ничего страшнее двух вещей: Соединенные Штаты Америки — великая страна, для которой интересна прежде всего собственная история и где история философии — это то, что декларировалось в аналитической традиции пятьдесят лет назад. В качестве классического наследия в книге Сёрла представлены работы Л. Среди всемирно известных европейцев его внимания заслужили лишь М. И если технический прогресс считать безусловным эталоном, то и в философии учения живших сто-двести лет назад — подобие антиквариата, не заслуживающее специального цитирования. Что касается Сёрла, то для него в прошлом наиболее значим лишь Декарт, но лишь как символ ужасающего дуализма. И как это часто бывает, оригинал может оказаться лучше копии. Что касается истории с Сёрлом, то она удивительно напоминает то, что случилось почти двести лет назад с немцем Л. Но до конца, считал он, тайну отношения духа и материи сможет открыть лишь медицина будущего. Молешотту, которые, вслед за французом П. Кабанисом, верили, что мысль выделяется мозгом, как желчь печенью, а моча почками. Известно, что Фейербах лично выступил с критикой физиолога Молешотта. И на аргументации в пользу последнего стоит остановиться подробнее, поскольку по ней можно судить не столько об эволюции, сколько о деградации философии в условиях научного прогресса. Итак, почему же я столь убежден в этом? Такого сознания, утверждает далее Серл, нет у многих других существ. Но суть не в этом, а в том, что приведенные рассуждения Серла — это пример того современного стиля философствования, который ориентирован на здравый смысл. Предположим, Молли поссорилась с Долли, читаем мы в пособиях по практической психологии для американских домохозяек. В России во времена В. Белинского журналистика заменяла философию, принуждая читающую публику мыслить. Сегодня ситуация сменилась на противоположную, и американская философия ориентирует читателя на визуальные образы, привычные для эпохи телевидения и Интернета. Читателю предлагают довольствоваться визуальной картинкой, заменяющей работу воображения. А последняя, если верить Канту и Фихте? Преддверие естественнонаучного материализма можно найти уже у Аристотеля, который впервые стал рассматривать душу как энтелехию тела. Но тот же Аристотель был вынужден признать душу человека, в отличие от растения и животного, причастной вечному Богу, а не бренному телу. И прежде всего потому, что в мышлении человека он видел не просто интенциональность как обращенность к миру и рефлексию как обращенность на себя, свои чувства и мысль. Мыслить, согласно Аристотелю, это не просто сопоставлять и рассчитывать, что доступно в определенной мере и высшим животным. Мыслить — это постигать внутреннюю, или, как затем скажут, субстанциальную форму вещи. Таким образом, ум, в отличие от чувства, способен постигать общее. Но для знания общего и вечного, считает Аристотель, в теле отдельного человека органов нет. Этой способностью может обладать лишь бестелесный ум. В том, что такая постановка вопроса отнюдь не банальна, свидетельствует история аристотелизма, да и всей классической философии. Птичка, по Фейербаху, в соответствии с тем, что дано ей природой, поет и клюет зерна, лев рычит и рвет антилопу, а человек мыслит, трудится и испытывает к ближнему возвышенное религиозное чувство. Ироничная форма изложения здесь не меняет сути фейербахианской трактовки родовой сущности человека. И тем не менее, в отличие от выдающегося современного философа Сёрла, Фейербах даже в чувствах человека видит фундаментальное отличие от того, что мы наблюдаем у животных. Где чувство возвышается над пределами чего-либо специального и над своей связанностью с потребностью, там оно возвышается до самостоятельного теоретического смысла и достоинства. Таким образом, своеобразие человеческого чувства согласно Фейербаху в том, что человек всегда не только видит и слышит, но и понимает воспринятое. Отсюда его способность проникать в основы мира глубже, чем это может сделать животное, хотя физические возможности органов чувств у человека, как правило, слабее. Но это еще не все, поскольку универсальность человеческих чувств Фейербах связывает и со способностью видеть красоту формы и гармонию цвета. Только человек, по его мнению, способен к незаинтересованному созерцанию того, что не представляет для него практического интереса. И это полнота чувств и универсальность мыслей отождествляется им с мозговым процессом так же, как и у нашего современника Серла. И потому предложенное им решение проблемы души и тела ментального и физического не нашло в XIX веке широкой поддержки. Здесь стоит уточнить, что Л. Фейербах — переходная фигура. Одной ногой он стоит на почве классической, прежде всего немецкой классической философии, а другой — уже на почве неклассического философствования. Недаром, не примирившись с Гегелем, он к концу жизни испытывал живой интерес к воззрениям А. Таким образом, Фейербах предлагает тождество мысли и мозга в преддверии неклассической философии, а Сёрл — почти через двести лет, когда неклассическая философия завершает свой путь. Можно, конечно, вести спор о том, есть ли будущее у неклассического философствования. Можно спорить о том, принадлежит ли фигура Сёрла, как и весь философский позитивизм, к неклассической философии XIX-XX вв. Несомненно, однако, то, что Сёрл, подобно А. Ницше и другим столпам неклассической философии, отрицает роль классического наследия в исследовании человека и сознания. А потому он считает возможными лишь три варианта соотношения ментального и физического. Ментальное существует отдельно от физического дуализм. Ментальное — то же самое физическое материализм. Ментальное — нефизическое состояние физического, совпадающее с эмерджентными отношениями в мозговых процессах позиция самого Сёрла. Но именно потому, что для Сёрла классическое наследие — сплошной антиквариат, он не видит в прошлом принципиально иных подходов к той же проблеме, когда, к примеру, ментальное оказывается производным не от отношений между нейронами, а от отношения человека к миру. Ведь в качестве физического в этой ситуации может фигурировать не только мозг, но и мир вокруг мыслящего субъекта. И тогда ментальное можно трактовать в свете отношения одного физического к другому физическому. Однако разобраться с природой ментального в свете действий мыслящего существа с немыслящей природой Сёрлу мешают не только предпочтения, но и предубеждения. В конце концов ментальное, считают бихевиористы, можно рассматривать как некую предрасположенность к определенному поведению. Порок бихевиоризма Сёрл усматривает в том, что человек здесь — не субъект, а довольно сложный объект. И тот же порок Сёрл усматривает в различных версиях функционализма, популярность которых возрастает вместе с успехами компьютерных технологий. А в результате субъективные черты сознания опять оказываются несущественными. Таким образом, у Сёрла два главных врага — бихевиоризм и когнитивная наука. И в обоих случаях ментальное оказывается связанным с функционированием некой системы, а в результате ментальное с необходимостью утрачивает свою субъективную природу, или, как пишет Сёрл, свои специфические qualia. Иными словами, разочаровавшись в современных версиях функционализма, Сёрл противопоставляет им физикализм. Одна крайность порождает другую. В итоге субъектом, наряду с животными, человек становится не благодаря способу жизни, а благодаря структурам мозга. Именно там, в глубинах мозга, согласно Сёрлу, зародилось ментальное в процессе биологической эволюции. И потому интенциональность и рефлексия свойственны мозгу самому по себе, вне и помимо поведенческих актов. Вообразите, пишет он, что отчаянные доктора, избавляя вас от слепоты, заменили силиконовыми чипами весь ваш мозг. Теперь, когда вы трясете головой, то слышите дребезжание чипов. Возможно, что ваша ментальная жизнь не изменится. А возможно, что силиконовый мозг будет руководить зрением и поведением, но это уже будет не ваш мозг и не ваше тело. Однако вы слышите, как ваш голос говорит так, будто он совершенно не поддается вашему контролю: Но суть дела, конечно, не в этой экстравагантной манере обоснования. Ведь, если Сёрл утверждает, что специфика сознания выражается в его интенциональности, то вопрос вопросов — действительно ли она определяется структурой мозга? И как выглядит серьёзная альтернативная точка зрения? Здесь мы вновь должны обратиться к XIX веку. И альтернативу воззрениям американского философа Сёрла в этом случае составят взгляды русского физиолога и психолога И. Парадоксально именно то, что натурализму в воззрениях философа, будет противопоставлена позиция физиолога, который посредством реальных, а не мысленных экспериментов подтвердил догадки философов о деятельном внеполагании психического образа субъектом. Если ментальное у Сёрла есть нечто, лишь обращенное вовне, то психический образ, согласно Сеченову, именно внеположен. И возможность такого способа бытия психического, с его точки зрения, таится уже в рефлексах простейших живых существ. Хоть и в смутной форме, но оно выражает пространственные отношения, подобно тому, как это происходит с чувством тяжести переносимого груза. Именно отсюда, из действий живого организма в окружающей среде, а не из структур мозга, Сеченов выводил своеобразие психических образов. Если американский бихевиоризм формировался на почве позитивистских воззрений на человека, то Сеченов считал своим учителем немца Г. Соотношение взглядов Канта и Гельмгольца, Гельмгольца и Сеченова — особая тема. Здесь же важно отметить, что психический образ Сеченов не считал отпечатком в материальном субстрате мозга или органов чувств. Сеченов интересен именно тем, что экспериментально доказывает: Копию с предмета, по его убеждению, снимает движение органа чувств по поверхности предмета. Именно оно воспроизводит форму внешнего предмета в своей траектории. Но особенность такого ощупывания заключается в том, что движение воспроизводит форму внешнего предмета именно там, где находится сам предмет, то есть в пространстве окружающего мира[]. И надо сказать, что аналогичная идея высказывалась еще Евклидом, который отмечал, что зрение осуществляется с помощью лучей, исходящих из глаз и как бы ощупывающих предмет подобно тому, как слепой познает форму предметов, ощупывая их руками и палкой. Из деятельной природы психики исходили и материалистически мыслящий физиолог Сеченов, и субъективный идеалист И. Почти двести лет назад, К. Маркс писал о том, что образ мышки кошка формирует вовне, а не внутри себя, и потому она вцепляется именно в мышку, а не в собственные глаза. Как раз посредством предметного действия как субстанции психического объяснялась адекватность психических образов в советской психологии восприятия, связанной с именами А. Леонтьев, в частности, писал, что, регулируя с помощью мышц глаза отражение световых лучей на сетчатке, человек осуществляет нечто, действительно подобное ощупыванию. Причем зрение ощущает тела далеко за пределами человека не только за счет возможностей мозга и рецепторной системы, но и опираясь на такое внешнее организму природное явление, как световые лучи. Здравый смысл, пишет он, подсказывает нам, что боль в ноге находится в области ноги. Но он, согласно Сёрлу, в данном случае ошибается. Ведь мозг формирует образ тела, а боль, отмечает Сёрл, подобно любому телесному ощущению, есть часть образа тела. Итак, согласно здравому смыслу, боль в ноге указывает на то, что нужно лечить ноги. По мнению специалистов, обследовать нужно еще и позвоночник. Если же верить Сёрлу, то любые боли прежде всего указывают на то, что происходит в голове. Перефразируя Маркса, можно сказать: Но, таким образом, чувство боли утратило бы свой смысл. Ведь, подобно осязанию, зрению и другим чувствам, боль информирует нас об объективном положении дел. В данном случае о положении дел в организме. Сёрл считает себя противником когнитивной науки. Он на дух не переносит бихевиоризм. Но, тем не менее, он воспроизводит методологические ошибки, которыми страдают его противники. Физикализм Серла — следствие того, что он не видит предпосылок для формирования психического образа на почве функционирования и реагирования. Американские бихевиористы в данном случае сыграли провокационную роль, внедрив в массовое сознание представление о поведении как всего лишь реакции на внешнее воздействие. Ведь сущность человека — свобода и творчество, а не функционирование в системе. А свободу и творчество классика считала атрибутами человека как субъекта. И как раз потому, что адекватный образ предмета — опасности или добычи — способствует выживанию, этот образ формируется не в мозгу, а при помощи мозга, а также при помощи нервной системы, рецепторов и даже световых лучей, позволяющих зрению выстраивать образ именно там, где находится предмет, а не наши нейроны. Как известно, в психологии восприятия ХХ в. В результате этого субъективный образ оказывается значительно достовернее, а, значит, объективнее отражает мир. Но даже такой психический образ нельзя отождествлять с ментальным, как это запросто делает Сёрл. То, что ментальное не стоит отождествлять с психическим, подчеркивает Д. Что касается поведения, то тут Сёрл следует штампам того же бихевиоризма, смазывая разницу между животным и человеком. Таким образом, Сёрлово представление о человеке по сути формируется на почве двойной редукции. Во-первых, это сведение психического к физическому, а, во-вторых, ментального к психическому. И вследствие такой двойной редукции ментальное оказывается у Сёрла крайне аморфным понятием, которым охватываются и дворовая моська, и Эйнштейн. У обоих мозги ориентированы вовне, в мозгах есть ощущение боли, а на поверхности кожа, глаза и уши. На протяжении почти всей книги у Сёрла мыслят только те животные, у которых есть кожа, глаза и уши[]. В указанном пункте взгляды Сёрла и его критика Дубровского расходятся наиболее существенным образом. И здесь перед нами опять дилемма, рожденная на почве естественнонаучного материализма. Наличие мышления гарантируется или одинаковой организацией мыслящего субъекта изоморфизм или той же функцией, которая возможна у морфологически разных систем изофункционализм. Классическая философия в данном случае не предлагает аргументы в чью-то пользу, но меняет саму постановку вопроса. Человеческое мышление тем и отличается от психики животного, что это не образ налично данного, а понятие как знание сути, породившей эту наличность. Но как мы постигаем эту суть? Уже Сократ пытался доказать, что знание сути, и прежде всего о самих себе, мы получаем не путем обобщения фактов или перебора вариантов. И то же самое происходит при анализе многих других важных понятий, которые мы не просто узнаем, а открываем и осваиваем в совместной деятельности с себе подобными. У Сократа способность мыслить совпадает со способностью разумно действовать. Но разумный поступок невозможен как действие по шаблону. Современный ученый в условиях профессионального разделения труда уверен, что ум состоит в действиях индукции и дедукции, и потому будет двигаться в рассуждениях от частного к общему и от частного к частному. Но в реальных жизненных ситуациях умные люди двигаются как раз наоборот — от общего принципа к конкретному решению. И как раз этим способом не может овладеть дурак, подменяя разумный выбор известным ему шаблоном. Афанасьева первое проявление глупости — буквальное понимание слов, когда дурак начинает тереться об мужиков, которые молотят горох. Второе и главное проявление глупости — действие по шаблону. Мать советует ему слезно плакать и поклоны бить. И дурак честно плачет, попав на свадьбу[]. То, что в реальной жизни оборачивается глупостью, в работе компьютера — норма. Речь может здесь идти только о сходстве, но не о тождестве потому, что играть в шахматы даже с Гарри Каспаровым! Надо сказать что, когда дурак обижается на мать, будто она его неправильно учит, в этом есть существенная доля правды. Ведь мать не помогает ему понять смысл слов и применить принцип действия к конкретной ситуации. Что касается Сократа, то в его понимании разум — это как раз способность не повторять готовый образец, а искать каждый раз особое решение, исходя из добродетели как идеала поступков. Таким образом, умение мыслить в его исходном классическом понимании — это умение применять общий принцип к частной ситуации. И такой способ действия предполагает ситуацию свободного выбора. Но и овладеть этой способностью нельзя иначе, чем в реальной человеческой жизни, в живом общении. И общение оборачивается развитием ума не в процессе болтовни ни о чем, а в совместном реальном деле. А потому по-настоящему мыслить может только человек, живущий человеческой жизнью. Но такой подход к делу, естественно, не снимает с повестки дня вопрос о том, так чем же на самом деле заняты машины. И где реальный предел их возможностей? В основе человеческого мышления, как уже говорилось, лежит знание общего в виде идеи, принципа, идеала. Но если умение мыслить состоит в применение общего к частной ситуации, то важнейший вопрос — откуда у нас берется знание общего. Природой общих понятий и занималась веками классическая философия. Более двух тысяч лет духовное в человеке связывали с Демиургом, Богом-Творцом мира, Абсолютным Духом. Философский идеализм в его классической форме вполне осознанно постулировал умение человека мыслить универсально. А в результате главная дилемма философской классики существенным образом отличалась от того, что предлагают сегодня защитники и противники когнитивизма. В классической философии речь идет не о том, связано ментальное со структурой или с функцией мысляшего тела. Для философской классики вопрос о природе духа то есть ментального , — это вопрос о том, дан он Богом или произведен Природой. И даже там, где философы склонялись к тому, чтобы выводить умение мыслить и знание общего из возможностей нашего тела как произведения природы, камнем преткновения оставалась диалектика общего и частного, вечного и временного. Ведь уже Аристотель сумел показать, что знание общего нельзя извлечь из чувственного опыта, доступного отдельным телесным существам. О достижении универсальности человеком через воссоздание формы любого другого тела, вслед за Гермесом Триждывеличайшим, говорил гуманист Пико делла Мирандола. Но в учении аристотелика Возрождения П. Помпонацци речь идет о том, что воссоздаются формы других тел не бестелесным умом, а действиями самого человеческого тела. Тело человека, утверждает он, является единственным телом в универсуме, которое пытается воспроизводить в своих действиях природу других тел. Понятно, что человек не смог бы открывать истину, то есть не внешний вид, а сущность других тел, если бы не преобразовывал их. Вычленяя существенные связи практически, он получил возможность осмыслить их теоретически. В рамках культурно-исторического подхода мышление человека — это произведение не Бога или Природы, а Культуры. Но мир культуры, с этой точки зрения, — это не продолжение, а диалектическое снятие природного бытия. О том, что предпосылка информационных процессов — свойство отражения, лежащее в основании материи, писали еще в советском диамате[]. Предпосылкой информационных процессов можно считать и появление самоорганизующихся систем, то есть зарождение жизни на земле, которая стала возможна благодаря молекулам ДНК. Но ДНК — нечто подобное материальной матрице, и одновременно катализатор репликации, то есть строительства клеток. Импульсы, которые перемещаются по нервам, уже выполняют нечто, подобное сигнальной функции. И в этой автономии информации от передающей системы — один из ее главных признаков. Предпосылки и формирование информационных систем можно понять лишь в свете принципа историзма. Но среди сторонников и противников когнитивизма не появился даже свой Дарвин. К примеру, доктор химических наук С. И как раз эта особенность способа трансляции человеческого опыта стала решающим аргументом у сторонников изофункционализма. Джонсона-Лэирда в пользу того, что аналог цифрового компьютера может быть сооружен из костяшек и прутков, а также из водопроводных труб, если из них капает вода[]. Сёрл приводит примеры З. Пилишина, предлагающего делать компьютеры из клюющей стаи голубей, и Н. Блока, полагающего, что тот же принцип можно реализовать с помощью кошек, мышек и кусочков сыра[]. Сёрл остроумно заявляет о том, что для передачи сообщений посредством таких систем, нам может не хватить голубей и кошек. Тем не менее, кодировать и передавать нужные человеку сведения можно самыми разными способами. Другое дело, насколько эффективен будет такой компьютер? В споре Сёрла с Джонсон-Лэирдом, Блоком, Пилишиным и др. За их спиной всегда стоит человек, использующий их движения как средство. Есть существенная разница между матросом, передающим информацию с помощью флажков, и голубями, передающими нечто поеданием зерен. Первый понимает, что делает, а последние — нет. В конце концов, посылать сообщения можно, захлопывая форточку с определенной периодичностью. Но ни форточка, ни голуби, ни компьютер не мыслят, хотя их действия могут быть внешне разумно организованы. Все они средства в руках человека, который является единственным известным нам мыслящим субъектом. Мышление невозможно без способности понимать смыслы сообщений. А понять смысл — это создать деятельный идеальный образ на основе знакового сообщения. Такой деятельный образ — знание, а сообщение — только его необходимая материальная основа. В Сети уже представлен весь опыт человечества — философия, наука и искусство. Суть указанного парадокса в том, что появление информационных систем — это не только результат технического прогресса. Это изобретение возникло в русле приспособления самого человека к функционированию техники. И информация — это и есть то, что остается от человеческих знаний и опыта за вычетом их идеального смысла. Информация — это уже формализованное сообщение, содержание которого потому и можно высчитывать в мегабайтах. Иначе говоря, в основе использования персональных компьютеров лежат два разнонаправленных процесса: Без редуцирования сообщение нельзя передать по электрическим цепям. Без продуцирования сообщение не может стать фактом нашего сознания. Но то и другое возможно только в мире культуры, где человек не только познает мир, транслирует свой опыт, но и способен трансформировать этот опыт в анонимную, количественную информацию. Будучи лингвистом, Сёрл решает проблему языка не в свете материального знака и идеального значения, а на почве нейрофизиологии и когнитивной науки. И это внушает не гордость, а разочарование. ГДЗ Билеты Дипломные работы Доклады Изложения Книги Контрольные работы Курсовые работы Лабораторные работы Научные работы Отчеты по практике Рефераты Сочинения Статьи Учебные пособия Шпаргалки. Сёрл старое и новое в понятии сознания Д.
Thread стихина выпускнойв школе
Расписание намаза новый уренгой
Решение математической задачи дипломной работы
Балашовер новости телевидение
История перевода реферат